Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Но что же делать, князь?

- Я уже отдал приказ генералу Кречетникову покончить с гайдамаками.

- Надеюсь это свершиться быстро. – Король оживился, узнав новость.

- Я тоже, - Репнин поклонился, показывая, что ему надо спешить. Король не задерживал.

Славен город Балта своими ярмарками. Главный товар здесь лошади. Ремонтеры приезжали аж с самой Пруссии и из Саксонии. Заодно торговали рогатым скотом, овцами да баранами. Греки, армяне, евреи, турки, татары все богатели от торговли знатной. Местечко-то было пограничное. В двух шагах, за речкой Кодымой, лишь мостик перейти, турецкая земля начиналась и городок Галта располагался. Конфликтов особых не случалось. Все торговлей больше промышляли.

Сюда, к Балте, неслись козаки сотника Шило, догоняя разбегавшихся от них конфедератов и евреев. Влетели в местечко, перебили всех евреев, дня три отдохнули, и в обратный путь тронулись. Турки это все наблюдали со своей стороны, а как только козаки покинули Балту, не выдержали и накинулись. Зависть замучила, пограбить тоже охота. С ними евреи и поляки спасшиеся. Теперь пришел их черед православных христиан убивать. Товары разграбили, дома подожгли.

Шило, узнав, что турки напали, развернул коней, вернулся и вышиб неприятеля назад, за речку Кодыму. В запале перелетели кони козацкие через мост и… погуляли всласть гайдамаки в Туретчине.

На другой день опять полезли турки, но отбиты были. После этого козаки помирились с турками и многое из награбленного назад вернули.

Адвокат, а ныне глава Барской конфедерации, пан Пулавский пытался уговорить пашу Хотина сообщить о нападении в Стамбул. Но старый турок был мудр и непреклонен:

- Зачем тревожить нашего султана, ибо он тень аллаха на земле?

- Но это ж почти война!

- С чего ты взял, христианин? – пожал плечами недоуменно паша.

- Гайдамаки действуют по указке русской царицы. – с адвокатской пылкостью доказывал шляхтич.

- У Порога Счастья, в Стамбуле, есть мудрый реис-эфенди, ему и решать, а не мне, ничтожному слуге султана. Мы отписали ему, что инцидент исчерпан. Мы замирились с гайдамаками. Нам война не нужна!

Но она нужна была Франции. Герцог Шуазель надавил на своего посла Вержена, тот щедро отсыпал золота, и в Стамбуле забили боевые барабаны. Барон де Тотт, при крымском хане обитавший, в обход паши хотинского подкупил галтинского Якуба. Тот и отписал в Стамбул все в другом свете – дескать не гайдамаки нападали, а русские.

Обрезков вызвали к визирю, но он легко доказал обратное, и добавил от себя:

- Россия не обязана отвечать за всяких разбойников.

Порта потребовала убрать все войска из Польши.

- По окончании всех дел, ибо мы не делаем в Польше ничего, что было бы противно интересам Порты. А если вам потребно, то изложите все на бумаге, я отошлю в Петербург и сообщу ответ немедленно по получении.

- Нет! – требовали, - дай немедленно обязательство, иначе война.

- Обязательства подобного рода не в моей власти давать! – твердо стоял на своем русский министр. Через некоторое время Обрезкова и еще одиннадцать чиновников посольских арестовали, и под улюлюканье толпы отправили в тюрьму Эди-Кюль.

Франция вступила в прямую конфронтацию с Россией, не гнушаясь мелкими пакостями. Так в письмах, адресованных Екатерине, вдруг исчезло прилагательное «императорское» при существительном «величество».

- Что означает сие? – немедленно последовал вопрос русского министра Голицына.

Шуазель, пожав плечами, пустился в пространные разъяснения, что выражение «majeste imperiale» не согласуется с французскими правилами словообразования.

- Французские короли, князь, принимая титул величества, не прибавляют к нему никаких прилагательных, а потому не могут и другим коронованным особам давать эпитеты.

Екатерину это задело. Она тут же указала Голицыну:

- Против регул российского языка не принимать никаких грамот без надлежащей титулатуры!

Письма перестали принимать, а Голицына по требованию Франции заменили поверенным в делах Хотинским.

Ему, герцог Шуазель заявил с ходу:

- Мы не уступим!

Но Хотинский тоже был не промах:

- И мы не уступим!

Петербург зашевелился.

- Что там за гайдамаки такие объявились? – проявила интерес к происходящему на Украине Екатерина.

- Против Барской конфедерации поднялись казаки да крестьяне. – Ответствовал ей Панин. – Говорят, с твоим манифестом в руках громят поляков и жидов? А, матушка?

- Я и … как их, гайдамаки? Ты в своем уме-то, Никита Иванович? - рассмеялась императрица. – То что супротив конфедератов бьются, это хорошо, а вот с турками ссорить нас не с руки. Передай Репнину в Варшаву, пущай утихомирит. А то глядишь к нам бунт перекинется, да и Обрезкову в Стамбуле совсем тяжко станет с турками совладать.

Генералу Кречетникову приказ из Варшавы не по душе пришелся. Мало того, что гайдамаки были хорошей подмогой в борьбе с конфедератами, так еще Репнин требовал пленить вожаков и разделить. Тех, кто под польской короной был - выдать панам, а прочих – запорожцев, слободских, в Сибирь. Но приказ, есть приказ, надо выполнять. Вызвал к себе донского атамана Гурьева:

- Отправляйся со своими донцами. Успокоить нужно запорожцев с украинцами. Исполняй!

Ничего не сказал Гурьев, выходя от генерала, только слова деда Игната своего вспомнил:

-Не будет прощенья хохлам треклятым! Запомни то, внучок. Мсти, коли встретишь.

Послал тогда гетман Мазепа казаков своих да запорожских бунт булавинский давить на Дону. Много крови казацкой пролилось… Еле выжил молодой Игнат Гурьев. От удара запорожской шаблюки руки лишился. На всю жизнь отметина. Как и ненависть к предателям воли казачьей. Вышел его внук, а ныне полковник, к своим есаулам, приказал всех казаков собрать. Взглянул грозно – утихомирились все разом, замолчали:

- Братья казаки! – начал речь Гурьев, - ведомо ли вам, как хохлы усмиряли наши городки на Дону? Как наших дедов казнили люто? После них обезлюдел Тихий Дон. Кого смерти предали, кого выслали навечно.

- То знаем, атаман! – отозвались донцы, желваки заходили у многих.

- Ныне, - руку поднял, шум останавливая, - идем брать в полон гайдамаков хохлацких. Слушай меня все! Много их, брать потому будем хитростью.

- О, паны-козаки донские в помощь к нам пожаловали! Конец теперича ляхам да жидове! – радостно встретили донцов Гурьева Железняк с Гонтой. Пир горой, да дым коромыслом. Гайдамаки песню затянули:

Йихалы козаки из Дону до дому

Пидманули Галю, зибрали с собою

Ой, ты Галю, Галю молодая

Пидманули Галю, зибрали с собою…

Гурьев аж зубы стиснул. Рука сама легла на рукоять сабли. Сдержался. Пущай напьются!

После, уже связанные, лежали вместе Железняк и Гонта.

- Що теперь буде? – шепнул сотнику запорожец.

- А буде, що Бог даст! – философски отвечал Гонта.

А было все следующим образом: Ивана Гонту с 845 товарищами выдали полякам. Всех казнили самым зверским способом. Трупы козаков были развешаны от Умани. Винницы, Брацлава до Львова. С Гонты сперва сняли живьем двенадцать полос кожи. Усмехнулся бывший сотник уманьский:

- От казали: буде болити, а вина ни болить, так паче блохи кусають!

Затем четвертовали Гонту, а после разрубили еще на четырнадцать кусков, в четырнадцати городах на площадях развесили.

Максим Железняк, а с ним еще 73 запорожца, были заключены в Киево-Печерский монастырь. После суда отправлены в Сибирь. 1 ноября 1768 года они пытались бежать из-под караула в районе Ахтырки, но были схвачены. Дальнейшая судьба не известна.

Память о них долго хранилась в малороссийском народе. Им посвящена поэма Тараса Шевченко «Гайдамаки».

В тот же день, что неудачным оказался для побега Железняка со товарищи, Россия получила известие о начале войны с Турцией. Гайдамаков задавили, татары тут же вторглись, конфедераты оживились, а тут и война подоспела. Держись теперь!