Колокола Бесетра - Жорж Сименон

– Простите меня, Анжель, я опоздала... Вы из-за меня задержались.

– Ничего, с тех пор как моя дочка вышла замуж, я живу одна.

– А как вы, господин Могра? Хорошо провели день?

Анжель так хитро посмотрела на него, что у Могра не хватило духу ее разочаровать.

– Очень хорошо, – ответил он.

Вновь обретенный дар речи уже не доставлял ему такого удовольствия. К концу дня стало казаться, что голос у него неестественный, хриплый, словно он болеет тяжелой ангиной. Некоторые слоги выходили неважно, наезжали друг на друга.

– Ну, что скажете? – воскликнула Анжель.

– Я так рада!

Вспоминать об этом ему неприятно. Проснувшись, он обнаружил, что теперь перед ним еще больше всяких проблем. Будут ли ухаживать за ним все с той же заботой? Не заберут ли у него м-ль Бланш, которая, наверное, нужна другому больному?

Вчера Анжель говорила, что медсестер не хватает, и не только в общих палатах, но и для тех, кто может позволить себе роскошь иметь собственную сиделку.

– Понимаете, не так-то просто найти девушку, которая согласилась бы работать по двенадцать часов в сутки.

А работа тяжелая, спору нет. Но ему как-то не хочется думать о том, что м-ль Бланш сидит с ним целыми днями только потому, что это ее профессия. Бессон тоже не станет теперь ездить ежедневно через весь Париж, чтобы его навестить.

Могра опасается, что образовавшийся вокруг него мирок может распасться и он останется в еще большем одиночестве. Сегодня утром он ощутил, что у него не осталось храбрости снова углубляться в себя. Попытался вновь обрести определенное состояние, которое ему трудно описать, но не получилось.

Лежа в теплой постели, Могра принялся было за подведение своего рода итогов, но быстро понял, что сделать это – хладнокровно не сумеет.

Но разве такого не бывает со всеми? Человек ложится в постель, ни о чем особенно не думая. Пытается заснуть. Ворочается с боку на бок, уже толком не соображая, бодрствует или уже дремлет. Постепенно мысли приобретают совсем иное направление, чем днем, одолевают такие видения, что оставаться бесстрастным он уже не может, и раньше или позже почти всегда наступает прозрение, когда все становится ясно как днем.

А утром человек тщетно пытается вспомнить, что же было ночью, но если вспомнит, то тут же постарается выбросить это из головы, чтобы не терзаться целыми днями.

Могра рассеянно смотрит на спящую Жозефу, прислушивается ко всяким звукам и шорохам, но тоже рассеянно и безо всякого удовольствия. У Одуара всего две отдельные палаты – а вдруг ему понадобится та, в которой лежит Могра?

А он только начал привыкать. Анжель слишком много говорила. С несколько утомительным воодушевлением рассказала всю свою жизнь, потом жизнь дочери. Может, для первого дня он тоже слишком много разговаривал? Первые восторги прошли, и это больше не доставляет ему радости.

Жозефа откидывает одеяло, протирает глаза, смотрит на часы.

– С добрым утром! Удивительно, как это вы всегда просыпаетесь раньше меня? Наверное, привыкли вставать ни свет ни заря?

– Вчера я проснулся позже.

– А я в выходной валяюсь в постели часов до десяти. Как хорошо, когда можешь проспать ночь, как все нормальные люди!

Она встает, застегивает лифчик, поправляет халат, потом приглаживает волосы. Берется за ручку двери, и в этот миг появляется м-ль Бланш, уже в халате. Не кажется ли она оживленнее, чем обычно? Может, это результат дня, проведенного вне больницы?

– С добрым утром! – здоровается она, усаживаясь у его постели и лукаво поглядывая на Могра.

Он колеблется, гадая, знает она уже или нет, и наконец довольно брюзгливо произносит:

– С добрым утром.

– Продолжайте. Скажите что-нибудь еще.

Она не удивлена. Значит, уже в курсе.

– Что сказать?

– Что вы на меня не сердитесь за то, что я не предупредила вас и взяла выходной.

Он и в самом деле ведет себя нелепо. Отдав наконец себе в этом отчет, он отвечает ей улыбкой.

– Простите меня.

– Вы довольны?

– Да, конечно. Мне кажется...

Жозефа попрощалась и ушла. Начинается ежедневная рутина: судно, градусник, пульс.

– Вы, кажется, ели пюре?

Жозефа ей об этом не говорила. С Анжель она тоже вряд ли виделась. Это означает одно: все, что происходит у него в палате, известно всей больнице.

– Мне следовало бы предупредить вас в субботу. Но я не решилась. Боялась, вы будете плохо спать. Больные не любят новых людей. Я была уверена, что с Анжель у вас будет все в порядке. Что вы о ней скажете?

Он не отвечает просто потому, что ему нечего сказать.

– Она немного шумная, но я хотела бы знать свое дело, как она. Ей можно доверить самых тяжелых больных.

Догадывается ли она, о чем он думает, внимательно наблюдая за ней? Ему очень хочется знать, как она провела время. Но спросить не осмеливается. В конце концов она сама косвенно касается этой темы.

– Совсем забыла – у меня есть для вас небольшой подарок.

Она достает из кармана маленькую коробочку из блестящего картона с золотыми узорами и надписью: «Ив». Он ничего не понимает и с тревогой начинает гадать: неужто у нее есть ребенок? И при чем тут он?

– Это драже. Вчера я была у своей сестры в Мелане на крестинах ее третьего сына, которому только что исполнился месяц. Я была крестной.

Выходит, зря он терзался. Накануне, да и сегодня утром, до ее прихода, Могра нарочно представлял себе м-ль Бланш в эротических позах с мужчиной. Как когдато это у него было с г-жой Ремаж. Он чувствовал потребность очернить м-ль Бланш. Может, теперь нужно попросить у нее прощения?

– Моя сестра, она меня моложе, пять лет назад вышла за школьного учителя. Тогда она и сама работала учительницей в Ориньи, деревушке близ Мелана. Два года, даже после рождения первого ребенка, она продолжала работать, и ее муж каждый вечер ездил на велосипеде за ней в Ориньи. Когда родился второй ребенок, им стало совсем невмоготу, и ей пришлось отказаться от места. Теперь они с тремя сыновьями живут в крошечном домике во дворе школы, там еще рядом растет старая липа.

Это очень напоминает ему Фекан. Сегодня солнце такое яркое, как вчера.

– Если бы меня не попросили быть крестной, я ни за что не взяла бы выходной.

– Благодарю...

Она записывает температуру на карточку, и он в первый раз спрашивает:

– Сколько?

– Тридцать шесть и шесть. Но вообще-то я не должна вам этого говорить. Пульс у вас тоже нормальный. Ну что, возьмемся за туалет?

Обтерев его губкой с головы до ног, она, так же как вчера Анжель, начинает разминать ему пальцы.

– А теперь попробуйте ими пошевелить... Да нет же, вы можете... Еще...

Речь идет о правой, парализованной руке. Могра смотрит на нее и видит, что пальцы чуть-чуть сгибаются в суставах. Потом она просит его пошевелить пальцами на ноге, но это удается ему хуже.

– А теперь я вам помогу. Не бойтесь.

Одной рукой она подхватывает его ноги, затем, повернувшись к нему, просовывает руку ему под спину. Могра встревожен, но не сопротивляется, и в результате обнаруживает, что сидит на кровати, свесив ноги вниз.

Начинает кружиться голова. Если она его отпустит, он упадет на бок или даже вперед. Сестра крепко обнимает его за плечи, и он чувствует ее теплую выпуклую грудь.

Могра едва узнает собственные ноги – так быстро и сильно они исхудали. Икр вообще почти не видно.

– Старайтесь держаться прямо. Это для вас первое упражнение. Завтра попробуете встать на ноги.

Его сильно смущает то обстоятельство, что ниже пояса он голый. Он боится, что из-за близости медсестры произойдет эрекция, которую уже нельзя будет извинить бессознательным состоянием или сильным жаром.

Едва он об этом подумал, как все так и происходит, и он смущенно бормочет:

– Извините меня...

– Ничего... Я привыкла...

Выходит, даже его интимные рефлексы – это часть процесса, каждый этап которого известен заранее!

– Ладно, на сегодня достаточно.

Она укладывает его обратно в постель и накрывает одеялом.

– Какие каши вы больше любите – на молоке или на воде?

Он что-то ей ответил. Она принесла плошку слишком на его вкус сладкой каши и стала кормить с ложечки.

Он еще ест, когда входит старшая медсестра.

– Кажется, тут дела идут неплохо.

М-ль Бланш докладывает:

– Он просидел на краю кровати почти пять минут.

– Хорошо! Очень хорошо!

И, указывая на капельницу с глюкозой, добавляет:

– Это уже можете убрать.

Могра кажется, что слишком уж они его торопят. Такое впечатление, что он за ними не поспевает. Они спешат вернуть Могра в мир, который так долго был его миром. Но он к этому не готов, не верит, что у него получится, и к тому же подозревает их в желании поскорее от него избавиться.

Приходят две итальянки со своими тряпками и швабрами. В коридоре работает пылесос. Раньше он его не слышал и теперь делает вывод, что им пользуются раз иди два в неделю. Какой-то мужчина вкатывает пылесос к нему в палату, и, пока он работает, у Могра гудит в голове.