Звезда Монро - Николай Белов

Фотографии, где Мэрилин плавает в бассейне совершенно нагая, «Плейбой» напечатал больше чем через год после смерти актрисы.

1 июня 1962 года Мэрилин исполнилось тридцать шесть лет. В тот вечер настал ее черед слушать поздравления с днем рождения. Песенку, соответствующую случаю, исполнила для нее съемочная группа картины «Так больше нельзя». Торт был украшен двумя изображениями Мэрилин, взятыми из фильма. На одном она была запечатлена в белье, на другом — в бикини. Надпись на торте гласила: «С днем рождения».

Ко дню рождения Гринсоны подарили ей бокал для шампанского, на котором внутри было выгравировано ее имя. «Теперь, — сказала Мэрилин, — когда пью, я буду знать, кто я».

Не прошло и сорока восьми часов, как Мэрилин снова позвала к себе детей доктора Гринсона. Голосе ее звучал глухо и безрадостно, и они снова пришли к ней.

По их словам, Мэрилин достигла предела отчаяния. Она снова не могла спать, она говорила о том, как ужасно чувствует себя, какой бесполезной себя считает, что никому не нужна, что безобразна и что люди милы с ней только потому, что это выгодно. Она сказала, что у нее нет детей и ее никто не любит. Финальной точкой были слова о том, что жить дальше не имеет смысла.

Доктор Гринсон находился в отпуске в Европе, и его дети вызвали к Мэрилин одного из его коллег-психиатров.

Кризис длился всю следующую неделю. На студию позвонила Паола Страсберг и сообщила, что Мэрилин больна.

На следующий день актриса стала настаивать на том, чтобы доктор Гринсон по телефону ответил на несколько вопросов, которые, на ее взгляд, требовали немедленного ответа.

Боссы «XX век — Фокс», просмотрев отснятый материал картины «Так больше нельзя», все как один заявили, что Мэрилин играла, «как в замедленной съемке, что действовало усыпляюще». Начальство уже подумывало о замене.

Доктор Гринсон собирался вернуться домой. В телефонном разговоре с продюсером фильма «Так больше нельзя» он пообещал в скором времени вернуть Мэрилин на съемочную площадку.

Не заезжая домой, прямо из аэропорта он поехал к Мэрилин, но опоздал. Несколькими днями ранее Мэрилин была уволена, а съемки картины прекращены.

Студия предъявила Мэрилин иск на сумму в полмиллиона долларов. А когда партнер Мэрилин по этой картине Дин Мартин отказался работать с другой актрисой, иск предъявили и ему.

Съемочная группа «поблагодарила» Монро за то, что она оставила всех без работы, а Мэрилин, в свою очередь, письменно извинялась перед всеми.

Мэрилин обратилась за помощью к Синатре. У них был общий адвокат, и теперь она нуждалась в его услугах. Звали его Милтон Рудин. Она хотела, чтобы он попросил киностудию о снисхождении.

Но Мэрилин Монро не долго лила слезы. На студии довольно быстро поняли, что заменить Монро никто не может, и уже затевались переговоры о примирении.

Не прошло и двух недель, а она уже давала интервью журналам «Лайф» и «Космополитен» и много фотографировалась.

Выглядела, по словам друзей, Мэрилин неплохо. «Знаете, — утверждала Мэрилин, — сейчас я нахожусь в лучшей форме, чем когда бы то ни было, лучше, чем в пору моей юности». В знак подтверждения она распахнула блузку и показала грудь.

На протяжении тех нескольких недель, что еще оставались у нее, Мэрилин старалась доказать, что за шестнадцать лет тело ее не только не утратило своей привлекательности, но даже выросло в цене, поскольку снимки из недорогих изданий перекочевали на глянцевые страницы журналов шестидесятых.

Во время ночных фотосъемок для журнала «Вог», в отеле «Бель-Эр», Мэрилин позировала в мехах, прикрывшись прозрачным газовым шарфиком. А напоследок фотографировалась в совершенно обнаженном виде.

Журнал «Лайф», который начал вести с Мэрилин переговоры вскоре после концерта в честь дня рождения президента, прислал в Лос-Анджелес репортера по имени Ричард Мэримен, который взял интервью у Мэрилин Монро за два дня до ее смерти. Это было ее последнее обращение к публике.

Выглядела она тогда, по воспоминаниям Ричарда, ужасно.

Мэримен и Монро сразу же нашли общий язык. Его попросили прислать вопросы заранее, и во время их первой встречи Мэрилин давала хорошо заученные ответы. Несмотря на большой опыт работы в шоу-бизнесе, ей по-прежнему приходилось готовиться к интервью.

Постепенно она расслабилась, и потом болтала с кем-то по телефону. По пустым комнатам эхо разносило переливы ее звонкого смеха. Но смех был долгий и не производил впечатление здорового.

Пэт Ньюком присутствовала при беседе. В воспоминаниях Мэримена она осталась как «навязчиво верная, преданная до крайности».

Мэрилин сказала тогда журналисту, что не хочет, чтобы он снимал в ее доме.

Рассказывала Мэрилин в основном о своем детстве. Она говорила также об актерской игре, о преданности простым людям, которые и составляют ее аудиторию.

«Я всегда чувствовала, — говорила Мэрилин, — что должны получать те, кто платит деньги. Иногда, когда приходится снимать сцены, где заложен большой смысл и ты ответственна за то, как донесешь его, у меня возникает желание быть какой-нибудь уборщицей. Думаю, все актеры проходят через это. Мы не только хотим быть хорошими; мы должны быть такими…»

«Слава накладывает определенные обязательства, — сказала Мэрилин репортеру «Лайфа». — Я ничего не имею против обязанности быть шикарной и сексуальной. Мы все, благодаря Богу, рождены сексуальными существами, но, к сожалению, многие люди презирают и разрушают этот природный дар. Искусство, подлинное искусство, основывается на этом — и все остальное».

Мэрилин с тоской говорила о детях, собственных нерожденных и приемных, которых дважды обретала и дважды теряла.

Вернувшись к себе в отель, Мэримен думал о том, что взял интервью у женщины, которая ему очень понравилась. По его мнению, она хорошо давала себе отчет в каждом слове и каждом своем движении.

Он бывал у нее еще несколько раз. Мэрилин даже пыталась делать кое-какие поправки по тексту.

Однажды он долго и напрасно звонил в дверь, хотя было очевидно, что в доме кто-то есть.

В другой раз, когда он был у нее в гостях, Мэрилин вышла на кухню, а затем вернулась, держа в руке ампулу. «Они заставляют меня делать уколы в печень».

Во время их последней встречи Мэрилин говорила о цветах в саду. Мэримен шел по дорожке, ведущей от дома, а она стояла в дверях. Потом раздался ее голос: «Эй, спасибо!».

Но вместе с прекрасным впечатлением от хозяйки было еще и другое, не очень приятное впечатление от той атмосферы, в которой она жила. «Я был рад, что ухожу. Мне не понравилась атмосфера того дома — в ней было что-то гадливое, нездоровое. У меня было ощущение, что я нахожусь в крепости, знаете, бывает такое чувство, когда кажется, что мир ополчился против вас и вы находитесь в боевой готовности».