Медовая ловушка - Леонид Млечин

Он с завистью смотрел на Мартынова, который три недели назад получил повышение, стал заместителем заведующего отделом и не переставал радоваться жизни.

Вожделенное кресло освободилось совершенно неожиданно. Прокололся предшественник Мартынова, бывший секретарь архангельского горкома, подучивший немецкий язык в Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Он ездил в Берлин как к себе домой, привык, расслабился и, видимо, потерял чутье. Не уловив перемен в Берлине, продолжал разговаривать с немцами, как со своими инструкторами в горкоме. Естественно, он стал раздражать немцев, и они легко нашли способ его убрать.

Вместе с однокашником по академии, которого распределили в ГДР советником посольства по связям с партией, они провели ночь в Берлине, пьянствуя у одной веселой немки. Своих, посольских, они не опасались - никто не решился бы стукнуть на замзава из ЦК, а что это могут сделать немцы, им и в голову не пришло.

Немцы обратились прямо к советскому послу.

Посол был легендарной личностью. С небольшими промежутками он сидел в Берлине тридцать с лишним лет. Учить немецкий язык он считал ненужной затеей и со всеми немцами разговаривал по-русски.

Когда он приехал в Берлин в первый раз, слово советского старшего брата было законом, и все немцы прекрасно понимали посла. Он снимал трубку телефона правительственной связи ГДР, набирал номер соответствующего министра и приказывал ему:

- Геноссе, нашим нужна партия оптики с заводов Цейсса, сейчас тебе бумагу привезут, оформи.

Два года посол провел в Париже - это была награда за верную службу, но неудачная. Посол не смог сориентироваться в незнакомой среде, французам он не понравился, президент дал это понять при встрече с генеральным секретарем.

Посла отозвали в Москву, назначили в ЦК, а потом вернули в Берлин, и он, к своему изумлению, обнаружил, что за эти годы немалая часть руководителей братской ГДР совершенно разучилась понимать по-русски. Отныне ему приходилось общаться с членами политбюро ЦК СЕПГ через переводчика и соблюдать какие-то нормы дипломатического этикета.

Советы и рекомендации посла выслушивались в Берлине крайне вежливо, но выполнялись крайне редко. Восточные немцы явно выходили из-под контроля Москвы, хотя по-прежнему охотно принимали всю помощь, передачей которой ведал созданный еще Хрущевым 4-й отдел аппарата Совета министров СССР.

То, что немцы посмели выразить неудовольствие поведением сотрудника ЦК КПСС, посол воспринял как личное оскорбление. Но поделать ничего не мог.

После короткого дознания, произведенного по его поручению офицером безопасности, посол отправил в Москву шифровку, которая разошлась по большой разметке - то есть попала на стол членам политбюро.

Секретарь парткома посольства, напуганный всей этой историей - с него первого спросят за "аморалку", -по собственной инициативе еще позвонил по ВЧ в Москву, чтобы первым рассказать об аморальном поведении архангелогородца своим кураторам в отделе ЦК КПСС по выездам и работе с загранкадрами.

Ни о чем не подозревавший архангелогородец вернулся в Москву с бутылками яичного ликера для товарищей и колготками для секретарши и, как всегда, приехал утром на Старую площадь.

На столе вместо толстых папок с шифротелеграммами, тассовскими сообщениями и номерными цековскими бюллетенями он увидел одинокую бумажку на знакомом бланке - выписку из решения секретариата ЦК: освободить от работы в ЦК КПСС с такого-то числа в связи с утверждением старшим научным сотрудником Института научного атеизма.

Он схватился за вертушку - аппарат городской правительственной связи, но телефон уже был отключен. Попытался по внутреннему телефону дозвониться своему начальнику, но в этот момент его самого позвали в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС.

Первый заместитель главного инквизитора, люто ненавидевший пьянство и пьяниц, считал своим долгом лично разбираться с работниками аппарата, замеченными в бытовом разложении и нарушении партийной этики.

Он в полчаса размазал по стенке архангелогородца:

- Еще скажите спасибо за то, что, из уважения к прежним заслугам, вам партбилет оставили.

Бывший замзав, ничего не видя и не слыша, кое-как добрался до своего кабинета, чтобы собрать вещички и исчезнуть. С двери кабинета уже свинтили табличку с его именем. Это в управлении делами ЦК делали быстро: табличка появлялась в день назначения нового работника и исчезала в день его увольнения.

Через неделю Мартынов уже обосновался в новом кабинете и гонял по личным делам секретаршу, которой на прежней должности - заведующего сектором ему не полагалось. Домой, в поликлинику Четвертого управления на Сивцев Вражек и в спецмагазин на улицу Грановского его возила новенькая черная "Волга" с мосовским номером. Он получил дачу в цековском поселке на двоих с замзавом из общего отдела ЦК и изо всех сил старался с ним подружиться.

Все это Мартынов, чрезвычайно довольный собой, выложил Шумилову, который раньше его стал замзавом и которому он мог больше не завидовать.

Шумилов слушал Мартынова вполуха. Мартынов был известен тем, что всегда приезжал на Старую площадь чуть раньше заведующего отделом и, оставив дверь приоткрытой, ждал, когда раздадутся начальственные шаги. Тогда он брал в руки папку и с озабоченным видом выходил в коридор - навстречу заведующему отделом, так что тот каждое утро имел возможность убеждаться в том, что Мартынов просто горит на работе.

Шумилов относил Мартынова к числу летних, то есть откровенных, дураков - в отличие от дураков зимних, которые научились свою дурость скрывать хитростью и коварством.

Коварных Шумилов боялся. Но именно таких на Старой площади становилось все больше. Особенно с тех пор, как политбюро приняло жесткое решение: брать в аппарат ЦК только тех, у кого есть опыт освобожденной партийной работы.

В аппарате не доверяли либеральным партийным интеллигентам, которые просачивались в международные отделы.

В свое время Шумилова взяли консультантом в ЦК КПСС из академического Института мировой экономики и международных отношений. Теперь он боялся, что новый заведующий отделом избавится от таких, как он.

Шесть-семь лет назад Шумилов достаточно спокойно перенес бы возвращение в институт. Он мог бы вернуться к научной работе, преподавать, стать профессором. Но не теперь. Жизнь в стране ухудшилась до такой степени, что остаться на одной зарплате без це-ковских привилегий - означало погрузиться в жалкое существование. Шумилов боялся и за себя, и за семью.

Так называемая столовая лечебного питания на улице Грановского, откуда ответственные работники вы ходили с обширными свертками, перевязанными бечевкой, плюс цековские заказы позволяли ему кормить и семью, и стариков своих и жены.

В обычных же магазинах просто ничего не было. Иногда, бывая у родителей, он видел дрянные продукты, которые, простаивая целыми днями в очередях, добывал отец - ветеран войны, и ему становилось дурно.

Во Дворце съездов руководителей партийных делегаций проводили в комнату президиума - огромный зал с накрытыми столами.

Мартынов и Шумилов подобрались к столу и накинулись на закуски. В центре стола стояла водка, грузинское вино и шампанское, но сотрудникам аппарата рекомендовалось ограничить себя "боржоми". Спиртное выставили ради иностранных гостей.

Шумилов энергично жевал и осматривал зал, постепенно заполнявшийся иностранными гостями, приглашенными на празднование годовщины Великого Октября.

Он знал почти всех, кто в эти холодные ноябрьские дни приехал в Москву, рассматривая участие в празднике как удачную возможность отдохнуть за чужой счет. Верных союзников Советский Союз по-прежнему принимал по-царски. Резиденции на Ленинских горах были полны, новая партийная гостиница на площади Димитрова тоже заполнилась под завязку.

Четыре дня подряд Шумилов, да и все остальные сотрудники трех международных отделов, ездил на правительственный аэродром во Внуково-2, как на работу, - встречал спецсамолеты с иностранными делегациями и развозил по резиденциям и гостиницам. Все другие дела были отложены. Некоторые подъезды в ЦК просто вымерли.

Пока собирались делегации, они успели закусить. Когда из особой двери появилось политбюро, Шумилов за руку оттащил Мартынова от стола.

Помощник подскочил к генеральному секретарю и что-то прошептал на ухо.

-А-а, - протянул генеральный. - Пора начинать. Прошу всех в зал.

Сделав приглашающий жест, он пропустил вперед иностранных гостей. Руководители делегаций отправились в президиум.

Шумилой с помощью сотрудника Девятого управления КГБ, который хорошо ориентировался в зале, провел и посадил своих подопечных на отведенные им места. Когда в зале появилось политбюро, все встали и устроили овацию.

- Дорогие товарищи! Уважаемые гости! - начал генеральный секретарь.