Дикое сердце - Симона Вилар

Герцог довольно кивнул.

— Агата из Этампа уже демонстрировала нам свои удивительные способности. Поэтому если вы сможете заставить Эмму с сыном на время уехать от Роллона — а встреча мощей святого Адриана как раз прекрасный повод для этого, — то эта женщина вызовет ее туда, где ее будем ожидать я и мои люди. Мы отвезем Эмму и мальчишку в Шартр, куда, нет сомнения, правитель языческих земель последует и по зову сердца, и для того, чтобы не быть осмеянным своими подданными как человек у которого похитили жену.

— Но при чем здесь младенец Гийом? — не унимался Франкон.

— Дьявол, да он издевается над нами! — воскликнул потерявший терпение Герберт Вермандуа.

Франкон никак не отреагировал на его вспышку. Вермандуа можно было понять, так как его земли особенно пострадали в эту зиму. А вот Роберт… Франкон глядел в неподвижное лицо Снэфрид. Так вот за какую услугу она добилась земель от Роберта! Она, видимо, достаточно уверена в своих силах, раз могла убедить и его. А она ненавидит Эмму и сейчас явно испытывает торжество от предстоящей мести.

Епископ вдруг словно почувствовал, как за невозмутимой оболочкой Снэфрйд клокочет огненная лава гнева и ярости, а между тем на ее лице не дрогнул ни один мускул. И он ясно осознал, что перед ним стоит само воплощение зла.

Эта языческая ведьма все же дождалась своего часа! И он, благочестивый Франкон, вынужден потворствовать ее мести и потому, что связан с этими людьми как христианин, и потому, что сам дал им шанс погубить себя в случае неповиновения, ибо во всеуслышание на соборе предлагал им силой принудить Роллона войти в купель.

Выходит, у него нет выбора. Он не посмеет им помешать, не посмеет посвятить во всё Роллона, и если он готов пожертвовать Эммой, то малыш Гийом… О, святые угодники, только не Гийом!

— Как мы должны понимать ваше молчание? — вывел его из оцепенения негромкий вопрошающий голос Роберта. Его темные брови сошлись к переносице, в лице появилось нечто, не предвещающее ничего хорошего.

И все же Франкон решился.

— Одно слово, миссиры. Всем известно, что эта женщина имеет все основания недолюбливать Эмму. Готовы ли вы отдать жизнь и судьбу Гийома в руки отвергнутой жены Роллона? Кто знает, передаст ли она вам ту, на которую вы возлагаете такие надежды, или посчитает нужным свести счеты с соперницей сразу?

Ги Анжуйский резко повернулся. Он впервые подал голос:

— Та, о ком вы говорите, подвергает свою душу куда большей погибели, живя в блуде с демоном Ру. Что же касается этой женщины… То я неотлучно буду при ней, дабы из рук в руки принять Эмму. К тому же…

— К тому же, — перебил его Роберт, — никто просто так не решится отказаться от поместья с двенадцатью бонуариями пахотной земли, с шестью арпиенами[12] луга и виноградника.

Франкон пожевал губами. Зная Снэфрид, он не очень верил в ее меркантильность, хотя когда не за горами старость… Но куда больше он верил в заботу об Эмме этого анжуйца.

И тогда он возвёл очи горе.

— Да свершится воля Божья. Я готов помочь вам и удалить Эмму от Роллона.

А про себя он подумал, что сделает богоугодное дело, если спасет от этих волков маленького Гийома.

Он еще какое-то время беседовал, обсуждая подробности похищения. Франкон так и не заметил, когда удалилась Снэфрид. Она точно растаяла во мраке сводов. И так же беззвучно она вновь появилась перед ним, когда он в сопровождении Ги Анжуйского вышел из усадьбы.

Ги только отошел к конюшням, чтобы привести мула и растолкать задремавших на сеновале охранников, как Франкон оказался лицом к лицу с бог весть откуда возникшей Снэфрид. Он отшатнулся, когда она сжала его локоть с недюжинной для женщины силой.

— Только попробуй что-то соврать, колокольный страж, — произнесла она на своем языке, но так невозмутимо, словно вновь просила у него благословения. — Только рискни, и я присоединю тебя к числу моих недругов, а моя месть всегда находит того, кто имел несчастье стать мне поперек дороги.

Теперь это была прежняя Снэфрид. Еле различимая в полумраке, она показалась ему еще более жуткой. Франкону с трудом удалось удержать дрожь в голосе, когда он, потирая локоть, произнес:

— Ты все же дождалась своего времени, Снэфрид. Уголки ее губ чуть приподнялись на совершенно неподвижном лице.

— Когда-то я поклялась, что отомщу. Отомщу им обоим. И мое время пришло. Нет, поп, я не хочу убивать их, но я не позволю этим двоим, ненависть к которым у меня все возрастает, и далее наслаждаться своим счастьем. Я разобью им сердца. И эта рыжая узнает, каково это, когда он откажется от нее, уличив ее в предательстве ради франков. А если не откажется… Что ж, значит, он глупец, и я отомщу ему, лишив его королевства, загнав в ловушку, отдав этим псам, которые считают себя христианами, но вмиг превратятся в волков, едва почувствуют запах его крови.

По спине Франкона прошел холодок от металла, зазвучавшего в ее мелодичном голосе.

— Ты так уверена, что твоя месть свершится?

— О, великий Один, это так! Ибо не зря я приползла на брюхе к франкам. И я гадала на рунах все это время, пока они не предсказали мне, что этим двоим больше не быть вместе. Слышишь, Франкон, судьба разведет их, и роль судьбы исполняю я!

Во дворе замелькал свет факела. Ги вел к крыльцу взнузданного мула для епископа. Франкон успел поймать Снэфрид за край полы.

— А ребенок?

— Что до этого ублюдка — то кого он интересует? Однако…

Отблеск факела в руке Ги осветил на миг лицо финки — искаженно-спокойное в своей ненависти. В следующий миг она отступила в тень ниши, словно ее опять принял мрак. Всю обратную дорогу Франкон только и думал, что сделает все, чтобы уберечь своего крестника от ярости Белой Ведьмы.

Глава 3

Когда Эмма с сияющими глазами сообщила Ролло, что желает с епископом Франконом присутствовать при передаче Нормандии мощей святого Адриана, он лишь потянулся всем своим большим сильным телом.

— Ты не поедешь!

— Но это великая честь для Нормандии! Возле мощей святых происходят чудеса исцеления, предзнаменования. К ним тянутся вереницы паломников и…

— Ты не поедешь, — не повышая тона, прервал ее Ролло. — И если я, чтобы сделать тебе приятное, настоял на возвращении мощей, из этого еще не следует, что тебе стоит брести под хоругвями, встречать какого-то высохшего в гробу покойника.

— Не богохульствуй, Ру!

Она сдержала себя, подсела к нему, обняла. Но тотчас сердито зашипела, уколов запястье о заколку его фибулы. Хотя она уже заметила, что лаской может добиться от Ролло куда большего, однако ее темперамент не давал сил притворяться, и гневные молнии, сверкавшие в глазах, выдавали ее состояние куда сильнее, нежели слабые попытки ласково улыбнуться. Ролло глянул, как она дует на запястье, пожалел, попытался привлечь к себе.