Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков - Мэри Шеффер

Мои гиды столь же разнообразны, как виды. Изола рассказывает о выброшенных на берег пиратских проклятых сундуках с выбеленными костями, о том, что прячет в амбаре мистер Холлет (говорит, теленка, но мы-то не дураки). Эбен описывает, как все выглядело до войны. Илай внезапно исчезает, а потом появляется с персиковым соком и ангельской улыбкой на губах. Доуси говорит меньше всех, но показывает настоящие чудеса — вроде той церквушки. И отходит в сторонку, чтобы я вдоволь насладилась зрелищем. Исключительно неторопливый человек. Вчера мы с ним шли по дороге вдоль утесов, и я заметила тропинку вниз, на берег.

— Это здесь вы познакомились с Кристианом Хеллманом?

Доуси удивился, но подтвердил, что да, здесь.

— А какой он был?

Я хотела представить себе всю сцену, но считала, что спросила зря, ведь мужчины совсем не умеют рассказывать друг о друге. Однако у Доуси получилось.

— Обычный немец, высокий блондин с голубыми глазами, — ответил он, — только умеющий сострадать.

С Амелией и Кит мы несколько раз ходили в город пить чай. Я полностью разделяю восторги Си-Си относительно вида на Сент-Питер-Порт со стороны моря. Гавань, город, круто взбирающийся в небо, вероятно, одни из красивейших в мире. Витрины магазинов на главной улице и улице Поллет ослепительно сверкают стеклами и заново наполняются товарами. Сент-Питер-Порт, конечно, не в лучшем виде — многие здания нужно восстанавливать, — но в воздухе, в отличие от нашего несчастного Лондона, не витает смертельной усталости. Наверное, благодаря яркому свету, чистому воздуху, цветам, растущим повсюду — в полях, по обочинам, между камнями мостовых.

Поистине, чтобы видеть мир, нужно быть ростом с Кит. Она великий мастер замечать то, что даже я наверняка пропустила бы, — бабочек, пауков, крошечные цветочки на миллиметр от земли, неразличимые рядом со стенами огненной фуксии и бугенвиллеи. Вчера я встретила Кит и Доуси. Они тихо, как воры, сидели на корточках в траве у ворот. Но ничего не воровали, а следили, как дрозд тянет червяка из земли. Червяк героически сопротивлялся, и мы втроем молча ждали, пока дрозд отправит его себе в глотку. Никогда не видела весь процесс целиком. Отвратительно.

Кит иногда берет с собой в город маленькую коробочку — картонную, перевязанную веревкой, с ручкой из красной шерсти. Даже когда мы пьём чай, она держит ее на коленях и всячески оберегает. В коробке нет отверстий для воздуха, значит, там точно не хорек. Или?.. О господи! Дохлый хорек? Хотела бы я знать, что там, но спрашивать, разумеется, нельзя.

Мне тут очень нравится, я достаточно освоилась и могу начать работать. И начну, как только вернусь с вечерней рыбалки с Эбеном и Илаем.

С любовью к тебе и Пьерсу, Джулиет

Джулиет — Сидни

30 мая 1946 года

Дорогой Сидни!

Помнишь пятнадцать уроков совершенной мнемоники Сидни Старка? Ты сказал, что строчить во время интервью в блокноте невежливо и непрофессионально и ты позаботишься, чтобы я тебя не позорила. Отвратительная назидательность, но я хорошо усвоила твои уроки. Можешь взглянуть на результат.

Вчера вечером я впервые побывала на заседании клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков. Оно проводилось в гостиной Кловиса и Нэнси Фосси (с периодическими выплесками на кухню). Выступал новый член клуба, Джонас Скитер, рассказывал о «Медитациях» Марка Аврелия.

Мистер Скитер встал, окинул собрание суровым взглядом и объявил, что приходить не хотел, а бессмысленную книжку Марка Аврелия прочитал исключительно под давлением стариннейшего дорогого, но теперь уже бывшего друга Вудроу Катера, после того как тот совершенно застыдил его за невежество. Все повернулись к Вудроу. Тот сидел потрясенный, с разинутым ртом. Джонас Скитер продолжал:

— Как-то Вудроу шел мимо огорода, где я складывал компостную кучу. В руках у него была маленькая книжица. Он сказал, что только сейчас дочитал ее и хотел бы дать мне. Книжица, мол, очень глубокая.

«Вудроу, мне не до глубин», — отозвался я. «Ты просто обязан найти время, Джонас, — сказал он. — Когда ты это прочитаешь, наши беседы у «Чокнутой Иды» станут намного интересней. Нам будет веселее за пинтой пива».

Его слова меня задели, что скрывать. Друг детства заносится передо мной — лишь потому, что он тут у вас книжки читает, а я нет. Раньше я закрывал на это глаза — каждому свое, говаривала моя матушка. Но тут он перешел границы. Оскорбил, можно сказать. Поставил себя выше моего.

«Джонас, — вещал Вудроу, — Марк был римский император и великий воин. А книга его про то, о чем он думал, сражаясь с варварами, — те прятались в лесу и хотели римлян убить. И Марк, хотя ему было не до того из-за проклятых ква-и, все же нашел время записать свои мысли. Очень, очень сложные мысли, Джонас, а для нас довольно-таки поучительные».

Короче, проглотил я обиду и взял эту чертову книжонку, но сегодня пришел сказать: стыдно, Вудроу! Стыдно ценить книгу выше друга детства!

Нет, я ее прочитал и вот что думаю. Этот ихний Марк Аврелий настоящая старая баба — все мерил да мерил температуру у своей совести и сознания. Размышлял: что сделал, чего не сделал? Прав был — или не прав? Или все остальные в мире дураки? Или он сам? Нет, это кругом дураки, и он их научит жизни. А уж скряга! Ни одну мыслишку даром не потратил, каждую превратил в проповедь. Бьюсь об заклад, старый пень помочиться не мог без…

Кто-то ахнул:

— Помочиться! Сказать такое при дамах!

— Пусть извинится! — вскричал кто-то еще.

— Не за что ему извиняться, он пришел высказаться. Это его мнение, нравится вам или нет!

— Вудроу, как ты мог обидеть старого друга?

— Стыдно, Вудроу!

Вудроу встал. В комнате стало очень тихо. Джонас и Вудроу сошлись в центре комнаты. Джонас протянул товарищу руку, тот хлопнул его по спине, и они вдвоем, рука об руку, отправились к «Чокнутой Иде». Надеюсь, это все-таки паб, и вполне нормальный.

С любовью. Джулиет

Р. S. Доуси — единственный член клуба, кого это развеселило. Он слишком вежлив и не смеялся в голос, но плечи его тряслись. По реакции остальных я поняла, что заседание было интересным, но не из ряда вон.

Еще раз люблю, Джулиет

Джулиет — Сидни

31 мая 1946 года

Дорогой Сидни!

Пожалуйста, прочти прилагаемое письмо. Мне его просунули под дверь сегодня утром.

Дорогая мисс Эштон!

Мисс Прибби сказала, что Вы интересуетесь немецкой оккупацией, так вот Вам мое письмо.

Я человек маленький, но хотя мама и говорит, что я еще не дожил до своего звездного часа, он у меня был. Просто я ей не рассказывал. Я чемпион по свисту, выигрывал конкурсы и призы. А во время оккупации с помощью своего таланта лишал мужественности врага.

Когда мама засыпала, я тайком выбирался из дома и тихонько доходил до немецкого борделя (извиняюсь за выражение) на Сомаре-стрит. Прятался в темноте, дожидался, пока кто-нибудь из солдат выйдет после свидания. Не знаю, в курсе ли дамы, но мужчины в такие минуты не на пике формы. Солдат шел в казарму, нередко при этом насвистывая. Я неслышно шел сзади, насвистывая тот же мотив (только намного лучше). Солдат прекращал свистеть — а я нет. Солдат замирал, заподозрив, что его преследуют. Но кто? Он начинал оглядываться, а я прятался где-нибудь в дверном проеме. Солдат, никого не увидев, шел дальше, но больше уже не свистел. А я насвистывал неумолимо. Солдат останавливался — я остананавливался тоже. Он ускорял шаг, но я твердо шагал следом и свистел. Солдат пускался бегом, пулей влетал в казармы, а я возвращался к борделю ждать следующего немца. Наверняка на другой день многие не могли полноценно исполнять свои обязанности. Понимаете?

А теперь я, извиняюсь, скажу еще кое-что о борделях. Не верю, что молодые дамы шли туда по собственной воле. Их присылали с оккупированных территорий Европы, как и рабочих «Организации Тодта». Работа ведь не из приятных. К чести солдат надо сказать, что они требовали от немецких властей выдавать женщинам дополнительное питание, такое же, как жителям острова на тяжелых работах. Я сам видел, как дамы делились едой с рабочими «Организации Тодта», когда тех выпускали ночами на поиски пропитания.

Моя тетя, родная сестра моей матери, живет на Джерси. После войны она смогла приехать погостить — к сожалению. И вот тетя рассказала жуткую историю.

После высадки союзников немцы решили отослать женщин из борделя назад во Францию, в Сен-Мало, на пароходе. Море в тех местах своенравное, коварное. Пароход выбросило на скалы, и все утонули. Представьте этих несчастных — как их желтые волосы («крашеные стервы!», назвала их тетя) полощутся в воде, липнут к скалам. «Поделом проституткам», — сказала тетя, и они с мамой рассмеялись.

Это было невозможно перенести! Я вскочил со стула и намеренно опрокинул на них чайный столик. И еще обозвал старыми крысами.