Искатели золота - Андре Лори

Однако молодой парижанин, выйдя однажды вечером прогуляться и присев отдохнуть у леса, при свете луны увидел Абруко в соседнем лагере, разговаривающим с Руруком! Эта тайна и ложь сомальского начальника показались весьма подозрительными. Но что было делать и как воспрепятствовать замыслам двух сообщников? Жерар не нашел иного средства, как попробовать самому подружиться с Руруком.

На другой день, проходя мимо палатки карлика, он увидел его сидящим на земле и чистящим красивое европейское ружье. Удивившись, что в руки дикаря попало такое оружие, Жерар сразу остановился.

— Какое у тебя прекрасное ружье! — сказал он ему приветливым тоном. — У тебя также есть и необходимые боевые припасы?

— Да! — ответил лаконично Рурук.

— И у твоих товарищей есть такие же ружья?

— Да!

— Откуда вы их достали?

— Оттуда! — сказал карлик, указывая мизинцем на юг.

— И ты умеешь владеть им?

— Еще бы, хочешь, я покажу тебе?.. — Он вынул из-за кушака патрон, зарядил ружье, приложил его к плечу и, не целясь, убил маленькую синюю птичку, спокойно пролетавшую в нескольких стах метров от него.

— Что! видишь!.. — сказал довольный Рурук и с улыбкой, не предвещавшей ничего доброго, принялся опять за прерванную работу. Жерар попробовал возобновить разговор, но так как карлик ничего не отвечал ему, то он ушел. С того момента, как Жерар узнал, что у этих людей есть огнестрельное оружие, их намерения показались ему еще более подозрительными, и теперь он уже не сомневался, что Рурук и Абруко замышляли заговор.

Люди соседних племен, также моеры, выбивались из сил, чтобы найти слоновую кость и сбыть ее купцам. Эту кость складывали в одну из палаток, и караван продолжал вести тот же однообразный образ жизни, сажать, сеять, собирать и прочее, не вмешиваясь в дела туземцев.

Мусульмане этой шайки совершали ежедневно омовения утром и вечером, молились около палаток, оборотившись по направлению к Мекке и вообще, казалось, строго соблюдали все правила, предписанные Кораном. С виду трудно было представить более кротких и честных людей, занимающихся исключительно своей торговлей и земледелием; но, несмотря на это, Жерар не переставал опасаться их. Ему все время казалось, что Рурук и в особенности Гассан, начальник арабских купцов, подолгу устремляли на них, а главное, на его сестру, свои отвратительные глаза, что сильно беспокоило Жерара. Можно было подумать, что они что-то соображают, глядя на них, совсем как лошадиные барышники, оценивая лошадь, которых Жерар видел на рынке, когда ему отец покупал пони.

Присутствие арабского лагеря усиливало безмолвную тоску, воцарившуюся теперь среди пленников деревни. Кроме того, на них убийственно действовал удушливый своеобразный воздух, распространяющийся из африканского леса; помимо их личного горя и постоянных опасений, они страдали от спертого запаха разлагавшихся растений и нестерпимой жары. Казалось, что даже птицы измучились от этого раскаленного воздуха и не в силах были петь; только издали доносилось порой завывание слона или рев дикого зверя.

Путешественник, попавший сюда, должен чувствовать какое-то томление и безысходную тоску. Казалось, что лес скрывал в себе страшные тайны: чудились привидения, насилия, преступления, воображению невольно рисовались всевозможные убийства, невольно содрогаешься при мысли о том, что происходит в этом лесу, сколько крови пролито на эту дикую землю…

Днем всюду тишина и бездействие; люди и животные дремлют в изнеможении. Ночью же все меняется: не успеет луна осветить верхушки деревьев и высокие травы, не успеют таинственные тени замелькать во всех направлениях, как все оживает, пробуждается от спячки. Со всех сторон слышится движение, шум; животные оживают, хищные звери оставляют свои берлоги и отправляются на добычу; большие змеи развертывают свои кольца и ползут на охоту, оставляя после себя в траве длинную борозду; ночные птицы перелетают с ветки на ветку со странными криками, и запах цветов наполняет атмосферу тяжелыми, густыми испарениями. Монотонное пение, крики огромных лягушек, в изобилии водящихся в Африке, усиливают тяжелое впечатление; тогда туземцы берут тамтамы, выходят как призраки из своих душных хижин, начинают петь, плясать и пить, забывая, что им со всех сторон угрожают леса и силы природы, что звери и даже растительность могут задушить их. Плодородие почвы для них — не благо; растительность здесь гниет в ужасающих размерах, сея лихорадку и смерть.

Негр прозябает, относясь апатично к зловредной природе, которую он не сумел покорить себе. Окруженный разными опасностями, он живет изо дня в день, погруженный в невежество и варварство, и обращаясь иногда с бесполезными мольбами к своим противным, идолам, но решительно ничего не предпринимает, оставляя себя на произвол судьбы.

В сущности, жизнь негра — это идиллия, омрачаемая постоянной угрозой, всего ужаса которой другие народы не знают: боязнью попасть в рабство. Междоусобные войны, голод, гнев колдунов и даже домашнее порабощение, — все это пустяки для негра; эти невзгоды бледнеют перед тем возмутительным преступлением, которое совершается над всей их расой: продажей невольников арабами — этими пришельцами другой крови, но с более высоким развитием. Они далеко уводят негров, отрывая их от родных мест, от их деревни, семьи, чтобы продать их, как последних скотов, на суданских рынках. Можно было подумать, что этот кочующий народ задался целью разлучить с родиной как можно больше несчастных негров.

Торговцы невольниками обращаются с неграми крайне сурово и требуют от них беспрекословного подчинения, а обладание огнестрельным оружием обеспечивает им главенство. Невольники необходимы арабам для перенесения слоновой кости, к тому же этих людей потом легко сбыть за хорошую цену. Таким образом человеческое существо сделалось в Африке ходячей монетой. Эту торговлю невольниками совершенно справедливо называют открытой раной черного материка. Все просвещенные народы должны были бы соединиться, чтобы навсегда прекратить такое чудовищное явление, унижающее человеческое достоинство.

Между тем доставка кости арабам прекратилась; в этой местности моеры перебили почти всех слонов, трупы которых там и сям валялись на земле.

Голиаф с беспокойством втягивал в ноздри воздух, останавливаясь перед своим околевшим товарищем. Но до сих пор он счастливо отделывался от ассагаев охотников.

Средняя палатка арабов была переполнена отпиленными клыками, и торговцы не спеша начали укладываться. Жерар ждал с нетерпением, когда, наконец, деревня избавится от их присутствия.