Стихи. (В переводах разных авторов) - Уильям Йейтс

The clouds on their journey above,

The cold wet winds ever blowing,

And the shadowy hazel grove

Where mouse-grey waters are flowing,

Threaten the head that I love.

Жалость любви.

Жалость — невыразимо

В сердце любви моей:

Тучи бегущие мимо,

Торгующий сонм людей,

Влажный холодный ветер,

Орешник в краю теней,

Воды в свинцовом свете, -

Угроза любви моей.

The Sorrow Of Love

THE brawling of a sparrow in the eaves,

The brilliant moon and all the milky sky,

And all that famous harmony of leaves,

Had blotted out man's image and his cry.

A girl arose that had red mournful lips

And seemed the greatness of the world in tears,

Doomed like Odysseus and the labouring ships

And proud as Priam murdered with his peers;

Arose, and on the instant clamorous eaves,

A climbing moon upon an empty sky,

And all that lamentation of the leaves,

Could but compose man's image and his cry.

Печаль любви.

На кровлях шум и ссоры воробьев,

Белеет высь от лунного сиянья,

И шум листвы, как музыка без слов, -

Ни человека, ни его стенанья.

И встала дева — скорбь в ее устах,

Как бы в слезах величие вселенной,

Обречена, как Одиссей в морях,

Горда, как царь Приам, им умерщвленный..

И встала, и на кровлях шум и крик,

И одинокость лунного сиянья,

И плач листвы явили в тот же миг

И человека и его стенанья

260902

When You Are Old

WHEN you are old and grey and full of sleep,

And nodding by the fire, take down this book,

And slowly read, and dream of the soft look

Your eyes had once, and of their shadows deep;

How many loved your moments of glad grace,

And loved your beauty with love false or true,

But one man loved the pilgrim Soul in you,

And loved the sorrows of your changing face;

And bending down beside the glowing bars,

Murmur, a little sadly, how Love fled

And paced upon the mountains overhead

And hid his face amid a crowd of stars.

КОГДА ТЫ БУДЕШЬ СТАРОЙ

Когда, состарясь, и клонясь ко сну,

Ты сядешь с этой книгой у огня,

Припомни взор свой на закате дня

И глаз тенистых блеск, и глубину.

Сколь многие, кто истинно, кто нет,

Любили красоту твою, но был

Один, кто душу чистую любил,

В изменчивом лице печальный свет.

И, с грустью угли шевеля в золе,

Шепни любви, как быстро по горам

Она взлетела в небеса, и там

Лицо укрыла в звездной полумгле.

2709-02 -07

What Then?

HIS chosen comrades thought at school

He must grow a famous man;

He thought the same and lived by rule,

All his twenties crammed with toil;

"What then? sang Plato's ghost. "What then?"

Everything he wrote was read,

After certain years he won

Sufficient money for his need,

Friends that have been friends indeed;

"What then? sang Plato's ghost. " What then?

All his happier dreams came true -

A small old house, wife, daughter, son,

Grounds where plum and cabbage grew,

poets and Wits about him drew;

"What then.? sang Plato's ghost. "What then?

The work is done, grown old he thought,

"According to my boyish plan;

Let the fools rage, I swerved in naught,

Something to perfection brought';

But louder sang that ghost, "What then?

Ну и что?

Друзья считали в школе тогда:

Он будет важным лицом;

Он думал так же и жил, как всегда,

Другие терпели бремя труда;

Дух Платона пел: "Ну и что?"

Все прочли, о чем он писал,

И так он добыл деньжат

Для себя, и для друзей своих,

Самых истинных и дорогих;

Дух Платона пел: "Ну и что?"

Осуществились его мечты:

Дети, жена, маленький дом,

Сливовый сад, капусты кусты,

Среди поэтов достиг высоты;

Дух Платона пел: "Ну и что?"

"Труд окончен" он поседел,

"Вот и все, о чем я мечтал;

Пусть кричат, что я плох, неумел,

Но что-то я сделать все же успел”.

Дух Платона пел: "Ну и что?"

280902

Summer and Spring

We sat under an old thorn-tree

And talked away the night,

Told all that had been said or done

Since first we saw the light,

And when we talked of growing up

Knew that we'd halved a soul

And fell the one in t'other's arms

That we might make it whole;

Then peter had a murdering look,

For it seemed that he and she

Had spoken of their childish days

Under that very tree.

O what a bursting out there was,

And what a blossoming,

When we had all the summer-time

And she had all the spring!

Лето и весна.

Под старым деревом всю ночь

Вели мы разговор,

О жизни, нами прожитой

С рожденья до сих пор.

Отдав друг другу пол-души

В рассказах про житье,

Мы крепко-крепко обнялись,

Чтоб возвратить ее;

Я в раж вошел, поняв, что мы

Уже не первый раз,

Под этим деревом ведем

О детстве свой рассказ.

Какое чудо — годы те,

Как жизнь цвела, красна,

Когда все лето было — нам

И наша — вся весна!

161002

To Some I Have Talked With By The Fire

WHILE I wrought out these fitful Danaan rhymes,

My heart would brim with dreams about the times

When we bent down above the fading coals

And talked of the dark folk who live in souls

Of passionate men, like bats in the dead trees;

And of the wayward twilight companies

Who sigh with mingled sorrow and content,

Because their blossoming dreams have never bent

Under the fruit of evil and of good:

And of the embattled flaming multitude

Who rise, wing above wing, flame above flame,

And, like a storm, cry the Ineffable Name,

And with the clashing of their sword-blades make

A rapturous music, till the morning break

And the white hush end all but the loud beat

Of their long wings, the flash of their white feet.

Тому, с кем я говорил у огня.

Тому, с кем я говорил у огня.

Когда искал я ритмы Данаана,

Мне вспомнилось о той поре нежданно:

Склонясь, мы говорили у огня,

Что сонм теней таится в сердце дня,

В страстях людей, как мыши в мертвом древе;

В тех сумрачных умах, что носят в чреве

Вздох, где смешались радость и печаль,

Ведь, расцветая, их мечты едва ль

Добра и зла плоды в душе давали;

В тех множествах из пламени и стали,

Что рвутся в бой, как шторм, крыло к крылу,

Крича невыразимое во мглу,

Звон их мечей гремит на поле брани,

Как музыка, до самой ранней рани,

Когда все смолкнет и в пыли дорог -

Лишь крыльев шорох, да мельканье ног.

201002

Those Images

WHAT if I bade you leave

The cavern of the mind?

There's better exercise

In the sunlight and wind.

I never bade you go

To Moscow or to Rome.

Renounce that drudgery,

Call the Muses home.

Seek those images

That constitute the wild,

The lion and the virgin,

The harlot and the child.

Find in middle air

An eagle on the wing,

Recognise the five

That make the Muses sing.

Образы.

Что если я скажу, -

Оставь ума игру?

Есть лучшее занятье

Под солнцем на ветру.

Я не скажу, езжай

До Рима иль Москвы.

Брось труд свой кропотливый

И Музу позови.

Ищи картины те,

Где мир во всей красе:

Девица или львица,

Иль ягода в росе.

Взгляни на небосвод,

На вольных птиц полет,

Отдайся власти чувства

И Муза запоет.

290902

The Unappeasable Host

THE Danaan children laugh, in cradles of wrought gold,

And clap their hands together, and half close their eyes,

For they will ride the North when the ger-eagle flies,

With heavy whitening wings, and a heart fallen cold:

I kiss my wailing child and press it to my breast,

And hear the narrow graves calling my child and me.

Desolate winds that cry over the wandering sea;

Desolate winds that hover in the flaming West;

Desolate winds that beat the doors of Heaven, and beat

The doors of Hell and blow there many a whimpering ghost;

O heart the winds have shaken, the unappeasable host

Is comelier than candles at Mother Mary's feet.

Непримиримый сонм.

Дети Данаана смеются в полусне,

Хлопают в ладоши, полузакрыв ресницы,

Их путь лежит на север, прилетит орлица

С мощными крылами, в сердце — лед и снег:

Мое дитя — в слезах, прижму к груди его,

И слышу глас могил, зовущий нас обоих,

Пустынных ветров плач над всплесками прибоя;

И ветров, что зовут на Запад огневой;

И ветров тех, стучащих в райский сон,

Стучащих к духам в ад, что стонут, как больные,

О сердце шаткое, свечей у ног Марии

Приятней все ж непримиримый сонм.

221002

The Two Trees

BELOVED, gaze in thine own heart,

The holy tree is growing there;

From joy the holy branches start,

And all the trembling flowers they bear.

The changing colours of its fruit

Have dowered the stars with metry light;

The surety of its hidden root

Has planted quiet in the night;

The shaking of its leafy head

Has given the waves their melody,

And made my lips and music wed,

Murmuring a wizard song for thee.

There the Joves a circle go,

The flaming circle of our days,

Gyring, spiring to and fro

In those great ignorant leafy ways;

Remembering all that shaken hair

And how the winged sandals dart,

Thine eyes grow full of tender care:

Beloved, gaze in thine own heart.

Gaze no more in the bitter glass

The demons, with their subtle guile.

Lift up before us when they pass,

Or only gaze a little while;

For there a fatal image grows

That the stormy night receives,

Roots half hidden under snows,

Broken boughs and blackened leaves.

For ill things turn to barrenness

In the dim glass the demons hold,

The glass of outer weariness,

Made when God slept in times of old.

There, through the broken branches, go

The ravens of unresting thought;

Flying, crying, to and fro,

Cruel claw and hungry throat,

Or else they stand and sniff the wind,

And shake their ragged wings; alas!

Thy tender eyes grow all unkind:

Gaze no more in the bitter glass.

Два дерева.

Любимая, в сердце взгляни,