Римские призраки - Луиджи Малерба

Еще одна ночь неспокойного сна Клариссы, и опять ее сонное бормотание. Многие годы Кларисса не разговаривала во сне, а это уже третий или четвертый раз за короткий срок. Не знаю, связано ли это ночное беспокойство с Занделем и его болезнью, которая действительно произвела на нас очень сильное впечатление. Во всяком случае, в ночных бормотаниях, которые я уже разбираю, Кларисса ни разу не произнесла имени Занделя. Осторожничает даже во сне, девочка моя.

Нормально, что каждая перемена в жизни одного человека или семьи наносит мелкие травмы, о которых мы не отдаем себе отчета, но они отражаются, можно сказать, в бессознательном, хотя бы в ее снах. Зандель конечно же посещал сны Клариссы, даже если она и не произносила его имени. Зандель был для нас привычным гостем, и мы очень остро чувствовали его отсутствие и почувствуем еще сильнее, когда бедняжка уйдет туда, куда уходят все.

— Нам очень не хватает Занделя, — попробовал я прощупать почву.

— Думаю, нам надо смириться, попытаться забыть его.

— Может, он самый лучший из наших друзей, но все-таки зануда. Вероятно, мы нуждались в его занудстве.

— Занудство бывает глупое, а бывает умное, — тут же откликнулась Кларисса.

— Умное занудство, конечно. Похоже на противоречие, но в действительности это оксюморон — замысловатая риторическая фигура.

— Оксюморон встречается и в природе, — заметила Кларисса, — например, глупые люди с умными лицами или умные люди с глупыми лицами.

— Кого ты имеешь в виду?

— Какой ты подозрительный. Нет-нет, я не имею в виду ни тебя, ни Занделя. Я сказала просто так и могла бы назвать знаменитостей, принадлежащих к разным кругам.

— Как-нибудь займемся этим и назовем имена. Начнем хотя бы с Пикассо.

Кларисса

Я не поняла, что задумал Луччо, какие у него мысли. Я даже не пыталась прочитать какую-нибудь его книгу, но уже знаю, что все они далеки от моих интересов и мне нелюбопытны. Много страстей, много приятных слов, звонких, как колокола, — у него такой красивый голос, — но ничего о его жизни, его работе и о его нейронах. Мой опыт говорит лишь о его гормонах. Я с трудом заставила его признаться, что он женат, но совершенно ничего не знаю про его отношения с женой, о его политических взглядах, его аллергиях и идеосинкразиях. Должно быть, он из тех мужчин, которые с женщинами не разговаривают, считая, что не надо зря тратить слова. Не знаю, что и думать: то ли у нас чисто физические отношения, то ли есть что-то еще, не хочу произносить таких слов, которые при подобных ситуациях расточаются в романах, — не тот это случай, мы далеки друг от друга.

Позавчера ночью у меня был мучительный сон, который, к счастью, закончился великолепным траханьем. Я нахожусь на маленькой парусной лодке среди яростного ночного шторма вместе с Луччо, а он пытается удержать равновесие этой хрупкой посудинки, которая то взлетает вверх над волнами, то тяжело плюхается на черную поверхность ночного моря. Я цепляюсь за мачту лодки, и каждый удар волны срывает с меня одежду, так что в конце концов я остаюсь совершенно голой. Луччо стоит у штурвала, и я зову его на помощь. Наконец он подходит, берет меня на руки и уносит в трюм к большому каменному камину, где с треском горят толстые поленья. Луччо мягко укладывает меня на ковер перед пылающим камином, потом ложится на меня прямо в насквозь мокрой одежде, и мы занимаемся любовью, греясь у огня. Наконец, только после этого Луччо начинает медленно раздеваться, двигаясь как стриптизер, и одну за другой швыряет части своей одежды воображаемой публике. Я немного раздосадована: во-первых, тем, что Луччо вздумал заниматься любовью в пропитанной соленой водой одежде, а во-вторых, его эксгибиционизмом. Но мне почему-то показалось совершенно естественным, что в трюме маленькой лодки оказался большой каменный камин с пылающими поленьями.

Я должна считать себя счастливой, что встретила мужчину, который мне нравится, даже если он предпочитает любить меня одетым, пусть и во сне. Думаю, ему это необходимо: раздетый и как-то скованный, он, по-видимому, утрачивает желание. Похоже, это частое явление — многие мужчины занимаются любовью на диванах, на полу, в автомашине, в ванне, на столах или стоя, прижимая женщину к стене. Это мне объяснила аптекарша, самая настоящая энциклопедия по части эротики.

Об этом же мы говорили и с Занделем при невольном участии Джано, когда встречались у нас дома, в ресторане, на университетских раутах, на выставках, на презентациях книг или на других культурных мероприятиях. Его чувственные или эротические выдумки носили чисто академический или виртуальный характер для Джано и совершенно иной для нас двоих, знавших истинное положение вещей, кроющихся за этим притворством. Возможно, со временем Джано добрался до правды (так, пожалуй, можно сказать, судя по тому, что я успела прочитать в его романе), до правды, которую, однако, не пристало разоблачать, поскольку теперь у него есть свой скелет в шкафу (я с удовольствием сравниваю Валерию со скелетом, несмотря на ее выдающуюся задницу).

Если бы мне удалось представить Луччо моему мужу, если бы я сумела сделать их друзьями или почти друзьями, вероятно, можно было бы надеяться на наши общие встречи. Чтобы нормализовать мою связь с Луччо при попустительстве Джано. В общем, заменить им Занделя.

Луччо охотно свозил бы меня на три дня в Барселону, куда его посылают на конгресс «Европа — традиция и прогресс».

— Тема столь общая, — сказал он, — что она потребует не очень большого напряжения: можно говорить что угодно. Да я уже наперед знаю, что дело кончится обсуждением тем, не имеющих отношения к Европе, а касающихся Бен-Ладена, Ирака, Буша и нарастающих во всем мире антиамериканских настроений.

Такие конгрессы — повод для сплошной болтовни и легких внесупружеских приключений делегатов, — не раз говорил мне Джано. Интересно, Луччо видит во мне объект этакой легкой краткосрочной авантюры, или как? По-моему, над этим не стоит так уж задумываться. Надо ловить птичку на лету и помалкивать, — как говорит наша аптекарша. Бессмысленно надеяться на нового Занделя.

Я никогда не была в Барселоне и охотно поехала бы туда, хотя бы для того, чтобы увидеть знаменитые шпили «порно» на соборе Святого семейства Гауди, самый эффектный фаллический символ католической Испании, но главным образом чтобы поспать с Луччо две ночи в настоящей постели. Но что я скажу потом Джано? Барселона Барселоной, а я при чем? Между прочим, я знаю, что Джано ненавидит урбанистическое решение Олимпийской деревни и вообще довольно хорошо знает Барселону, чтобы не ехать туда еще раз, и это меня устраивает, но я не могу найти повод для поездки одной в этот город, который все называют прекрасным. Я сходила в книжный магазин на пьяцца Колонна, купила фотоальбом, посвященный Барселоне, и устроила так, что Джано застал меня сидящей на диване с книгой в руках.

— Откуда этот интерес к Барселоне?

— Одна моя приятельница через неделю собирается в Барселону и спрашивает, почему бы нам не поехать вместе.

— Новая приятельница?

— Новая. Мы познакомились у парикмахера на прошлой неделе. Она будет секретарем на конгрессе по изучению социальных проблем, который состоится в Барселоне. В общем, новая приятельница.

— А что, если я возьму несколько свободных дней и поеду тоже?

— Ну конечно, почему бы нет?

У меня даже уши похолодели, когда Джано предложил свозить меня в Барселону. Ничего страшного, можно выкрутиться в последнюю минуту под любым предлогом, но я была уверена, что в конце концов он откажется.

Путешествие для пары — испытание огнем; короткая поездка с Луччо могла либо закрепить наши отношения, либо оказаться провалом. На этот риск я шла охотно и с оптимизмом. Свадебные путешествия, говорила я себе, это способ пожить вместе, изучить, прощупать друг друга вне привычной обстановки, но их надо устраивать до свадьбы, а не потом. Сколько неудачных супружеств можно было бы избежать.

А пока я сказала Джано: ты и не представляешь себе, как я рада, что ты поедешь со мной в Барселону. Ну и лицемерка же я, ну и хитрюга.

Джано

Воспользуюсь этой поездкой Клариссы в Барселону, чтобы встретиться с Валерией наконец в спокойной обстановке. Сходим в «Казина Валадье», закажем аперитив, полюбуемся панорамой Рима, потом — в ресторан в Трастевере, там римская гитара, а может, во Фреджене (блюдо жареных креветок и кальмаров) и, наконец, к ней домой в Прати, виа Проперцио, четвертый этаж с лифтом.

А встретились мы в кафе «Рускена» на набережной Тибра и надышались выхлопными газами и смертоубийственной тонкой пылью. Купили сэндвичи с ветчиной и сыром и два пива. Дома у Валерии было полно фруктов, и о кофе она тоже позаботилась. Квартирка у нее маленькая — я уже видел, — состоящая из одной комнаты, разделенной пополам, очень большой ванной, которая когда-то была хозяйской, и кухни, тоже большой, непропорционально большой по сравнению с остальными помещениями. В спальне было только одно окно с двойными стеклами, приглушавшими уличный шум, голубые обои и низкая кровать — старый знакомый японский футон. Наконец-то я спокойно разглядел этот дом, который столько раз видел мельком: глаза мои были заняты одной Валерией.