Дочь небесного духа - Андрей Буторин

– Мы к Силадану идем? – не выдержала затянувшегося молчания Надя. Она помнила, что как такового вождя в сыйте не было, Нанас говорил лишь о нойде и старейшинах. Охотники же в своих разговорах упоминали именно «вождя».

– Силадан нет, – буркнул, не оборачиваясь, один из мужчин.

– Как это нет? – испугалась Надя. – Умер, что ли?

– Нет умер. Уйти.

– Куда?..

Но этот и последующие ее вопросы о судьбе старого нойда охотники оставили без ответа. Возможно, это была какая-то запретная тема, ведь Силадан мог пригрозить за разглашение какой-нибудь весьма неприятной карой.

– Ну, ладно, – сдалась Надя, решив разобраться с этими вопросами на месте. – А вождь-то ваш кто? Как его имя?

– Коска! – с явным уважением отозвался кто-то из мужчин. – Парса Коска.

– Велики Парса Коска! – тут же уточнил второй.

– Ну да, разумеется великий, – проворчала себе под нос девушка. – Каким же ему еще быть!.. Вот только умеет ли этот великий лечить?

А лес уже посветлел, ели закончились, их сменили белые березки, от чего на душе у Нади тоже стало чуточку светлей. В конце концов, решила она, даже если этот Парса Коска ничего не смыслит во врачевании, то он вполне может знать, куда уперся этот непоседливый Силадан. Самое главное, что нойд жив. Если, конечно, верить словам этих двоих дика… людей.

Селение показалось Наде совсем малолюдным. А ведь Нанас, как ей помнилось, говорил, что в сыйте живет порядка трех сотен человек. Впрочем, в летнюю пору, когда круглые сутки светит солнце и когда в эти края приходит недолгое тепло, саамы наверняка стремятся этим воспользоваться, чтобы запастись на долгую зиму едой и топливом. Или они рубят дрова по мере надобности – лес-то все равно рядом? Этого Надя не знала. А вот то, что охотиться и ловить рыбу летом сподручней, казалось ей очевидным. Вот, небось, и подалось большинство взрослого населения в охотники да рыболовы. Да! Еще ведь есть олени!.. Девушка завертела головой, но ни одного оленя не увидела. И тут же вспомнила рассказы мужа о том, что летом олени пасутся на пастбищах – там, где много ягеля. Ну вот, подумала она, а пастухи ведь для этого тоже нужны!

Впрочем, совсем пустым сыйт тоже не был. То там, то сям от вежи[20] к веже проходили поодиночке или парами женщины, пробегали ребятишки, тараща на нее блестящие любопытством глаза. Эти примитивные строения, вежи, о которых она только лишь слышала от того же Нанаса и которые сверху, с горы, показались ей похожими на пирамиды, вблизи откровенно удивили девушку своей кажущейся непригодностью к жизни морозными и снежными, к тому же очень долгими зимами.

Они как раз проходили совсем рядом с одной такой вежой, и Надя хорошенько ее рассмотрела. Жилище больше всего походило на небольшой, выложенный дерном травой вниз, квадратный холм, шириной шагов в пять и не более двух метров высотой. На самом верху этой «пирамиды» зияло небольшое отверстие, из которого вился дымок.

Такими же были и почти все остальные строения сыйта. Почти, потому что несколько из них, стоящих чуть в стороне, выглядели чуточку иначе. Они были и побольше размерами, и, самое главное, их основание, в метр или даже чуть выше, было сделано из бревен. Как раз к такой веже и подвели Надю ее провожатые. Один из них постучался в низкую, сделанную из грубых досок дверь.

– Кто там? – послышался из вежи недовольный и показавшийся девушке смутно знакомым голос. – Что надо?!

– Это Гутто и Рукки, Парса Коска! – оба мужчины согнулись в низком поклоне. На взгляд Нади, в совершенно нелепом и бессмысленном, ведь вождь их все равно не видел. – Поймать найнен… дженьчин!.. Молодой дженьчин! Ах-ах!.. Стать ракастаа[21] Парса Коска. Лу-питть…

– Ну-ка, ну-ка, – надменно-ворчливо послышалось из-за двери, и та с противным скрипом растворилась. – Сейчас посмотрим, кого я первым из вас, бездельников, отлуплю.

Говоривший, оказавшийся крупным, едва протиснувшимся в дверной проем мужчиной, выпрямился, и Надя, охнув, попятилась, споткнулась и наверняка бы упала, если бы ее не придержал то ли Гутто, то ли Рукки.

Перед девушкой, не менее ее самой обескураженный, с открытым ртом и выпученными глазами стоял… Костя Парсыкин!..

Глава 14

Ужин в саамской веже

– Костя… Ты?!.. – только и смогла выдавить Надя.

Парсыкин был не намного красноречивей.

– Надя… Ты как… ты почему здесь?.. – Впрочем, парень быстро опомнился и протянул руки к открытой двери: – Да чего мы стоим?! Пойдем ко мне, ты ведь голодная, наверное? Я как раз ужинал… За едой и расскажешь все.

Он повернулся к удивленно моргающим охотникам и коротко бросил уже совсем другим – сухим и жестким тоном:

– Живо к кухарке! Пусть несет еще еды. И побыстрей!

Гутто и Рукки как ветром сдуло. А Парсыкин опять уже широко улыбался, продолжая приглашать Надю гостеприимными жестами в вежу.

Девушка не до конца еще пришла в себя от столь неожиданной встречи. И уж никак нельзя было сказать, чтобы она этой встрече обрадовалась. Не так уж много времени прошло после Костиного предательства, слишком живы были воспоминания[22]… И тем не менее, Надя понимала, что сейчас определенно не место и не время сводить старые счеты. Судя по всему, Парсыкин был в сыйте не последним человеком. Почему, как – совершенно непонятно, но она, что называется, нюхом чуяла, что от Кости сейчас для нее очень многое зависит. Если вообще не все. И нужно пока засунуть куда подальше свою неприязнь к этому человеку и, по крайней мере, попытаться узнать текущее положение дел в сыйте и Костину роль здесь. А дальше будет видно. В любом случае, прощать предателя она не собиралась, но пока что для нее была куда важней жизнь любимого мужа. Ради этого можно было немного и потерпеть.

– Прошу, прошу! – закивал Костя. – Чего же ты замерла? Что, так сильно тебя огорошил? – Парень заливисто рассмеялся.

Однако Надя все же сумела заметить, что смех его не был искренним. В Косте чувствовалось напряжение. Ведь он, хоть и был предателем, дураком отнюдь не являлся. А значит, прекрасно понимал, что именно она о нем думает. И, чтобы его слегка успокоить и расслабить, девушка тоже улыбнулась в ответ:

– Еще бы не огорошил! Просто чудеса какие-то. Надеюсь, развлечешь меня своей историей?

– Развлеку, развлеку. Ты заходи давай. Там, конечно, не хоромы, но все-таки.

Надя стронулась наконец с места и, согнувшись перед дверью, вошла внутрь жилища.

В веже царил полумрак и сильно пахло дымом. Впрочем, удивляться и тому, и другому не стоило. Свет проникал лишь через крохотное оконце, затянутое какой-то мутной пленкой – служившей когда-то, скорее всего, оболочкой некоего внутреннего органа оленя, – через открытый покуда дверной проем да сквозь отверстие в центре крыши, использующееся в качестве дымохода. Дым же давал выложенный из камней круглый очаг в центре земляного пола, устланного, правда, по краям жилища оленьими шкурами. Была здесь еще грубо сколоченная лавка, кособокое подобие стола, да низенькая лежанка возле одной из стен, также застеленная шкурами. Над невысоким, едва ли в метр рядом бревен загибались кверху, переходя сразу в крышу, гнутые жерди, на которых, опять же, были натянуты оленьи шкуры. Да и пахло внутри жилища, помимо дыма, теми же шкурами. Наде, во всяком случае, этот кисловатый запах не понравился.

– Садись, – показал на лавку Костя. – Налегай, вон, на рыбу, а то я мясо съел уже. Но и его сейчас принесут, так что не стесняйся, ешь, сколько влезет.

Куски жареной рыбы лежали в берестяной плошке и выглядели вполне аппетитно. Во всяком случае, при виде еды Надя поняла, что она на самом деле весьма голодна. Поэтому заставлять себя упрашивать она не стала: сбросила на лежанку бушлат, развязала бандану и подсела к столу.

Костя примостился с краю, продолжая с любопытством разглядывать девушку.

– Ну, давай, рассказывай, как ты здесь очутилась, – в конце концов не выдержал он.

– Нет уж, – проглотив большой кусок рыбы, глухо ответила Надя, – давай ты первый, а то я подавлюсь, если стану болтать. – Она и впрямь закашлялась, едва не проглотив незамеченную косточку, и Костя замахал на нее руками:

– Ты и впрямь пока помолчи! Ешь спокойно. Ладно, я первый начну. Тебе как, по порядку рассказывать или только самое главное?

Наде, конечно, хотелось побыстрее узнать обстановку в сыйте, но она опасалась вызвать у Кости подозрения странными вопросами, тем более что тактику поведения и свою «легенду» она еще не успела как следует продумать, а потому, вгрызаясь в очередной кусок рыбы, сделала свободной рукой круг – по порядку, мол.

И Костя Парсыкин, который, как помнила девушка, всегда был большим охотником до разговоров, вести которые предпочитал в основном сам, с видимым удовольствием начал свой рассказ.

Как оказалось, разгромленные в конце зимы возле Полярных Зорь варвары, точнее – их разрозненные остатки, не стали объединяться и разбрелись кто куда. Сам Костя присоединился к одной из таких групп численностью около пяти десятков человек, которую вскоре и возглавил, Костя хорошо помнил рассказы Нанаса об окрестных городах и о родном сыйте и понял, что в Мончегорск с Оленегорском им лучше не соваться, а вот в «благополучном» саамском поселении они вполне бы смогли устроиться. Какое-никакое оружие – ножи, топоры, луки, с десяток арбалетов, даже один карабин (в котором оставался, правда, единственный патрон) – у группы было, и, понадеявшись, что самое главное оружие – это внезапность, Костя решил отправиться к сыйту и напасть на него, чтобы взять власть в свои руки. Добирались они сюда долго, едва не месяц, и с большими трудностями. Несколько дикарей погибли от зубов и когтей диких животных, были на пути и другие опасности, но до сыйта Парсыкин свой поредевший «отряд» все же привел. И власть он тут захватил даже легче, чем ожидалось, – достаточно было один раз выстрелить из карабина, как саамы попадали ниц, признавая его едва ли не могущественным духом, спустившимся из Верхнего мира или поднявшимся из Нижнего. Так что верховным нойдом он стал без каких бы то ни было возражений. Правда, прежний нойд Силадан куда-то смылся. Но этому Костя не придал большого значения – что может сделать ему один старый саам, который, к тому же, наверняка уже отбросил копыта, лишенный еды и крова. Зато старейшин, чтобы не настраивать против себя людей, Костя оставил на своих «постах» – тем более с их помощью ему проще было разбираться в реалиях саамской жизни, да и все «хозяйственные» задачи он также свалил на старейшин, так что самому ему осталось лишь жить да радоваться.