Северная война и шведское нашествие на Россию - Е Тарле

Шведские показания оттеняют, что Шереметев решил использовать элемент внезапности, зная, что шведы празднуют рождество, и для ускорения переправил свою армию по льду озера Пейпус на 2 тыс. санях,- и шведы были застигнуты врасплох: жена и дочери Шлиппенбаха лишь совсем случайно не были захвачены русскими. Как всегда, когда шведы говорят о своих неудачах, они преуменьшают численность своих войск и преувеличивают численность неприятеля. Они утверждают, что у Шлиппенбаха было будто бы меньше 2 тыс. человек, а у Шереметева 12 тыс. с сильной артиллерией, да еще вблизи находился резерв в 8 тыс. человек, прикрывавший обоз. Затем будто бы поражение шведов было вызвано еще и тем, что шведская кавалерия состояла из неопытных рекрутов, "полки абосский и карельский были охвачены паническим ужасом" и, бросившись бежать, сбили и (расстроили пехоту. Шведы стараются также представить дело так, что русские потери были больше шведских. Все эти смягчения и оговорки яе мешают им, впрочем, признать всю серьезность этой тяжкой неудачи.

Петр был в полном восторге. Он произвел Шереметева в фельдмаршалы, наградил щедро офицеров и солдат. Представление о шведской непобедимости впервые испытало большой удар, и этот моральный результат Эрестфера был гораздо важнее стратегического. Царь сознавал, конечно, что еще очень много должно сделать для того, чтобы выучка, дисциплина, организованность русского войска были на должной высоте, и он с удвоенной энергией продолжал начатое тотчас после Нарвы дело.

Было и еще одно обстоятельство, которое учитывали и Шлиппенбах, и Реншильд, и министр граф Пипер, но которое игнорировал Карл и многие прославлявшие его литературные герольды. На этом обстоятельстве стоит остановиться, потому что .не только старые, но и новые западные историки Северной войны всякий раз ставят его как бы в укор русским и в похвалу шведам, когда им приходится признавать русские победы, все равно - при Эрестфере ли, или под Калишем, или под Полтавой.

Всякий раз указывается, что, мол, немудрено, если русские там-то и там победили: их было вдвое (или втрое и т. д.) больше, чем шведов. Пишущие так забывают, что ведь это говорит именно в похвалу, а не в порицание русской стратегии. Петр, первоклассный полководец, предвосхитил всеми своими действиями классическое правило, сформулированное лишь спустя сто лет Наполеоном: все искусство войны заключается в том, чтобы оказаться сильнее неприятеля в определенном месте в определенный момент. Петр, точь в-точь как сто лет спустя и Наполеон, считал, что на войне единственное важное дело победить, а не блеснуть молодечеством и хвастать тем, что наших, мол, было меньше, а мы победили, или оправдываться тем, что неприятеля было втрое больше и только поэтому, мол, пришлось уступить. Конечно, если бы даже численное соотношение сил под Эрестфером было до такой степени в пользу русских, как это описывается у шведских летописцев и историков Северной войны (а оно было совсем не таково), то и в этом случае вывод был бы один: Петр, посылая Шереметева к Дерпту, и Шереметев, атакуя Шлиппенбаха, действовали совершенно правильно и талантливо использовали ошибку шведской стратегии, оставившей Прибалтику без надлежащих возможностей победоносного отпора русскому натиску.

15

Столкновения на границах расположения двух армий - русской и шведской продолжались, но не принимали больших размеров в течение полугода после Эрестферского боя. Только 17 июля 1702 г. (по шведскому календарю 18-го) дело дошло до нового серьезного столкновения. Русские снова перешли в наступление по линии Эрестфер - Дерпт, и между городком Гумельгоф и Загнитш (на р. Эмбах) Шлиппенбах потерпел новое жестокое поражение от войск Шереметева. Сначала шведам удалось потеснить русских и даже отбить у них пять пушек (по шведским показаниям - шесть), но затем к полю боя подоспела русская пехота, и неприятель был разбит наголову и не только должен был оставить взятые у русских орудия, но потерял пятнадцать своих. Русские взяли в плен 238 человек, а "остальные от пехоты почитай все на месте трупом положены", - читаем в "Журнале" Петра. Шведские источники также признают, что в этой битве при Гумельгофе (русские переиначили: "при Гумоловой") почти все, кроме конницы, бежавшей к Пернау (Перново), и кроме нескольких сот взятых в плен, были перебиты, а было у Шлиппенбаха к началу боя почти 2 тыс. человек, и шведы признают, что в самом деле почти все эти люди пали в бою 17-18 июля 1702 г. После сражения Шереметев беспрепятственно прошел всю южную Лифляндию, забирая запасы продовольствия, разрушая укрепления, захватывая пленных. Но фельдмаршал не желал нарушить повеления Петра и не занял Лифляндию (для этого не пришло еще время). Вернувшись в Псков и устроив свою армию близ Пскова и у Печоры, Шереметев остался в полной готовности нагрянуть в любой пункт Ливонской (Лифляндской) земли, куда ему будет указано. После этой второй крупной русской победы в открытом поле и после долгого беспрепятственного господства Шереметева в Лифляндии еще гораздо больше, чем после Эрестфера, выявлялась воочию непрочность позиции шведских сил в данный момент.

У всякого, кто изучает детально историю этих первых лет Великой Северной войны, возникает, конечно, естественный вопрос: как же относилось шведское правительство к этим серьезным, зловещим предостережениям? Ведь прошло каких-нибудь полтора года с небольшим после Нарвы, и шведы потерпели два тяжких поражения.

У русских на юге Лифляндии уже была наготове армия в несколько десятков тысяч человек, и от этой армии уже дважды бежала в панике шведская кавалерия.

Но на вопрос: как все эти тревожные и неожиданные известия были приняты Швецией, должно дать два ответа. Стокгольмский правительствующий совет был встревожен, хотя часть его членов бодрилась. Но Карл XII, гнавший в Польше короля Августа и шедший из Торуня в Варшаву, из Варшавы в Сандомир, оттуда собиравшийся в Краков, ничуть не был смущен. Им теперь уже овладела окончательно та безмятежная уверенность в конечном успехе (и в очень легком успехе) в борьбе с русскими, которой, как сказано, вовсе не было еще в таких размерах сразу после Нарвы. Теперь, после "великолепных успехов" и якобы "триумфальной прогулки" по Литве и Польше, Карл не хотел отвлекать себя заботами о "неумеющих воевать русских варварах". Если Карл пошел в Польшу, чтобы обеспечить за собой базу для будущего похода на Россию, то он слишком рано удостоверился, будто его прибалтийским владениям уже не грозит ничего и что можно спокойно довести до конца обдуманный план полного подчинения своей воле Польши перед походом на Москву. Нужны были новые тяжкие удары, чтобы в головы шведского командования проник первый, еще очень слабый луч понимания, первая мысль, что, может быть, в самом деле Прибалтике грозит серьезная опасность?