Где нет княжон невинных - Артур Баневич

— Каждые три бусинки, — проворчала Ленда. — У него должен быть запас камней и балок где-то недалеко отсюда. Летит, берет следующую. Бросает, возвращается, берет…

— И давно?

— Ну, пожалуй, с клепсидру будет.

Дебрен поднял левую руку, ощупал голову. Раньше его сдерживало не столько опасение обнаружить осколки кости, сколько боязнь уткнуться локтем в грудь Ленды. Он не рисковал к ней прикасаться — боялся реакции девушки. И своей. Оба были практически голыми; он чувствовал ее тепло спиной, боком, к которому она прижалась. Было жарко, было темно, а у тьмы был цвет размытого в пару кармина. Ну и — главное — это была она, Ленда Брангго, девушка, о которой он мечтал шестнадцать самых долгих в жизни месяцев.

— Целую клепсидру я был без сознания. Тогда почему?.. Ты уже давно должна была быть в трактире. Здесь достаточно одного большого камня…

— Я не смогла бы тебя дотащить. Ноги… малость болят. Не знаю, успели бы мы. Это оборотистый урод. Где уверенность в том, что он бросает камни со всей доступной ему скоростью? Возможно, на то, чтобы долететь, ему надо меньше времени. Или берет несколько камней сразу, один бросает, а потом кружит и ждет. Не знаю. Я в грифонах не сильна. А ты?

Он не помнил. Виной тому были не притолока трактира, построенного по средневековым меркам, и не столб-грифонохрон или алебарда. Виной была Ленда. Он позволил себе заняться тактическими размышлениями, потому что ошибался, полагая, будто забудет о раздетой Ленде, опирающейся о раздетого Дебрена. И в течение бусинки это даже помогало. Только беда в том, что потом начало мешать.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — забеспокоилась она. Правая рука, та, что была со стороны его спины, формально выполняющая роль щита от падающих на пациента балок, дрогнула, направилась было вверх. Но тут же вернулась. А голос Ленды — по-прежнему заботливый — сделался деловым. Каким и должен был быть у лекарши. — Ты потерял много крови. Вот уж не знала, что из ягодиц может так течь. Впрочем, и цапнул он тебя глубоко. Как только выберемся из этих гор, тебе надо будет обратиться к какому-нибудь лекарю. Из тех, что красоту подправляют.

— Ехидничаешь? — Он действительно не знал.

— Ты забыл? Мы же друзья. Или когда мы перебрались на эту сторону холмов, тебе расхотелось? Но поскольку пока что ты мне этого официально, в глаза, не сказал, я тебе как другу советую. С красивым гладким задом ты будешь лучшей партией. Женщины гладеньких любят.

Черт! Он по-прежнему ничего не знал. Разве что проблема стала малосущественной. Он чуть не оглянулся, не посмотрел ей в лицо.

— Расхотелось? — медленно повторил он. — Ленда, раз уж мы тут одни. Что ты вытворяешь?

— Я?

— Мечешься, словно тринадцатилетняя девчонка. Оскорбляешь всех, пьешь, на вывесках вешаешься, уехать грозишься…

— Тринадцатилетняя?

— Когда Петунка нас чуть было не перестреляла, ты молчала. А ведь она тебя хотела защитить, и достаточно было одного твоего слова…

— Но ты же не дал бы ей никого обидеть. Ты чародей. Что для чародея одна баба с ярмарочной стрелялкой? Вдобавок подъелдыкивающая.

— Подъелдыкивающая?! Йежин явился с арбалетом, вовсе не ярмарочным, словно на казнь! Мы их действительно напугали. То, что у Петунки нервы натянуты словно вожжи, еще не повод…

— Ты ей и в нервы тоже заглядывал? Не только под юбку?

— Я? Под юбку? Да ты что?.. У нее даже юбки-то не было. Она была в…

— Знаю, в чем она была. Я баба, так что у меня глаз на такие вещи. Но вот если мужик ухитряется подробно перечислить, что было на женщине, значит, либо он мужелюб, либо она на него очень сильное впечатление произвела.

— Я магун, — буркнул он. — У меня натренированная память. А вот с подробностями ты явно переборщила. Петунка была совершенно голой, в одной рубашке, к тому же куцей. Если б я был бы не в состоянии запомнить столько «подробностей», то мне и за палочку не стоило бы браться, чтобы кому-нибудь вреда не причинить.

— Голая? — До нее дошло только это.

— Под рубашкой! Ленда, чума и мор, не поворачивай кошку хвостом вперед!! Мы собирались о тебе говорить.

— Откуда ты знаешь, что под рубашкой ничего не было?

— Откуда? Оттуда, что видел! А если б не видел, то догадался бы! Думаешь, ты где? В Эйлеффе? Здесь зачуханная провинция, где грифона встретишь чаще, чем бабу в нижнем белье!

— Может, нам здесь и неизвестны кокетливые трусики и корсеты, но кальсоны-то уж мы знаем двести лет. Если не дольше.

— Мы говорили о холмах, — просопел он. — Что должны были означать твои слова о том, будто я раздумал? Что, дескать, мне?..

— Отстань.

— Это не ответ. Я жду.

Ждать пришлось долго. Нелегко приглушить сильное возбуждение, а Ленда в отличие от Петунки отнюдь не подъелдыкивала. Он понял это, чувствуя, как бурно колышется у нее то, чем она касалась его в районе левой подмышки. То ядреное и такое шелковистое, что при мысли о нем даже больно было лежать на досках.

— Ладно. — Когда она наконец заговорила, голос у нее был деловой и весьма взрослый. Но и тихий. Такой-то уж взрослой она не была. — Если ты не в состоянии говорить искренне, то, вероятно, это должна сделать я. Мы… Нет никаких «мы», Дебрен.

— Что?

— Короче говоря, есть ты и есть я, но никаких «мы» нет и не будет. Ты знаешь, в каком смысле. Подожди. — Она почувствовала, что он раскрывает рот, шлепнула его между лопатками. — Говорю я. Не прерывай, потому что и без того… Я понимаю, что произошло. Збрхл по-своему был прав. С тобой случилось… — Она замолчала, но после недолгой борьбы с сопротивляющимся языком отважно докончила: — С нами случилось. Никто не виноват. Разве что природа. Кровь, страх смерти… И еще рядом голое тело. И страшно давно — никого в ложе. Поэтому ничего странного в том, что это у тебя с любовью перепуталось. Да и колдовство — волосы в подушках тоже наверняка кое-что да значат. Поэтому все получилось так, словно ты перепил вина. Нет, не вина, а водки. Вино — напиток благородный, после него больше на рвоту тянет, но благородный. А я… Ну, именно этакий деревенский самогон; хороший, за неимением чего-либо лучшего бьющий в голову, легче доступный. Вот ты и помчался галопом, как конь Збрхла за дракленской кобылой. — Она сделала паузу, вздохнула раз, другой. — Однажды, когда мы воевали в Совро, я в одного князя втюрилась. Когда он въехал между палатками нашей хоругви, серебряными доспехами блеснул, зубами белыми сверкнул да громыхнул, что мы под его команду переходим… Ну, я девчонка в то время была, и с места в карьер. Тем более что и я парнишке понравилась. Ничего удивительного: единственная девка на шесть дюжин мужиков, морда розовенькая, волосья такие, что косу под мышкой протянешь и зубами держишь…