Полуденный мир - Павел Молитвин

Сумерки затопили Ущелье Слез и теперь медленно, словно темная вода, поднимались к вершине утеса, когда Мгал, Эмрик и Гиль добрались до каменной россыпи. Стреножив Резвого, друзья оставили его пастись на укрытой деревьями полянке и вступили под сень исполинских валунов, каждый из которых был раза в три выше человека.

Поплутав некоторое время среди каменных исполинов, они подошли к знакомому лазу под нависающей, похожей на кривобокую корону глыбой известняка и один за другим скрылись в узком отверстии. Мгал высек огонь, зажег фитиль, плавающий в плоской чашке с древесным маслом, и передал её Гилю. Мальчишка сделал шаг, другой, приноравливаясь к неровностям круто уходящего вниз каменного пола, и ловко заскользил вперед. Мгал и Эмрик последовали за ним.

Идти было легко, углубления в полу, казалось, специально выдолбили вместо ступеней. Попав сюда первый раз, северянин сразу предположил, что к созданию пещеры Утерянных Голосов и идущих от неё ходов-штолен приложили руки древние строители. Вырубить в камне весь зал им, вероятно, было не по силам, хотя — кто знает, рассказывают о них и не такое, а вот обработать его, пробить лазы-штольни… Для чего предназначались они, зачем понадобился древним столь обширный подземный зал? Святилище ли это какого-то божества, дворец или тайное укрывище на случай вражеских нашествий? А ведь, похоже, пещерные чертоги продолжались и в глубине соседнего утеса, составлявшего некогда с этим единое целое. Мгал представил некое колдовское действо с огнями и танцами, ревом барабанов, призывными звуками рожков и пронзительным пением флейт. Всплески цветного пламени, изломанные в безумной пляске обнаженные тела, клубы странного светящегося дыма, сладкий запах благовоний, мечущиеся фигуры колдунов в развевающихся, как крылья упырей, одеждах, ритмичное позвякивание бубенцов, громовые заклинания, стеклянно-звонкий удар жезла об пол, от которого утес раскалывается на две части…

Северянин протер глаза, отгоняя видение. Велики чудеса юга, и сталкивается с ними человек не там, где ожидает. Недаром, значит, рыкари про всякую жуть толковать любят, верно, и они ощущают сохранившийся здесь от прежних веков дух тайны, жестокости и колдовства.

Огонек светильника замер на месте — Гиль оставил его у поворота, зайдя за который можно было уже видеть отсветы костра, разведенного в зале. Сделав несколько шагов, Мгал опустился на каменный пол рядом с Гилем и осторожно заглянул вниз.

Костер, пылавший в большом очаге посреди зала, давал мало света, и углы пещеры тонули во мраке, из которого слышалось шумное дыхание и пофыркивание тонгов. В освещенном круге сидела перед перевернутым, накрытым чьим-то халатом котлом принцесса Чаг и писала письмо. За спиной её теснились шесть-семь рыкарей, остальные, расположившись поодаль на шкурах и охапках соломы, доскребали деревянные миски, хрустели черствым хлебом. Принцесса — широкоплечая девица в роскошном, хотя и несколько пострадавшем во время борьбы охотничьем костюме, состоявшем из черных шаровар, серой рубахи и серого же, расшитого серебром кафтана, — яростно грызла кисточку для письма. Фигурой, одеждой, прической и крупными чертами лица Чаг походила на мужчину, крепостью же мышц и воинской осанкой она, пожалуй, превосходила любого рыкаря, и те, чтобы оградить себя от неприятных неожиданностей, не только связали пленнице ноги, но и примотали к ним левую руку царственной богатырши, оставив свободной лишь правую — для письма.

Очевидно, выкуп, потребованный похитителями, не был чрезмерным, раз Чаг так быстро согласилась отписать отцу. Непривычная обстановка и два десятка звероподобных мужиков, казалось, не пугали старшую дочь Бергола, однако сам процесс письма явно причинял ей страдания. Она то склонялась над листом пергамента с таким видом, словно собиралась вонзить в него кисточку, то откидывалась назад, морща низкий лоб и короткий толстый нос в тягостном раздумье. Обступившие её рыкари сочувственно вздыхали и кряхтели; грубые, обветренные лица их морщились и кривились, точь-в-точь как у принцессы, будто им тоже приходилось составлять сложные, непокорные слова, подгонять их друг к другу, как неповоротливые гранитные глыбы, и лишь один из рыкарей, высокий мужчина с длинным, узким, как нож, лицом, глядел на пергамент с пониманием. Улыбка, скользившая по его тонким губам, свидетельствовала о том, что он не только разумеет грамоте, но и тайно посмеивается над муками сочинительницы.

Наконец Чаг, сделав последнее усилие, отбросила кисточку, торжествующе огляделась по сторонам и низким, глухим голосом объявила:

— Готово. Можете везти письмо моему отцу.

— Заруг, проверь, так ли она написала! — потребовал у длиннолицего коренастый круглоголовый крепыш, атаман рыкарей.

— Написано, как договорились. Гонца сейчас пошлем или дождемся утра?

— Подождем до завтра, спешить нам некуда.

Заглядывая в пергамент, уважительно покашливая и скребя в бородах, рыкари один за другим начали расходиться от очага и укладываться на ночлег. Атаман, скатав письмо в трубку, сунул его за пазуху, связал принцессе руки за спиной и, пожелав ей сладких сновидений, направился к выходу из пещеры — проверять дозоры. Около девушки остался один Заруг.

— Пора! Он ведь может всю ночь не спать — караулить. — Гиль нетерпеливо заерзал, почесал стрелой спину, проверил, не разлохматилась ли тетива лука.

— Погоди, не время еще. Подождем, авось без кровопролития обойдется.

К тому времени, как атаман вернулся, протяжные зевки сменились мирным похрапыванием. Не спала только принцесса, не сводившая глаз с пляшущих языков пламени, да Заруг, не сводивший глаз с принцессы.

— Не спишь? Правильно, гляди, гляди за ней в оба. Деться ей отсюда некуда, а все ж на душе неспокойно. Шутка ли — мешок золота девка стоит. Двух мужиков из-за неё потеряли… Ай-ай-ай… — Атаман обошел пещеру, ещё раз проверил, надежно ли связана пленница, и улегся на шкуру рогача в десятке шагов от очага. Поворочался, бормоча что-то невнятное, и затих, по-детски свернувшись калачиком и положив ладонь под щеку.

Мгал вытащил из переметной сумы веревку, при помощи которой уже не раз спускался в зал, закрепил её в расщелине между камней. Гиль и Эмрик положили перед собой луки со стрелами. Время тянулось медленно, тишину, царившую в пещере, нарушали только вздохи и посапывание спящих; огонь в очаге начал гаснуть.

— Кажется, заснул…

— Нет, нет, я чувствую, он не спит. О, Самаат, этот длиннолицый задумал какую-то пакость! Может, всадить в него стрелу? Грамотей среди рыкарей — ох не к добру это!

— Погоди, прикончить его мы всегда успеем. Смотри-ка, и правда…