Первая Стая (СИ) - Юрий Арис

Смотрительница встала, одернула юбку и направилась к выходу. У дверей она обернулась:

— Завтра я сделаю так, чтобы она пришла к тебе, но это твой последний шанс. Не упусти его, милый.

— Спасибо… Я не думал, что кто-то сможет… заметить…

— Заметить твое отношение к ней? — она хитро улыбнулась. — Это было совсем несложно. Ведь ты все-таки человек!

Цветок, оставленный Юлией, наполнял ароматом всю комнату. Я не очень любил цветы, но это белое пятно меня радовало. Оно заменяло солнце, оставшееся где-то вне базы.

Об этом я и думал, когда пришла Лита. Стука каблучков не было — на смотрительнице были джинсы, свитер с высоким воротником, скрывающим шрам, и сапожки на меху. Значит, наверху уже холодно. Может, снег есть. Я никогда раньше не видел настоящий снег…

Она не стала подходить ко мне и ничего не сказала. Смотрительница села в мягкое низкое кресло, стоящее рядом с дверью. Раньше туда не садился никто, потому что это слишком далеко от меня.

Видимо, она не собиралась упрощать мне задачу сочувствием. Что ж, я это заслужил.

Конечно, она могла услышать каждое мое слово. Но я не хотел так… Я не собирался принимать эту демонстрацию обиды. В такой ситуации мои слова просто не будут иметь смысла.

Не знаю, чего ожидала от меня Лита, но вряд ли, решения, которое я принял.

За эти дни я научился двигать правой рукой и хвостом, совсем чуть-чуть — ногами. Но тело повиновалось мне с трудом и явно не было готово к такому испытанию. Плевать, я еще и не такое выносил!

Глубоко вздохнув, я начал. Рывком скинув с себя одеяло, я стал подниматься с кровати. Мне пришлось хвататься за стену, потому что ноги были словно ватные, но я их чувствовал, а это уже хорошо. Поймав равновесие, я сделал первый шаг, потом — второй. Баланс я старался поддерживать хвостом, а левую руку не тревожил без нужды, она и так побаливала.

Лита наблюдала за мной равнодушно. Любое беспокойство должны были выдать глаза, но ее взгляд оставался холодным. Лишь когда я достиг середины комнаты, она сказала:

— В этом нет необходимости. Я не нуждаюсь в показательных выступлениях.

Надеялась, что это меня остановит? Как бы не так! Сжав зубы, я продолжил движение, хоть меня уже трясло от усталости. Нагрузка была слишком резкой для того, кто почти месяц провел в постели.

Где-то за два шага до нее я упал — повалился на колени, чудом не повредив перевязанную руку. Ничего, если надо ползти — я буду ползти. Для меня в этом нет ничего противоестественного, я ведь животное.

Когда я наконец достиг кресла, сил во мне почти не осталось, я никак не мог отдышаться. Поэтому я положил ей голову на колени и замер, отдыхая.

По моим точным расчетам, она должна была умилиться, сказать «оу, какой ты зайка!» и простить мне все на свете.

Лита не умилилась. Пару секунд она сидела неподвижно, как статуя, а потом положила руку на мою лишенную чешуи голову. И в этот момент она была сильнее меня, бесконечно сильнее. Не из-за моих ран, а из-за этой маленькой теплой руки на моей голове и шрама у нее на шее.

Пока я придумывал, как объяснить ей все, она заговорила сама:

— Я все знаю. Вчера Юлия сказала мне, что ты хотел меня защитить. Это меня удивило… Я вспомнила, что предшествовало твоему решению, и связалась с начальником тренировочной базы, с которой вы эвакуировали людей. Он передал мне ваш разговор.

Вот оно как…

— Я ценю твое желание помочь мне, но я не беспомощна.

— Да уж… беспомощным оказался я…

— Нет. Просто я хочу, чтобы ты верил мне и верил в меня.

Проклятье, ну почему она не понимает, я не сомневался в ней, я хотел ее спасти! Или все-таки сомневался?

— Прости…

— Уже простила. Но второй раз не прощу. Я скучала по тебе, хоть ты и дурень.

Я чувствовал, что она улыбается, пусть и не видел этого.

Мне нравилось сидеть так, хоть пол был жестче, чем кровать. Я прикрыл глаза, отдыхая от всего. Запах белого цветка достигал и этой части комнаты.

— Кароль, расскажи мне, что произошло на станции.

И я рассказал, хотя думал, что буду молчать об этом вечно. Это было больно, словно я вытягивал из себя десятки мелких осколков, но я знал, что это пойдет мне на пользу. Я не скрыл ничего, потому что кому я еще мог довериться, если не ей?

Я говорил о том, как мы готовились к нападению. Как Первая Стая научилась использовать человеческое оружие. Как я испугался, когда невидимая волна начала утягивать меня куда-то, а я не мог сопротивляться. Как стая пыталась украсть у меня мое собственное тело, а я почему-то поступил не так, как должен был.

Когда я закончил, в горле у меня першило, но я не обращал внимания на такие мелочи. Мне нужно было узнать, что думает она.

Лита не стала рассказывать, что происходило с ней все эти дни. Может, я не заслужил такого признания, а может, у нее просто не хватало сил открыться. Вместо этого она сказала:

— Скоро мы уедем отсюда.

— Куда?

— В отдаленный реабилитационный центр. Его только недавно построили, вот увидишь, тебе там понравится. Я не позволю тебе валяться в кровати, ты быстро восстановишься.

— Даже если так…Моя броня…

Она легонько щелкнула меня по лбу:

— Отставить упаднические настроения! Не бывает неразрешимых проблем. Твоя броня восстановится.

— А если нет? — я упрямо цеплялся за свое упадническое настроение. Имею право, в конце концов!

— Закроем пробоины каким-нибудь протезом. Люди делают протезы рук и ног, неужели так сложно сделать протез чешуи! В общем, все будет хорошо. Ты выздоровеешь и размажешь это отродье из Первой Стаи по дну океана!

— С чего ты взяла, что у меня получится?

— Потому что я так хочу.

Часть пятая. Ради себя

Я сделал в воде кувырок, чтобы хоть как-то ослабить жжение. Это, пожалуй, было хуже, чем боль: постоянно чувствовать зуд на коже. Даже если бы я начал разрывать себя когтями, облегчение было бы временным.

Лита считала, что это естественная реакция моей кожи, результат привыкания к воздуху. Но ведь на воздухе я находился давно, а это чертово жжение началось незадолго до нашего отъезда с базы!

Хотя я был рад, что мы уехали. Здесь холодная вода успокаивала мою кожу, а там мне вряд ли что-то могло помочь.

Реабилитационный центр оказался совсем не тем, что я представлял себе. Не было здесь ни техники, ни толпы обслуживающего персонала, ни даже бассейнов. Мы поселились в большой крепкой хижине, стоящей на самом берегу какого-то очень холодного моря. Внутри все было приспособлено для жизни людей, но не для зверей. Зверям давали относительную свободу.

Странно, что люди начали так относиться к нам. А может, не стали, а только собирались? Хижина была рассчитана человек на пять, но жили там только мы с Литой.

Но это и хорошо, потому что в таком состоянии я не хотел никого видеть. И уж тем более никто не должен видеть меня! Да, я выздоровел полностью, но, как это ни парадоксально, с каждым днем мне становилось все хуже.

Началось все с того, что я потерял возможность убирать броню. Чешуя просто отказывалась уходить обратно под кожу, я перестал ее чувствовать как частицу себя. Мне потребовались сутки, чтобы осознать, что это не временное явление. Моя броня омертвела и держалась на мне теперь, как панцирь на улитке. Только улитка неразрывно связана со своим панцирем, а я мог оторвать от себя мертвую, побледневшую чешую в любой момент.

Только что со мной будет тогда? Что от меня останется? Каждая потерянная чешуйка была шагом на пути к беспомощности. Одно дело потерять возможность сражаться, совсем другое — стать беззащитным. Если я потеряю броню, угрозой для меня станут даже — стыдно подумать! — акулы.

Попав в реабилитационный центр, я приступил к тренировкам. Я возвращал себе возможность двигаться свободно, хотя теперь мне приходилось оберегать и скорлупу, в которую я был заточен. Рано или поздно мне придется снять с себя эти…останки… но лучше поздно!

Мне удалось взять себя в руки. Это было нелегко, учитывая мое нынешнее положение, но я не хотел отчаиваться. Отчаяние — паршивое чувство. Не для того я выживал полгода в клетке, чтобы пойти на дно теперь!

Однако выяснилось, что самое страшное еще впереди. И, как все худшее, оно произошло внезапно, когда я меньше всего ожидал…

Вчера я плавал между льдин, дрейфующих в этих водах. Мне это нравилось, потому что от холода моя кожа немела и зуд почти исчезал. Почти… не совсем. В последнее время спина чесалась совсем уж невыносимо, я и решил прижаться к льдине.

Совсем ведь несильно прижался, я привык быть осторожным! Но все равно что-то хрустнуло, а потом я увидел, как какие-то странные осколки уходят на глубину. Я не сразу понял, что это моя чешуя.

Я торпедой помчался обратно в хижину, где Лита меня осмотрела. У меня появилась новая проплешина — теперь на спине.