Детство с Гурджиевым - Фритц Петерс

Короче, после эпизода с серьгами м-м Шернвал он однажды снова поднял вопрос о мужчинах и женщинах, об их ролях в жизни и, в дополнение, об особых ролях полов в его работе или в какой-нибудь религиозной или психологической работе, которая имела целью саморазвитие и личностный рост. Я был удивлен и озадачен тогда, и много раз позднее, когда он затрагивал эту тему, повторением того, что его работа была не только "не для каждого", но что "женщины не нуждаются в ней". Он говорил, что природа женщин была такова, что "саморазвитие", в смысле этой фразы, было нечто, чего они не могли достигнуть. Среди всего прочего, он сказал: "Природа женщины очень сильно отличается от природы мужчины. Женщина - от земли, и единственная надежда для нее, чтобы подняться к другой стадии развития - достичь Небес, как вы говорите - это с мужчиной. Женщина уже знает все, но такое знание бесполезно для нее, в действительности может быть почти подобно яду для нее, если с ней нет мужчины. Мужчина имеет одну вещь, которая не существует в женщине никогда - то, что вы называете "стремление". В жизни, мужчина использует эту вещь - это стремление - для многих вещей, все не для тех, которые нужны для его жизни, он должен использовать, так как имеет такую потребность. Мужчина - не женщина - поднимается в горы, ходит под океанами, летает в воздухе, потому что должен делать подобные вещи. Для него невозможно не делать; нельзя сопротивляться этому. Посмотрите на жизнь вокруг вас: мужчина пишет музыку, мужчина рисует картины, пишет книги - всякие такие вещи. Это путь, думает он, найти Небеса для себя".

Когда кто-нибудь возражал, что науки и искусства не были, в конце концов, ограничены исключительно миром мужчины, Гурджиев смеялся: "Вы задаете вопрос о женщине-артисте, женщине-ученом. Я говорю вам - мир все смешал, и я говорю вам истину. Истинный мужчина и истинная женщина это не только один пол - не только мужское или женское. Истинное человеческое является сочетанием этих двух начал: активного и пассивного, мужского и женского. Даже вы, он сделал широкий жест, охватывающий всех нас, - иногда понимаете это, потому что иногда вы удивляетесь, когда вы видите мужчину, который чувствует что-то подобно женщине, или женщину, которая действует подобно мужчине; или даже когда в себе переживаете чувства, присущие противоположному полу".

"Все мы живем в том, что мы называем Вселенной, но это только очень маленькая солнечная система, самая маленькая из многих, многих солнечных систем, - даже очень неважное место. Например, в этой солнечной системе люди двуполы: необходимо иметь два пола для воспроизведения рода - примитивный метод, который использует часть стремления человека для создания большего количества людей. Человек, который знает как достичь вершины себя - как прийти к собственным Небесам - может использовать все это стремление для своего развития, для того, что вы называете бессмертием. В мире, как он теперь существует, нет человека, способного сделать это: единственной возможностью для бессмертия является воспроизведение. Когда человек имеет детей. Со смертью тела, умирает не все".

"Для женщины нет необходимости делать в мире работу мужчины. Если женщина может найти истинного мужчину, тогда женщина также становится истинной женщиной без необходимости работы. Но, как я говорю, мир перемешан. Сегодня в мире нет истинного мужчины, поэтому женщина пытается стать мужчиной, делает работу мужчины, которая является вредной для природы".

26.

Вскоре после смерти м-м Островской атмосфера в Приэре, казалось, изменилась; отчасти это было несомненно из-за ее смерти (Гурджиев, например, жил с женщиной, которая стала беременной несколько месяцев спустя); отчасти это было просто потому, что неизбежно когда-то становишься взрослым. Вопросы, которые ранее не возникали в моем уме, очевидно, приняли теперь преувеличенные размеры: что я делаю в этом месте, какова цель школы, какого рода человеком после всего является Гурджиев?

Я полагаю, что ранняя юность это "нормальное" время, когда ребенок начинает оценивать свое окружение, своих родителей, людей вокруг него. Для меня было достаточно легко ответь на свои вопросы относительного того, почему я был там: бесцельные случайные серии событий, которые руководили мной там, были свежи в моем уме. Но к тому времени, вопрос о том, хотел или не хотел я быть там, стал другим вопросом. До того времени я не контролировал ход своей жизни, мне не приходило на ум, что я могу иметь какое-нибудь влияние на ее ход. В тринадцать, я еще не имел ни голоса, ни власти над моей "судьбой" или моим будущим, но меня это и не беспокоило.

По мере того, как люди всех типов - посетители, полупостоянные жители посещали Приэре, постоянно возникали разговоры о Гурджиеве, о целях и/или значении его работы. Было очень много "студентов", которые покинули Приэре после более или менее насильственных эмоциональных обстоятельств: иногда потому, что Гурджиев не хотел, чтобы они там оставались, иногда из-за их собственных отношений и чувств к Гурджиеву как человеку.

В течение двух лет, которые я был там, я чувствовал, и непременно соглашался, и верил, что Гурджиев не может поступать неправильно, что все, что он делал, было преднамеренным, необходимым, важным, "правильным". До того времени мне не требовалось обсуждать его с кем-либо. Но пришло время, когда я начал рассматривать в соответствии с моими собственными несознательно приобретенными ценностями и пытаться оценить человека, студентов, школу. Появилось большое количество вопросов, главным образом, без ответа.

Что было силой этого человека, чье слово было законом, который знал больше, чем кто-нибудь еще, который имел неограниченную власть над своими "учениками"? У меня не возникало вопросов о моем личном отношении к нему. Я любил его, он занял место моих родителей, был несомненным авторитетом для меня и вызывал во мне чувства преданности и привязанности. Точно так же, было ясно, что во многом его влияние на меня и власть надо мной были вызваны чувствами других - обычно чувствами почтения и уважения - и моим собственным

естественным желанием соответствовать им. С другой стороны, мои личные чувства благоговения и уважения были менее значительными, чем мой страх перед ним. Страх стал, несомненно, тем более реальным, чем больше я узнавал Гурджиева.

Производило глубокое впечатление, было познавательно и даже интересно наблюдать за ним, в близком кругу, когда он доводил людей до изнеможения, как он сделал в случае с м-ром Ораджем, в моем присутствии. Но было ли это таким уж незначительным, что м-р Орадж вскоре после этого уехал из Приэре и не вернулся? Мне сказали, что он изучал "работу" Гурджиева в Нью-Йорке с того времени, возможно, она и была необходима, что бы Гурджиев ни сделал м-ру Ораджу; но кто, в конце концов, должен определять это?

Сам Гурджиев не мог помочь мне прояснить это. Одной из незабываемых вещей, которую он говорил и повторял много раз, было то, что он называл "добро" и "зло" в человеке, растут вместе, одинаково: возможность человека стать либо "ангелом" либо "дьяволом" всегда одна и та же, равная. Когда он говорил, часто, о необходимости создать или приобрести "примиряющую силу" внутри себя, для того, чтобы иметь дело с "позитивными" и "негативными" или "хорошими" и "плохими" сторонами своей природы, он также заявлял, что борьба, или "война", бесконечна; что, чем больше она изучается, тем более трудной, неизбежно, станет жизнь. Перспектива казалась одной - "чем больше вы учитесь, тем труднее это становится". Когда он изредка противостоял протестам против этого несколько мрачного взгляда в будущее, он, казалось, неизменно отвечал более или менее неопровержимым утверждением, - что мы индивидуально или как группа - не способны думать ясно, не являемся достаточно взрослыми и выросшими, чтобы судить так или иначе от том, является ли это будущее действительным и реалистичным для человека; тогда как он знает, что говорит. У меня не было аргументов, с которыми я мог бы защищаться от обвинений в своей некомпетентности; но у меня совсем не было безусловной уверенности в его компетентности. Его сила, магнетизм, власть, способность и даже мудрость были, возможно, неоспоримы. Но создает ли сочетание этих свойств, или качеств, автоматически качество компетентного суждения?

Доказывать или сражаться с человеком твердо убежденным, было бы потерей времени. Люди, которые были заинтересованы в Гурджиеве, всегда "относились к одной из двух категорий: они были или за него или против него; они или оставались в Приэре, продолжали посещать его "группы", в Париже, Лондоне, Нью-Йорке или где-то еще, потому что были, по крайней мере разумно, убеждены, что он имеет некоторый ответ; или они покидали его и его "работу", потому что были убеждены, что он шарлатан, или дьявол, или - более просто что он причиняет зло.

Задавшись целью вызвать доброжелательность в своих слушателях, он становился невероятно убеждающим. Его присутствие и физический магнетизм были несомненны и обычно непреодолимы. Его логику. - в практических областях - невозможно было опровергнуть и, никогда, приукрасить или исказить эмоцией; в чисто практических жизненных проблемах, несомненно, что это было так, он также играл главную роль в дискуссиях, возникавших в ходе работы учреждения, такого как Приэре; было бы нелепым и нелогичным спорить с ним или называть его нечестным.