Как санкции ударят по России - Владислав Иноземцев

Ответной уступкой может стать серия довольно абстрактных заявлений о готовности обсуждать статус Крыма, но в неопределенном будущем. B обмен на согласие Запада отказаться от квалификации действий России как агрессии следовало бы отметить, что действия Москвы по включению этой территории в состав Российской Федерации были, скажем мягко, «поспешными». Из такой формулировки не вытекает никаких обязывающих следствий, но она смягчает позиции сторон и облегчает ход дальнейших переговоров. B идеале России и Западу следовало бы найти формулу, по которой новое обсуждение статуса Крыма может начаться после некоего маловероятного в ближайшем будущем события — например, принятия Украины в Европейский союз, которое стоит признать гарантией того, что власти в Киеве будут соблюдать правовые нормы EC в части обеспечения прав национальных меньшинств. Проблему можно дополнительно обставить условием проведения в Крыму нового референдума об определении исторических судеб полуострова, но в любом случае отнести принятие решения на срок, когда никто из действующих ныне политиков уже не будет находиться на своих постах.

B подобной ситуации Россия могла бы добиться выхода из международной изоляции и, более того, перебросить мяч на сторону оппонентов: пусть они-де быстрее принимают Украину в EC (чего, судя по всему, пока не хочет ни одна из крупных стран Европейского союза), а уж потом вернемся к нашим обсуждениям. Более того, может быть предложен и «размен» намного масштабнее: коль скоро Запад осуждает действия России в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, а Россия отторгает позицию EC и США по Косово, то следующим шагом может стать взаимный отказ от признания всех этих квазигосударств и передача их в той или иной мере под управление ООН. Разумеется, Запад откажется от такого предложения (Косово признано сейчас 108 странами, тогда как российские сателлиты на Кавказе — всего четырьмя); однако сам факт поиска компромисса будет, несомненно, замечен.

Если Россия действительно задумалась о «новой перезагрузке», ей придется вспомнить кое-какие дипломатические приемы из арсенала бывшего Советского Союза. Советская дипломатия была удивительно искусной в умении выдвигать инициативы, которые казались безусловно направленными на «борьбу за дело мира», но в то же время оказывались очевидно неприемлемыми для правительств западных стран. B новых условиях стоит подумать о реанимации такого подхода: следует выйти с предложениями, которые формально могут выглядеть уступкой Западу, но принятие которых потребует от него недопустимо сложных и замысловатых усилий.

Стоит также отметить, что подобный прием полностью соответствует основному желанию Кремля — вывести вопросы Крыма и Донбасса из сферы российско-украинских отношений и перевести их в «зону интересов» России и Запада. Если связать перспективы урегулирования с вступлением (именно так, а не наоборот) Украины в ЕС, то Киев будет полностью исключен из переговорного процесса, занятый ускорением модернизации и углублением отношений с Европой. Крым же на этом фоне можно попытаться сделать «мостиком» в развитии сотрудничества между Россией и Западом — каким в свое время мог стать (но не стал из-за стремительного течения перестройки) Западный Берлин. По сути, вся «новая перезагрузка» может быть выстроена вокруг поиска нового баланса сил и новой конфигурации зон интересов в Южной Европе и Черноморском бассейне, но на его фоне ничто не мешает развивать и иные формы сотрудничества. Иначе говоря: нужно произвести «разрядку» прежде всего на словах, отказавшись от риторики, но не пересматривая пока главной политической линии.

Я уверен, что на Западе сторонниками такого подхода выступят не только ультраправые отморозки, которыми ныне исчерпывается список фанатов Москвы. И значительная часть умеренных политиков будет приветствовать очередное налаживание отношений — ну а о предпринимателях и финансистах говорить вообще не приходится. Проблема заключена прежде всего в обнаружении верного баланса между словом и делом, между формальными уступками и реальной дипломатической твердостью.

И, наконец, главный вопрос: состоится ли «новая перезагрузка»? Скорее всего, к сожалению, нет. B отличие от периода президентства Дмитрия Медведева, считавшего, что внешняя политика должна служить целям экономического развития, сегодня она полностью подчинена мобилизации внутриполитического «объединительного потенциала». B таких условиях, разумеется, у бывшего телеведущего больше шансов диктовать государственную стратегию, чем у карьерного дипломата.

Хотя пожелать успеха в данном случае хотелось бы, конечно, министру. Потому что изоляция России от мира еще никогда не приносила нашей стране большой пользы.

Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Как помириться России и США» // Московский комсомолец, 1 октября 2014 г., с. 3.

Несостоявшаяся модернизация России

Модернизация России: есть ли шанс на успех?

(2009–2012)

Дискуссия о модернизации, развернувшаяся в современной России, порой ставит в тупик западных исследователей, привыкших к достаточно строгому пониманию этого термина и считающих Россию страной, в которой задачи традиционной индустриализации были решены еще несколько десятилетий назад. Однако проблема существует, и я попытаюсь в этой краткой статье показать, в чем она состоит и найдет ли она свое решение в ближайшие годы.

Что такое модернизация для современной России?

Модернизация, на мой взгляд, может трактоваться двояко. C одной стороны, она воспринимается как чисто экономико-технологический процесс, целью которого выступает обретение конкурентоспособности на глобальном уровне. С другой стороны, модернизацией называют совершенствование социально-политических институтов, приближающих то или иное общество к идеальному образу развитых западных демократий. Богатство данного термина мешает его последовательному использованию, и возникает соблазн говорить о модернизации в первом смысле слова как об индустриализации, а во втором — как о либерализации. Мне кажется, что этот подход ошибочен, так как, во-первых, в современном мире экономическая модернизация не может сводиться к одной только индустриализации, и, во-вторых, упрочение институтов не всегда является основой либерализма: например, современная российская экономика куда более «либеральна», чем квазисоциалистическая европейская. Таким образом, мы рискуем углубиться в очередные терминологические споры, не ведущие к реальному приращению знания.

Я предпочитаю говорить о модернизации как о сугубо экономическом процессе, результатом которого становится современная саморегулирующаяся экономика, способная к устойчивому саморазвитию. При этом построение данной экономики требует серьезных консолидированных усилий общества и государства, направленных на слом прежних хозяйственных структур, открытие страны к внешнему миру и переориентирование общественного сознания с традиционных ценностей и почерпнутых из прошлого идеалов в будущее. Именно в этом контексте я утверждаю, что критерием успешности модернизации является отсутствие потребности в новых модернизациях (см.: lnozemtsev, Vladislav. «Dilemmas of Russia's Modernization» // Krastev, Ivan; Leonard, Mark and Wilson, Andrew (eds.) What Does Russia Think? London: ECRF, 2009, pp. 46–47; Иноземцев Владислав. «История и уроки российских модернизаций // Россия и современный мир, № 2 [67], апрель-июнь 2010, с. 6–11) если модернизация успешна, в относительно короткой исторической перспективе (от 50 до 100 лет и более) у страны не возникает необходимости в новой мобилизации. Важнейшими итогами экономической модернизации являются: повышение уровня жизни населения; появление конкурентоспособной индустрии, выпускающей потребительские товары и промышленное оборудование; включение страны в мировую торговлю как поставщика этих товаров; возникновение устойчивого спроса на отечественные технологии и постепенный выход этих технологий на мировой рынок. B институциональной сфере следствием модернизации становится укрепление судебной власти, поощрение предпринимательства, упрочение институтов частной собственности, а также либерализация инвестиционной деятельности на территории страны и для местных, и для иностранных инвесторов.

Успешная экономическая модернизация создает предпосылки для процесса, который я, применяя термин Т. фон Лауэ и С. Латуша, назвал бы вестернизацией (см.: Laue, Theodore H., von. The World Revolution of Westernization. The Twentieth Century in Global Perspective, Oxford, New York: Oxford Univ. Press, 1987; Latouche, Serge. The Westernization of the World, Cambridge: Polity, 1996). B данном случае речь идет о принятии западных норм и институтов (я осознанно не говорю о «ценностях», так как убежден, что они играют гораздо меньшую роль, чем общественные нормы (см. Иноземцев Владислав. «О ценностях и нормах» // Независимая газета, 2010, 5 марта, с. 3), формировании демократической политической системы, подотчетности власти избирателям, обеспечении свободы слова и доступа к информации, а также некоторых иных признаках западных обществ. Я делаю акцент на понятии «вестернизация» потому, что практика развития целого ряда обществ свидетельствует: успешная модернизация может до поры до времени (и мы не знаем сегодня, насколько долго в нынешних условиях) не сопровождаться принятием западных норм. Поэтому я считаю, что модернизация и вестернизация — взаимодополняющие, но не тождественные, процессы.