Рукописи из кельи - Феофан Затворник

Видите ли, как чудны дела Божий? Как непререкаемы намерения Его? Диоскор замышлял одно, а Господь произвел совсем другое. Так и в жизни каждого человека; с течением многоразличных обстоятельств, Он всегда совершает то, что Ему угодно, только сего пути Промышления Божия никакой ум постигнуть, никакая мудрость определить не может. Мы видим только и в себе, и около себя, как действуют люди, а того, что производит Господь людьми, не видим, разве только тогда, как в конце всего увидим плод мудрого водительства Божия — всегда в вечную нам пользу. Потому, при изменении обстоятельств своей жизни, нам не должно ни роптать, ни жаловаться, а только, с совершенным преданием себя воле Божией, смиренно ждать, — что, наконец, даст нам Господь.

Не многообразен и не долог путь жизни святой великомученицы Варвары, но обилен назиданием и потребует много трудов и времени от желающего подражать. Ибо, скажите, какой добродетели нет в ней? — Веры ли? Но она желала научить ей и отца своего, и научила бы, если бы око ума его не было закрыто суеверием и злобою. — Упования ли? Но чем же отвлекла она сердце свое от всех надежд земных, кои в таком привлекательном виде и так верно предлагал ей мир? — Любви ли? Но вспомните, о чем молилась она, когда меч был занесен над главою ее? — Мудрости ли? Но познать Бога в видимых тварях, — не мудрость ли? Искать света истины среди суеты, найти его, последовать ему, — не мудрость ли? Уединенную жизнь употребить не в пользу плоти, а в назидание духа, — не мудрость ли? — Мужества ли? Но преодолеть естественную над сердцем власть отца и родных, предать себя страшным и опасным мучениям, нимало не колебаться от них, не видя им конца, радостно встретить смерть, — не есть ли это громогласное свидетельство ее высокого мужества? Но и вся добра есть прекрасная невеста Христова — святая великомученица Варвара. Да удобрит же она и нас добротою своею и да научит нас подражать своему святому житию! Не можем и не будем отказываться от сего ни по высоте образца, ни по своей слабости. Ибо и она была человек с подобными нашим немощами, но возмогла о Господе. Господь же — всех есть Господь. Правда, мы не всегда можем быть уединенными, как она; но не уединение умудряет, а уменье пользоваться уединенными минутами дает возможность стяжевать мудрость. А разве мы никогда не бываем одни — с Богом, совестию и своею жизнью, а от сих трех чему нельзя научиться в несколько минут, особенно при сближении их? Даже если бы в самом деле были чрезвычайно обременены необходимыми занятиями, то у самых нужных дел нужно похищать, так сказать, по несколько минут для беседы с ними. Не имеем такой отрешенности от забот, такой живости и чистоты сердца, такой светлости ума, чтоб могли ощутить беспрепятственно бесконечные Божий совершенства, явленные в тварях? Но, братие, и из кремня выбивают искру, и из холодного дерева вытирают огонь. Чего не находим в душе, — это не значит еще, что того в ней и совсем нет. Оно есть, но только не раскрыто. Решимостью, напряжением воли, трудом, упражнением — из нее можно извлечь все, что видим у кого. Наблюдатель упражнением так приучает свой глаз, что он замечает наконец самые мелкие оттенки. Природа пред нами. Частым обращением с нею так можно приучить чувство, что оно во всякой малой вещи может ощущать бесконечную силу Божию. Что же касается до того, что святая великомученица, позванная Богом, неуклонно последовала Его внушению, что потом употребила все усилия, чтоб точнее познать истину, что все вменила в уметы (ставила ни во что) Христа ради, что среди страданий возросла — в вере, любви, уповании, преданности, мужестве, — что, несмотря на препятствия, не отказалась от веры, несмотря на ужасы мучений, не устыдилась исповедать Христа, чем всем обнаружила преимущественно смиренную покорность воли своей воле Божией; то это такие добродетели, без которых никто не бывает истинным христианином, если не в таком виде, то в другом, и если не во всех сих действиях в отдельности, то в неточной их причине — совершенной то есть покорности мановениям Божиим, как, когда и откуда бы они к нам ни приходили, которую стяжать да поможет нам молитвами своими святая великомученица! Аминь.

Легкое средство к усвоению святой жизни христианской (Поучение в Неделю 23–ю по Пятидесятнице)

«Того бо есмы творение, созданы во Христе Иисусе на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходим» (Еф. 2, 10).

Так, братие, христианская жизнь и святость, истинный христианин и человек святой суть одно и то же. Тот только и христианин, кто творит дела благие, и та только жизнь христианская, которая есть непрерывная цепь благих дел. Христианин на то и создан благодатию Иисуса Христа в крещении, чтобы творить только благое, чтобы служить непрерывно Богу живу и истинну, чтобы быть постоянным ревнителем добрым делам. Он — Ангел на земле, и еще более — сын Божий. Все в нем чисто и свято от души до тела, от внутреннего до внешнего, от простого взгляда до полного преднамеренного и обдуманного действия. Блажен тот человек, коего жизнь течет, как струя чистой воды, в прекрасном, стройном, ангельском виде. Кто не пожелает ревновать по ней? Кто не пожелает стяжать небесную красоту и облечься ею?

А есть, братие, средство к тому, и средство самое легкое из всех, какие даны нам к совершению нелегкого дела нашего спасения. Оно состоит в блюдении чистоты мыслей. Надобно так устроить свои мысли, чтобы ни один предмет, не только соблазнительный, даже простой, не поучительный, не входил в нашу душу, так держать ум, чтобы он занимался только Богом и божественными вещами, чтобы постоянно Его видел как бы пред собою, Вездесущего, и ни на одно мгновение не отклонял от Него своих взоров. Надобно размышлять или о Божиих свойствах, или о Божиих делах, или о спасении человеков, или о погибели их, об Иисусе Христе, об Ангелах и святых, и о других спасительных предметах. Когда мы таким образом будем блюсти чистоту в мыслях, когда мы будем думать только о добром и спасительном, то от добрых мыслей непременно родятся у нас и добрые чувствования; а от добрых мыслей и чувств произойдут и добрые расположения, далее — добрые дела и доброе поведение. И мы, значит, достигнем того, чего ищем, — жизни непорочной и богоугодной.

Добрые и благочестивые мысли подобны лучам солнечным. Лучи солнца, падая на холодную и бесплодную землю, согревают и оплодотворяют ее, так и добрые мысли, касаясь нашего холодного и плотяного сердца, согревают его и рождают в нем святые чувства, и чем более кто держать будет духовных мыслей над сердцем, тем оно и само будет духовнее, мягче, чувствительнее. Так, например, если кто размышляет о благости Божией, тот сначала может и ничего не чувствовать; но если далее поддержит мысль свою на сем одном предмете, то сердце его начнет мало–помалу приходить в движение, и, чем более он будет думать о благости, чем более будет постигать и яснее изображать ее в своих мыслях, тем более в нем будет возрастать и расширяться чувство души, наконец же он всецело проникнется чувством благости Божией, и с сих пор человек и сам станет подражать в благости Господу. То же произойдет, если кто станет думать и о другом каком благочестивом предмете, например о Страшном суде. Сначала душа может и ничего не чувствовать; а потом мало–помалу начнет трогаться все более и более, живее и живее, смотря по степени живости и ясности, с какою будет раскрываться в его мыслях картина Страшного суда, наконец в сердце возродится полное чувство страха и трепета, и человек с тех пор станет бегать всякого греха, как огня гееннского. — Итак, братие, несомненно, что если у нас на душе будут добрые мысли, то вместе с тем будут и добрые чувства, затем добрые расположения и добрые дела, и мы тогда будем на самом деле Божие творение, на дела благие во Христе Иисусе созданное и являющее их, будем действительными ревнителями добрым делам. Возлюбив христианскую жизнь, добрую и благообразную, возлюбим и добрые мысли: так их устроим, чтоб в них не было ничего земного, суетного, пустого, а было одно небесное, святое, божественное.

Не думайте, чтобы это было слишком трудно и чтобы нельзя было совсем выполнить спасительного правила благомыслия. — Не справедливо. Трудно, правда, будет сие занятие несколько времени, но только сначала. Чем же более кто будет упражняться в сем святом деле, тем оно будет для него легче и приятнее. Душа наша походит на резвое дитя. Не хочется ей быть в себе самой, как дитяти не хочется сидеть дома на одном месте: беспрестанно рассеивается она и блуждает по разным предметам. Но как дитя приучают к тихости, так можно приучить и душу к постоянству, то есть приучить к тому, чтобы она пребывала внутрь себя и занималась спасительными размышлениями о Боге и вообще о божественных вещах. Надобно только понудить себя к тому, надобно, не жалея себя, противиться душе и не пущать ее в мир к суетным вещам. Сначала это будет скорбно и не угодно душе, мало–помалу потом она будет привыкать к такому занятию, а далее будет находить в нем уже приятность и наслаждение. И всякое дело трудно сначала. — Трудно писать, трудно читать, трудно петь тому, кто начинает только учиться сему. Но кто приучится и привыкнет, например, писать, тому не только не трудно, даже хочется писать: он находит в том удовольствие. Так и здесь. Трудно на первый раз держать душу в постоянном напряжении на духовные предметы; но потрудимся и понудим себя к тому несколько времени, и заметим сами, что сие трудное дело значительно облегчится; потрудимся еще и еще понудим себя — оно еще станет легче, и, чем более будем упражняться в богомыслии, тем сие занятие будет легче и приятнее, под конец же исчезнет всякий труд, и мы будем чувствовать неприятность, будем скучать и тяготиться не тем, что занимаемся небом и небесными вещами, но тем, что не занимаемся ими или занимаемся другим чем. Кто вкусит сладкого, тому отвратительно горькое, а в богомыслии — всякое веселие и всякая радость и блаженство. Та душа, которая думает только о божественных предметах, живет как бы в раю, окружена божественным невещественным светом, разливающим блаженство, и, входя в общение с Богом всеблаженным, — блаженствует. В той жизни, которую она провождает, есть полнота всяких наслаждений, и тамо, говорит святитель Христов Димитрий Ростовский, тишина и покой, тамо безбоязнство и беспечалие, тамо сокровище и вечное наслаждение, тамо радость, веселие, тамо красота, сладость и всякое утешение. Кто не пожелает стяжать такое сокровище?!