Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде - Алексей Соловьев

– Ладно, и это обмозгуем. Шли за Акинфичем в Переславль, Василий. Я же с ключником пойду в бертьяницы, прикину, что с собою в Орду брать.

Спустя неделю два десятка лодей отчалили от московских пристаней. Порывистый августовский ветер надувал полосатые паруса, словно торопя московского князя на юг. За славой ли, за позором?

Андрей и Кадан оказались на разных судах. Постоянно улыбающийся, явно поверивший в чудо русской молитвы Кадан плыл в качестве почетного гостя на княжей лодье, его брату отвели место среди гребцов на судне с подарками. Русич очень хотел встретиться и поговорить, но случай представился лишь на окском берегу.

В тот вечер они стали на ночлег далеко ниже устья Москвы-реки. Запылали костры, запахло гречневой кашей и свежей говядиной. Андрей не дежурил. После сытного ужина он отправился пройтись по длинной песчаной косе и нос к носу столкнулся со своим двойником. Оба застыли на месте, внимательно глядя друг на друга.

– Ну, здравствуй, брат! – первым протянул руку Андрей. Кадан лишь презрительно поджал губы.

– Ты извини, что так все вышло. Ты ведь тоже не своей волей живешь, верно? Что повелели, то и сотворил я… А только зря ты за ворога меня считаешь, ведь это я и дядя настояли, чтобы тебе князь жизнь оставил! Вот те крест!

Парень широко перекрестился. От его внимания не укрылось то, что Кадан слегка изменился в лице.

– Ладно, не хочешь забывать ничего, бог с тобой! Насильно мил не будешь. А только помни, что там, в степях, у тебя будет родной брат! Может, когда и сгожусь еще. Бывай!

– Я тебя плохо понимаю… – вдруг по-татарски вымолвил Кадан. – Повтори!

Молча изругав себя, Андрей изложил все вновь на родном брату языке. Кадан без каких-либо эмоций все выслушал, потом вдруг спросил:

– Почему в детстве меня пытались украсть? Зачем?

– Это долгая история, брат. За пять минут не расскажешь.

– Пойдем к костру, у нас ночь впереди. На судне днем высплюсь…

…Они действительно проговорили несколько часов. Андрей поведал всю историю Любани и отца. Кадан задавал много вопросов. Когда закончили, он неожиданно попросил:

– Поклянись Христом и матерью его, что не соврал ни слова!

– Да ради бога! Смотри!

Кадан вдруг порывисто протянул вперед обе руки:

– Здравствуй, брат!

Глава 18

Для великого князя Симеона все привычно повторялось. Захламленные волжские пристани, груды товаров, толпы нищих и калек на берегу. Охранная сотня, высланная для встречи гостей. Московское подворье, где уже натоплена баня, накрыт стол и знакомые слуги, истосковавшиеся на далекой чужбине, радостно кланяются, заглядывают в глаза и жаждут перекинуться с гриднями и прибывшими земляками свежими новостями. Встречи накоротке с иными князьями, пока лишь проездом, на уровне кивка. Еще впереди переговоры, уряжения спорных вопросов, политический торг, нажимы и уступки. Но в этот раз Симеон шел на шаг вперед (по крайней мере, он думал так, веря словам Джанибека), и в этом-то заключалась вся острота нынешнего его положения. Можно было попытаться получить многое, даже выпросить себе еще и Нижний Новгород, часть бояр которого стала открыто переходить на сторону Москвы.

Кадану было велено до поры до времени оставаться в пределах подворья и ждать, когда его передадут великому хану. С Андреем же вообще бояре не общались, если не считать текущих распоряжений, это заставляло сердце биться непривычно тревожно. Впрочем, парень отныне не волен был в своих желаниях и поступках и целиком положился на волю Божью.

Федор Бяконтов вместе с Сорокоумом посетил Кутлук-Тимура, преподнес дары московского князя и уже смирившуюся со своей новой участью молодую славянку. Живой дар был явно оценен, и на просьбу Сорокоума передать великому хану о прибытии Кадана беглербек милостиво кивнул. В результате уже следующим вечером Симеон вместе с верным толмачом Федором был призван в загородную юрту повелителя Орды.

Джанибек вновь был вместе с Тайдулой. Красивая умная женщина явно держала все нити правления громадным государством в своих руках, не вмешиваясь при гостях, но явно оказывая влияние на сына на брачном ложе. Вот и теперь она сидела по правую руку от хана, чуть щуря свои удлиненные глаза и изредка поднося ко рту то виноградную ягоду, то кусочек медовой очищенной дыни.

– Где мой Кадан? – вместо приветствия резко спросил хан.

– Он ждет разрешения войти, великий!

– Пусть войдет!

Кадан предстал перед Джанибеком, не смея поднять глаз. Он пал на колени и прошептал:

– Прости меня, мой повелитель. Прости, госпожа! Я не смог выполнить ваше поручение в срок и успешно, но в том нет моей вины! Виновный в этом стоит рядом со мной!

Симеон вздрогнул. То, чего он опасался, произошло! Проклятый Андрей смог-таки поведать причину злоключений Кадана, и теперь все висело на тоненьком волоске. К счастью, великий хан не успел заметить гневного взгляда, брошенного на его бывшего тысячного.

– Сбрось халат! – нетерпеливо приказал Джанибек. Убедившись, что клейма на плече нет, довольно улыбнулся и только теперь перевел глаза на Симеона:

– Ты везучий, князь Семен! Везучим всегда сопутствует удача. Вот только наследника тебе твой Бог давать не желает! Хочешь, возьми за себя дочь Черкеса? Она народит тебе много багатуров?!

– Ты ведь знаешь, что я не имею права иметь больше одной жены, – вымученно улыбнулся Симеон. Джанибек затронул очень болезненную тему, уже второй ребенок от жены-литвинки уходил на Небеса, не прожив и двух лет. Великому князю казалось, что он знал причину…

…Он был еще молод, но отец уже брал сына в Орду, готовя его к умению управлять Золотоордынским улусом. Знакомство с эмирами, Узбеком, его женами. Месяцы жизни в непривычных условиях, вечном напряжении, необходимости говорить и делать порою не то, что хотелось бы. А в тот проклятый визит он еще вместе с братьями присутствовал при торжестве Москвы над Тверью…

Князь Александр Тверской, второй сын великого Михаила Святого, был призван ко двору Узбека. Еще ранее туда был отправлен его старший сын Федор. Минуло чуть больше года, как Александр был великодушно прощен великим ханом за Щелканово побоище, за долгие годы бегства от гнева Узбека. Тверич мужественно явился в ставку повелителя Орды и покаялся, готовый положить голову на плаху палача. Вместо гнева Узбек явил милость, одарив Александра ярлыком на Тверское княжество. Но укрепление позиций старого противника было не выгодно Ивану Калите, и он потратил массу сил и денег, чтобы вновь оклеветать гордого соседа и надолго вырубить тверской корень. Состоялся новый ордынский суд, на котором было приговорено казнить как отца, так и сына – тверичей…

Тогда Симеон ехал по торговой площади Сарая в окружении близких бояр и слуг. Наутро должна была свершиться казнь, и москвич не мог не испытывать угрызений совести. Он еще понимал неизбежность смерти Александра, но Федор!.. Только потому, что сын, только за то, что продолжатель рода и тверич? Они были почти одногодки, хорошо знакомы меж собой. И надо ж было такому случиться, что в ту злосчастную поездку судьба свела их еще раз! Последний…

Федора вели пешим на аркане со связанными руками. Увидев московского княжича, тверич чуть шагнул в его сторону и громко крикнул:

– Доволен?! Где ж ваш крест, где ваша совесть, Даниловичи?! Это ж вы сотворили все, ВЫ! Узбек пожалел отца, а Иван – нет! Род наш пресечь хотите?! Так будь же и ты проклят до конца дней твоих! Будь проклято семя твое, Семен! Будь проклят род твой до последнего колена!

Татары хлестнули коней, аркан уронил тверского княжича на землю и крик его пресекся. Пыльный хвост вскоре растаял, но Симеон еще долго не мог тронуть жеребца, потрясенный до глубины души. Он почувствовал, что подобное не может минуть бесследно, что и на том свете бедный Федор будет молить Господа о торжестве справедливости. А ведь по совести и впрямь прав был он!..

(Забегая вперед, скажу, что страшное предсмертное проклятие действительно сбылось! Три жены было у великого князя Симеона Гордого, но ни один из шести рожденных сыновей не преступил порог двухлетия. Умирали в первые дни после родов. Умирали от детских болезней. Умирали, будучи цветущими и здоровыми, от страшной моровой болезни, чумы, выкосившей каждого третьего в Европе. Возносились невинными ангелами на Небеса, искупая таким образом земные грехи деда своего и отца…)

– …Пей, князь, за свою удачу! Пей вино, пусть оно сделает твое лицо более веселым! Ты помог мне в трудную минуту, ты не пролил кровь дорогого мне человека, ты верен и честен, а значит – заслуживаешь награды! Ступай, Кадан, я уже обговорил все сегодня с Черкесом. Тебе укажут твой шатер! Будешь вновь, как и прежде, своей саблей охранять мой покой!

Кадан поднялся на ноги, попятился к выходу, но вдруг остановился:

– Прости мою дерзость, повелитель! Что ты уготовил для моего брата?

– Я еще не решил, как поступить с дерзким наглецом, осмелившимся надеть твое лицо.