Испытание Раисы - Александр Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мальчик, покраснев, отвернулся, чтобы скрыть смущение.
Елена повторила свой вопрос.
— Да! — ответил мальчик, не привыкший лгать.
— Она запретила тебе говорить мне об этом, не правда ли?
— Да, мама! Ты знаешь, что я люблю эти пирожки, а ты запретила мне их есть, и она мне сказала, что если ты узнаешь, то будешь бранить!
— Видишь, как Бог наказал тебя за непослушание: ты мог умереть.
И она нежно прижала сына к груди.
— Прости меня, мама, я этого больше не сделаю!
При этом обещании, так часто повторяемом ребенком и никогда не исполняемом, Елена не смогла сдержать улыбки. Видя, что мать не сердится, мальчик повеселел, немного порезвился, после чего лег в постель усталый и довольный.
Принесли самовар и яйца.
Марсова, заглянув в полуотворенную дверь, заметила, что Мавра исчезла.
Саша внимательно следил за приготовлениями матери. Спустя несколько минут он облокотился на подушки и спросил:
— Мама, мне показалось, что сегодня ночью, когда я был болен, около меня была дама. Это правда была дама или ангел?
— Это была дама! — ответила мать.
— Какая дама? — настаивал мальчик. — Она очень красивая, и я ее никогда не видел!
Елена на мгновение заколебалась и вдруг решила открыть истину.
— Это была твоя тетя, — сказала она.
— Новая тетя? Как ее зовут?
— Раиса Грецки.
— Раиса? Какое хорошее имя! Что же, она с неба упала, эта тетя? Ты мне никогда о ней не говорила!
— Нет, она не с неба упала: она жена твоего дяди Валериана.
— Значит, она недалеко отсюда живет? Почему мы ее не навестим?
Марсова не ответила.
Ребенок, привыкший с уважением относиться к матери, замолчал и принялся за яйца, и когда съел их, спросил:
— Скажи мне, мама, эта тетя добрая?
— Да!
— Почему же мы не навестим ее? — снова задал он вопрос.
— Мы скоро пойдем к ней, — ответила мать, полная благодарности к Раисе, как будто на самом деле сошедшей с неба, чтобы спасти ее сына.
Однако этому обещанию не суждено было исполниться…
Мавра почти все время проводила в прихожей Марсовой. Казалось, эта женщина не имела других занятий, кроме наблюдения за своей госпожой. Во всякое время дня ее улыбающееся лицо становилось на дороге ее господ, и Елена не могла более скрывать своего отвращения, внушаемого ей видом этой злодейки.
Она теперь ни на одну минуту не оставляла одного своего сына; он не только спал в ее комнате, но она следовала за ним повсюду: по коридорам, в комнату, где он играл или приготовлял уроки. Она ничего не давала ему есть, предварительно не попробовав сама. Все казалось ей подозрительным, даже молоко, которое приносили по утрам!
Эта напряженная жизнь, полная тревог, была для Марсовой страшнее смерти, которой для себя лично она на страшилась, решив все переносить до конца, до последнего упадка сил, безусловно уверенная, что после ее смерти сын не проживет и недели… Поэтому в борьбе за жизнь сына Марсова не щадила себя, оберегая его от всяких случайностей.
Мавра после происшествия с ребенком встретилась с Еленой как ни в чем не бывало: улыбаясь и сияя по обыкновению. Она аккуратно каждый день справлялась о здоровье Саши, как будто бы ничего не знала. Марсова сделала ей выговор за то, что она угостила Сашу нездоровым для него лакомством, при этом она зорко вглядывалась в лицо своей вольноотпущенной, стараясь уловить малейшие признаки смущения, но все было напрасно: на лице Мавры не отразилось и тени смущения.
— Прости меня, — сказала она, — я вовсе не хотела сделать зла! Но маленькому барину не позволяют кушать то, что он любит: доктора запрещают! Может, они и правы, так как ваш сынок заболел, но все наши ребята едят медовые лепешки и чувствуют себя еще лучше от них!
Марсова вынуждена была сделать вид, что доверяет словам Мавры… К чему бы повело, если бы Марсова обвинила Мавру в покушении на отравление сына? Ровно ни к чему. Следовало еще ждать…
Марсова написала опекуну сына…
Опекун был богатый помещик, друг покойного мужа Елены, хороший человек, но беспечный и ленивый. Он ответил Елене, что если его присутствие необходимо, то он конечно приедет, но полагает, что стеснит ее своим посещением.
Ребенок заболел — очень жаль, но он выздоровел — тем лучше!.. Если имение теперь дает меньше дохода, чем в прежние годы, это не удивительно, так как жатва повсюду была плоха…
К этим утешениям любезный помещик добавлял свои лучшие пожелания, которые повергал к ногам Марсовой.
Письмо заканчивалось следующим образом:
«Обещаю вам большой успех в свете, если вы приедете в Петербург во время поста, так как в настоящий момент чувствуется сильный недостаток в умных женщинах в столице. Одна только блестящая княгиня Адина и поддерживает оживление…»
Прочитав это письмо, Марсова горько улыбнулась: сын ее действительно имел очень деятельного опекуна!
Она написала брату, от которого ей долго пришлось ждать ответа! Она получила его лишь спустя три месяца, когда снег уже сходил с полей, реки вскрывались, и легкая зелень покрыла поля.
Молодая зелень — это радость ранней, холодной весны! Сквозь стекла окон виднеется небо, покрытое тучами, ветер воет по крышам! Но едва только покажется луч солнца, еще желтый и еле греющий, как молодая зелень выглянет пухом, — это уже зеленый ковер! Вскоре растают жидкие остатки снега и вместо него выглянут густые пучки высокой травы…
В это время у русского крестьянина, запертого на всю зиму в избе, пробуждается радостная надежда! Он надеется на хорошую жатву, которая, быть может, будет богаче, чем в прошлом году. Апрель возбуждает в нем тайную поэзию, не присущую людям, живущим в городах.
Никто, хоть бы он был окружен глыбами холодного камня, не может противиться очарованию весны!
Сердце Раисы тоже сильно билось, но не от приближения весны: уже несколько недель она ждала письма от мужа, но, увы! — не дождалась!
Фаддей писал графу о беде, приключившейся с маленьким Сашей, по простоте своей высказав в письме своем свои бесхитростные рассуждения. Он описал услугу, оказанную Раисой сестре своего барина, и с тайной в старческом сердце прибавил в конце письма:
«Рука Всевышнего помогает барыне-графине! Это видно из того, что все, что здесь делается — все так хорошо, что лучше и не может быть!»
Наконец прибыл ответ…
Написанный в минуту отчаяния и раздражения, он заставил Фаддея пролить горькие слезы.
«Ты дурак, — писал граф, — со своей рукой Всевышнего! Рука Всевышнего тяготеет надо мной, который не может выбраться из ссылки, между тем, как мое место среди вас — для того, чтобы защитить сестру и ее сына, оставленными бессильными против злых людей!»
Фаддей, прочитав это письмо, не решился показать его Раисе. Она же со своей стороны по лицу старика догадалась, что письмо ничего хорошего не имеет дня нее, и не решилась его спросить.
Надежда, появившаяся на ее щеках с приближением весны, вдруг померкла и повергла ее в сильнейшее отчаяние… Чтобы чем-нибудь заполнить время и заглушить страдания, она расширяла круг своей благотворительности.
Ежедневно, если позволяла погода, она пешком обходила все деревни, чтобы лечить больных, которые, нисколько не стесняясь, посылали за нею изо всех мест. Доброта барыни стала для них делом обыкновенным, и они уже не боялись злоупотреблять ею, зная, что отказа не будет.
Однажды в начале мая около шести часов вечера Раиса возвращалась с прогулки. Ее остановила девочка лет десяти.
— Дедушка болен, — сказала она, — и спрашивает тебя.
Раиса, последовав за посланной, вошла в одну из хижин деревни невдалеке от барского дома. Изба была печальной, а живущие в ней оказались еще печальнее.
В хижине жил высокий, сухой и костлявый старик с сердитым выражением лица и резкими движениями.
Сильные припадки ревматизма удерживали его в постели, если только можно было так назвать деревянную скамью, покрытую бараньими шкурами.
При входе Раисы он кивнул головой.
— Извини меня, мать, — сказал он печально, — если я не кланяюсь: я не могу двигаться.
— Мне не нужно твоих поклонов, — весело ответила Раиса.
— Я тебя позвал, — продолжил старик, — потому что не могу двинуться, а говорят, что ты все знаешь и всех излечиваешь! Вылечи меня: мне необходимо быть на ногах!
Раиса внимательно осмотрела больные ноги старика.
— Ты еще не скоро будешь ходить, — сказала она, — но болезнь твоя не смертельна! Несколько лекарств и терпение вылечат тебя!
— Буду ли я в состоянии ходить в Петров день? — спросил старик.
— Нет, не думаю!
Крестьянин печально покачал головой.
— Однако, это необходимо, — заметил он. — Я дал обещание сходить в Сергиевский монастырь!
— Сходишь позже!
— Позже я умру! — проворчал больной. — Я иду покаяться! Вылечи меня, мать, поскорее!
