Избавитель - Юрий Трещев

— Тетя…

— Да…

— Тетя, проснись…

— Ну что еще?.. — Дева подобрала спицы. Она вязала и не заметила, как уснула.

— Так, ничего… — розовые губки девочки сложились в гримасу, а ее меняющиеся, мечтательные глазки перебежали с неба, неподвижно висящего над домами, на сандалии, одетые на босую ногу. Она поцарапала искусанные комарами щиколотки, подтянула сползшие гармошкой чулки.

Дева обняла девочку и вздохнула. Уже год девочка жила с ней. Щурясь и заслоняясь рукой от краснеющего солнца, дева вскользь глянула на незнакомца в клетчатом пиджаке, который вышел из подъезда дома. Лицо бледное, с черными, обвисшими мешками под глазами. Улыбаясь как в ознобе, он говорил что-то невнятное молодой, привлекательной на вид деве в облегающем плаще с прозеленью.

«Боже мой, не может быть… это же Кошмаров…»

Весь день стояла ясная погода. К вечеру появились легкие, кучевые облака, пожалуй, и грязноватые. Я, как обычно, сидела на перекрашенной желтого цвета скамейке у клумб. Все мерцало, плыло перед глазами. И вдруг я увидела его. Он медленно подымался по лестнице на террасу. (Далее шли многозначительные многоточия). Нет нужды называть его имя. Забавный тип. Он поцеловал мне руку. У меня даже дыхание перехватило. Наговорил мне комплиментов. Думаю, я их еще заслуживаю. Если только он не завзятый Дон Жуан. Он был так нежен со мной, так благороден, и так неловок. Целуя руку, он наступил мне на ногу, сказал, «спасибо», вместо «извините»… Вот, расплакалась, как дура…

Прошла всего неделя, а сколько перемен! Столько всего случилось…

Искала в библиотеке какую-нибудь из его книг, не нашла…

Я схожу с ума. Он куда-то исчез…

Он постоянно куда-то исчезает…

Дура я дура…

(Чернила расплылись и слова неразборчивы. Видимо она разрыдалась).

Мне следовало бы знать, что это за тип. Решилась написать о нем куда следует, вовсе не из желания досадить ему, а…

(Вся строчка зло, с каким-то даже остервенением зачеркнута).

Я увидела, как он выходил из арки. В его руках качались темные розы. Поправив прическу, я выбежала на лестничную площадку, стою, заранее улыбаюсь, думаю, что розы для меня, представляю, вот сейчас он поцелует меня, вытягиваю губы, а он проходит мимо. Я бегу следом, окликаю его.

«Ах, извините…» — пробормотал он каким-то деревянным голосом, вдруг оживился, рассказал совершенно бессмысленную, несуразную историю, конечно вымышленную, о каком-то своем приятеле и его жене, в которую будто бы безумно влюблен его сын…

Вот и все. Лежу в постели вся в слезах и в отчаянии от своей беспомощности и стыда…

(Далее жалобы на погоду, прачечную).

В среду мы были в гостях у одного известного художника. Не знаю почему, но я все простила ему и согласилась сопровождать его на этот прием. На мне было роскошное вечернее платье. Оно досталось мне совсем дешево, купила на распродаже в торговых рядах и еще серые туфли на шпильках. Вхожу с опаской, думаю, сейчас увижу «богему». Ничего особенного, люди как люди, только обстановка необычная: кругом картины в ризах, зеркала, пальмы, лаковые дубовые полы. Полы были скользкие и я, помню, все боялась поскользнуться. Он усадил меня в плюшевое кресло и куда-то исчез. Сижу, как дура, не знаю, куда деть руки, и смотрю сквозь веер по сторонам. Тут ко мне подошел, прихрамывая, какой-то странный тип в дорогом костюме и в круглых очках, заговорил о чем-то, говорит, а сам где-то далеко, на меня не смотрит, ласкает рыжую кошку, мол, здесь жизнь безнадежна, а там безжалостна. Я не выдержала, спросила его, где это там? Он помолчал, прищурился, глянул на потолок, ковырнул заросшее рыжим волосом ухо, вдруг раскашлялся и ушел, прихрамывая и подволакивая ногу. Соседка мне сказала, что он уже давно пишет книгу о душевнобольных, поскольку отказано иметь здоровую душу в изображаемой им и не названной стране. Не успела я отвыкнуть от одного странного типа, как ко мне подошел другой, еще более странный тип, но значительно моложе, заговорил, чуть ли шепотом, как будто для себя, мол, жизнь это игра вымыслов и надо просто радоваться жизни. Меня это почему-то смутило и встревожило. Несколько бестолково я спросила его: «А почему у вас такой несчастный вид?..» — Он покраснел и отошел, а мне вдруг стало жалко себя…

Дева вздохнула, ощупью поискала на груди ключик от нижнего ящика комода, куда она прятала дневник, так же были и не отправленные Кошмарову письма, стянутые резинкой.

«Нужно все это сжечь… — Мысленно она оторвала клеенчатую обложку у дневника, полистала рассыпающиеся письма, скомкала и бросила все это в камин. Листки как будто ожили, вспыхнули, почернели. — И что теперь?..» — Она посмотрела на девочку, которая что-то рисовала на асфальте. Почувствовав ее взгляд, девочка подняла голову.

— Ты плачешь?..

— Нет, от чего бы мне плакать, все прекрасно…

— Он тебе сделал что-то неприятное?..

— Кто?..

— Ты знаешь кто…

— Ага, так ты рылась в комоде?.. отвечай, ну, что ты молчишь?.. ну-ка, посмотри на меня…

— А что здесь такого?..

— Иди с глаз моих прочь…

Солнце зашло. Потянуло прохладой. Дева попыталась встать, но не смогла, спина как будто приросла к скамейке…

Лиза медленно вошла в комнату, оглянулась на ржавую статую рыцаря у входа, которая ее пугала в детстве. В комнате царили сумерки, придавая вещам необычный вид. Взгляд Лизы скользнул по напольной вазе с узким горлом, задержался на чучелах каких-то птиц, задумчивых, точно мудрецы, потом тронул немецкое пианино с бронзовыми подсвечниками, аквариум, в котором кверху брюхом плавали две дохлые рыбки, и остановился на камине. Камин пылал, создавая иллюзию заката, а иногда там как будто расцветали гвоздики и хризантемы, желтые, фиалковые, белые, розовые.

Сколько лет Лиза не была здесь. Когда-то все это поражало ее.

Взгляд Лизы переместился на окно и небо, однотонно-серое, мрачное.

«Камин погас… и небо опять заволокло…»

Фома стоял у окна, заставленного поникшими цветами в горшках. Он что-то читал вслух, пришептывая и нервно мял в пальцах лепестки белой герани. На Лизу он не обращал внимания.

«Увы, он все такой же… нисколько не изменился… те же достоинства и те же недостатки…» — Лиза обратила внимание на белизну его рубашки и красную гвоздику в петлице, вспомнила то странное состояние, в котором она пребывала, когда первый раз вошла в эту комнату, смесь восхищения и нежности, какое-то опьянение радостью, как она шла по комнате, едва касаясь пола, она опасалась наследить…

В открытое окно ветер внес аромат цветущей сирени. Лиза кашлянула. От этого запаха у нее обострялась астма. Фома испуганно вздрогнул.

— Ах, я совсем забыл… я сейчас закрою окно…

— Что-то случилось?..

— Понимаешь… тут такое дело… повестка пришла… меня уже допрашивали… следователь, совсем мальчишка, рыжий, прыщавый, за версту видно, что дрянь… сначала он водил меня по коридорам и лестницам с этажа на этаж, потом запер в кабинете… сидит, перебирает бумаги, что-то пишет… и вдруг, не поднимая головы, спрашивает:

— Вы что-нибудь знаете об Избавителе?..

— Нет… — отвечаю я, хотя знаю, что весь город только об этом и говорит… этот мальчишка начинает меня успокаивать, говорит, мол, вы не волнуйтесь, обратимся к реальности, а реальность такова, что нет никакого Избавителя, потому что его никогда не было, но есть некто, для которого Избавитель всего лишь ширма… потом после довольно длинной паузы, как-то странно рассмеялся, говорит:

— Догадываетесь, кто режиссер этого спектакля?.. нет?.. это же племянник вашего дяди…

— Но он давно умер… — воскликнул я и осекся… следователь так недоверчиво посмотрел на меня и зарылся в каких-то бумагах… я молчу… он как будто забыл обо мне, потом закрыл папку с бумагами, говорит:

— На сегодня все, идите и постарайтесь забыть все, что слышали здесь… идите, идите, ну идите же… — Он подтолкнул меня к выходу… я вышел, иду, колени подгибаются, в глазах туман, куда иду, не знаю… пришел в себя я только на улице… вот такая нелепая история… все это как-то не укладывается в моем воображении… что ему было нужно и что мне теперь делать?.. представляешь, во дворе уже все говорят, что я имею какое-то отношение к Избавителю… — Фома налил себе вина, выпил. — Подожди меня, я сейчас…

В каком-то затмении Фома вышел на улицу. У дома Графини он увидел что-то невнятное, темное, медленно бесшумно приближающееся. Свет фар ослепил его. Полуторка остановилась и оттуда, как горох, посыпались солдаты…

12

Все еще под впечатлением от встречи с Жанной Иосиф вышел из ворот тюрьмы и направился к лимузину с помятыми крыльями. Невольно вспомнились события той душной августовской ночи. Перед глазами в воздухе обрисовалось лицо Лизы. Неопределенно улыбнувшись, она уронила книгу на низкий столик, на котором синели гроздья винограда, тускло поблескивали финики, гранатовые яблоки, смоквы, и приблизилась. Иосиф следил за ней. Тоненькая, словно тростинка, профиль, как на греческих вазах, глаза подведены черным, брови в блестках, волосы с оттенком бронзы…