В лабиринтах смертельного риска - Михаил Михалков

И вот я снова пробираюсь на север — к лесам. И опять пешком.

Пусть числится при обозе

Проснулся от выстрела. Присел на кучу соломы, прислушиваюсь. Немецкая речь, шум машин, урчание танковых моторов. В селе немцы. Мой сарай рядом с бревенчатым домом. Гляжу в щель — солдаты тащат в дом ящики, брезентовые тюки, то и дело покрикивая друг на друга — хозяйничают, как у себя дома.

На другой стороне улицы походная кухня и двое полуголых немцев, кряхтя и похохатывая, обтираются снегом.

Лежу, обдумываю: «Что делать? Где сейчас фронт? Куда идти?» Здесь оставаться опасно: придут немцы за соломой — и я погиб. Мысли беспорядочно бороздят мозг. Что делать? Как выкрутиться? Незамеченным не проскочишь. Растерянно гляжу на полуразрушенную стену сарая. На ней беспомощно висит маленький, грязный детский картузик в красную с белым полоску, а под ним валяется игрушечный деревянный танк с облупившейся зеленой краской…

И вдруг мне припомнились громадные фанерные танки — муляжи, с которыми немцы устроили целый спектакль под Первомайском. Фанерные макеты они вывезли вслед за настоящими танками. Издали макеты казались ползущей с горизонта страшной силой, но от наших снарядов вмиг разлетались в щепы… Муляж не удался! Хотели обмануть, да дудки, номер не прошел!

Пожалуй, сейчас самым целесообразным было бы перехитрить фрицев, самому прийти к ним, выдать себя за немецкого солдата и избежать бессмысленной гибели… А потом сориентироваться и действовать по обстановке… Опыт, накопленный в лагерях и при госпитале, должен пригодиться. В эти короткие секунды я мысленно спросил Хромова, своих школьных друзей, своих однополчан, свою мать и собственную совесть, стоит ли так поступать. Интуиция и выработанная во вражеском тылу осторожность как бы автоматически заставили меня принять это дерзкое решение. Пришлось снова испытывать судьбу. Надо так надо. Иду на риск. Внутренне перевоплощаюсь в новую для себя роль, быстро вскакиваю на ноги, тщательно отряхиваю соломинки со своей немецкой формы, причесываюсь, поправляю ремень, пилотку и, посмотрев в карманное зеркальце, как ни в чем не бывало покидаю свое убежище.

Иду по улице. Немцы даже не смотрят в мою сторону. Все заняты своими делами. Ищу штаб, но флага нигде не вижу. Обращаюсь к солдату, который тащит на веревке козу:

— Aus welchem Truppenteil?[17]

— Was suchst du?[18]

— Wo ist der Stab?[19]

Он указывает как раз на дом рядом с моим сараем. Возвращаюсь обратно и вхожу в дом. Навстречу мне выскочил фельдфебель.

— Господин фельдфебель, разрешите обратиться к командиру части, — говорю по-немецки.

— По какому вопросу?

— По служебному делу.

Фельдфебель пропускает меня в прибранную, хорошо протопленную комнату. И вот я стою перед красивым, холеным танкистом-капитаном с Железным крестом на груди. Он сидит за столом, закинув нога на ногу, и, куря дорогую ароматную сигару, разговаривает с младшим командиром. На вид ему не больше сорока, длинные холеные пальцы его рук изящны и чисты. На столе — кожаные перчатки и стек. На ногах роскошные, высокие блестящие хромовые сапоги на меху.

— Господин капитан, — обращается к нему фельдфебель, — этот солдат пришел к вам.

Повернувшись ко мне, капитан осматривает меня строгими, проницательными глазами.

— Господин капитан, разрешите обратиться! — вытягиваюсь «в струнку», пристукиваю каблуками.

— Да! — бросает он резко.

— Я — немецкий колонист с Кавказа. Война застала меня в Бресте. Отдыхал у родственников. Вскоре добровольно присоединился к немецкой войсковой части и вместе со 101-й пехотной дивизией двигался на Харьков… С неделю назад отстал от части и вот разыскиваю ее. (То, что подслушал в госпитале, в одной из офицерских палат, — было основой моей легенды.)

— Документы есть?

— Никак нет, господин капитан. При части не был аттестован.

— Оружие?

— Никак нет, господин капитан. Не полагалось. Был переводчиком у командира полка полковника Шлиттенбаума.

— Вот еще новости! Фельдфебель, что нам делать с этим ненормальным?

Фельдфебель молчит. Капитан испытующе смотрит на меня:

— А не врешь?

— Никак нет, господин капитан. Сущая правда.

— Коммунист?

— Никак нет, господин капитан. Да и лет-то мне всего девятнадцать.

Капитан обращается к присутствующим:

— Как по-вашему, не похож он на коммуниста?

Все молчат.

— Ну, смотри, я все проверю! — обращается он ко мне.

— Не пожалеете, господин капитан. Я — немецкий солдат.

— Какой же ты солдат без оружия?

— Надеюсь, дадите.

— Это мы еще посмотрим, — усмехаясь, говорит капитан. — Оружие заслужить надо.

— Так точно, господин капитан, надо заслужить.

— Ну, фельдфебель, куда мы его денем?

— Оставим при обозе, господин капитан.

— Пусть числится при обозе, ночует с моим денщиком, по утрам помогает на кухне. А потом решим…

Так я попал во 2-ю штабную роту танковой дивизии СС «Великая Германия», которой командовал капитан Бёрш.

И вот каждое утро приходится колоть дрова для походной кухни, таскать воду и помогать денщику готовить ужин для капитана и его гостей. Приходится помогать обозникам разгружать и нагружать машины канистрами с бензином. В обозе человек двадцать украинцев, в большинстве пожилых. Они насильно угнаны немцами, и, хотя до их родных мест отсюда далеко, немцы за ними бдительно следят.

У Бёрша личный переводчик — эстонец средних лет, с хмурым и злым лицом. Глаза у него недоброжелательные и опасные. Он груб и придирчив, собственноручно застрелил двух стариков обозников при попытке к бегству, мне не доверяет и частенько «прощупывает» вопросами о Кавказе, надеясь поймать на слове. Но тут я неуязвим: с трех лет жил в Пятигорске и отлично знаю те места. В конце концов он от меня отвязался.

Подружился я с тринадцатилетним мальчишкой, ездовым-украинцем, которого все почему-то называли итальянским словечком «Пикколо», то есть маленький. Он смышленый, остроумный и ловкий паренек с веселой открытой физиономией. У него своя подвода, две лошади, и я всегда стараюсь подсесть именно к нему.

Первые недели моего пребывания во 2-й штабной роте капитана Бёрша были для меня своего рода временной передышкой. Никто не кричал на меня: «Лос! Лос!», не было видно конвоиров и колючей проволоки. Немцы относились ко мне как к равному. Надо было сориентироваться в новой обстановке, выяснить, где фронт, и свое временное пребывание в немецкой роте использовать как можно эффективнее.