Двое, не считая призраков - Наталья Нестерова

Завидуют все, всем и всегда! Я — тебе, потому что ты жив, ты — мне, потому что я жил богато. Балерина из кордебалета подкладывает кнопки в пуанты приме-солистке. Графоман обвиняет успешного писателя в плагиате. Художники называют друг друга и малярами, и раскрашивателями фотографий, и бездарными рисовальщиками. Сосед втихую ночью спиливает плодовитую яблоню у соседа, мать завидует амурным успехам дочери, отец скрежещет зубами на сына, выигравшего в лотерею. Улыбнись, покивай дяде Гуку! Пусть думает, что мы осанну ему поем. Кретин!..

Итак, зависть! — продолжал Харитон Романович. — Величайший двигатель жизни! Энергия, которая запускает мотор честолюбия! Рассмотрим зависть в двух аспектах. Первый — ты завидуешь, второй — тебе завидуют. Объект своей зависти ты должен либо получить во владение: украсть, купить, захватить силой, либо оболгать, либо уничтожить. Понятно? В противном случае ты лопух, раззява, холоп и неудачник. Не думаешь же ты, в самом деле, что горшки обжигают боги? Простые смертные. А боги! Ой-ой-ой! — кривлялся Харитон Романович. — Посмотрел бы ты на них! Чванливые актеришки погорелого театра! А туда же! Судьи, раздери их в печенку! Но это я отвлекся.

Второй аспект — твои завистники. Их будут тьмы и толпы. С ними следует поступать как с гремучими змеями — вырывать жало. Без ядовитого языка гадюка — безобидный ужик, веревка, тряпка, которая боится всего на свете, включая букашек, которыми питается.

Для закрепления материала Харитон Романович еще раз повторил про зависть — двигатель прогресса и ее неотделимость от самой главной человеческой любви.

— Более, чем маму-папу, девочку-мальчика, мы любим кого? Себя родимых. Перманентно! Эта любовь не умирает с годами, не тухнет и не приедается. Самоубийца на краю крыши считает себя пупом земли. Герой, закрывающий грудью амбразуру, слышит песни, которые слагает народ о его подвиге. Любви без ревности не бывает. Зависть — это ревность в самолюбви. Понял? Ты, темная душа, тоже себя любишь. Правда, без взаимности!

Харитон Романович рассмеялся, довольный каламбуром.

Борис не слушал, отвлекся. Он вспомнил, как Лора писала дома сочинение в десятом классе. Две темы были по произведениям, но она выбрала свободную: «Какие качества я более всего ценю в людях». Лора писала, что больше всего ей нравятся люди, которые умеют радоваться чужому успеху, не завидуют счастливой удаче других, проявляют искреннее, а не показное великодушие. Й что все должны относиться друг к другу, будто ты воспитатель в детском саду, а твой товарищ — ребенок. Ведь воспитатель всегда радуется, когда малыш делает успехи, ему и в голову не придет завидовать или строить козни ребенку. «Я очень хочу приобрести профессию воспитателя, — писала Лора. — И постараюсь на всю жизнь сохранить в себе эти положительные качества, то есть развить».

— Не все такие, как вы! — невольно возразил Боря наставнику. — Есть и другие, независтливые.

Конечно! — Харитон Романович только обрадовался выпаду ученика. — В каждом поколении, давно подсчитано, пять-семь процентов тех, кто обладает коммерческой сметкой, предпринимательским даром и не отягощен моральными глупостями. Столько же — блаженных фанатиков. Они всю жизнь ползают на пузе, рассматривая козявок в лупу, за три копейки придумывают атомный реактор или строят самолеты. Интеллектуальная элита! — ехидно усмехнулся Харитон Романович. — Носки в дырках, на штанах заплаты, у жены один тюбик помады на два года, у детей авитаминоз. Пусть пашут, сердешные! Остальные девяносто процентов — быдло, пушечное мясо, смерды. Тебе, горе луковое, повезло, ты родился с задатками упыря-капиталиста. Слушай дядю Харитона и благодари меня в своих молитвах!

Взгляд на мир, людей, общество, который проповедовал и внушал дядя Харитон, разительно отличался от всего, что Боря слышал раньше. Было какое-то слово, точно характеризующее теории Харитона, но Борин словарный запас богатством не отличался. Спустя много лет он найдет определение — предельный цинизм. Правильная позиция! Тело людишки прикрывают одеждой, а эгоизм и зависть — болтовней о прекрасных чувствах. Сумей сорвать тряпки — и вот они перед тобой, нагие и послушные.

Харитон Романович сто раз сказал, что у Бори отсутствует воображение, но именно это несуществующее воображение стремился поразить, приводя экспонаты из другого мира.

Мужик с усами и бородкой в длинном, вроде женского, платье, расшитом золотом, на голове круглая шапка, тоже из парчи, отороченная мехом.

— Великий князь Святополк Владимирович по прозвищу Окаянный, — представил Харитон Романович. — Прошу любить и жаловать. Ваше величество! Снизойдите! Мы сегодня проходим животрепещущую тему под названием «нет таких средств, которые не подходят для достижения цели». Расскажите, ваше окаянство, как вы в борьбе за престол киевский двух братьев, не считая всякой мелочи, живота, то бишь жизни, лишили.

Боря во все глаза смотрел на великого князя. В убогой квартире тот выглядел как елочная игрушка, закатившаяся под пыльный диван. Князь встал, плечами повел и заговорил гордо:

— Не бе бо в неме лети, умом прост и некнижен. Видя же люди суща, радоваши душею и телом. Аще бо истина сущее есть, истины испадение сущаго отвержение есть…

— Что он несет? — спросил Борис.

— Оправдывается, как водится. Высокими целями братоубийство прикрывает. А дело-то было проще пареной репы. После смерти отца престол киевский захватил, братьям, Борису и Глебу, послал письма, мол, будем править в мире и дружбе, я вам лепший благодетель. Те уши развесили, дружины свои распустили, тепленькими их и прирезали. Правда, позднее канонизировали. Борис и Глеб — первые русские святые. Но это не по теме. Суть! Конкурентов давить, невзирая ни на какие узы. Еще неизвестно, как бы Глебушка с Бориской правили. Врать не буду, незнаком. Этот по шею в крови. Но ведь неплохо сохранился! Ишь, как вещает! Радиотрансляция «Слова о полку Игореве».

После великого князя Борис познакомился с современником — Алексеем Сударушкиным — «блестящим детским врачом, доктором наук, к которому мамаши с чадами в очередь выстраивались», как его охарактеризовал Харитон Романович. Доктор, ласковый Айболит, проговорил несколько общих фраз о необходимости внимательного отношения к детскому здоровью и по знаку Харитона удалился.

— Зачем он приходил? — удивился Боря.

— Ах, какая маскировочка! — восхищенно проговорил Харитон Романович. — Сейчас у вас какой год? Восемьдесят пятый? Значит, четыре года назад, в восемьдесят первом, его казнили. Джек Потрошитель! Девятерых деточек, как свиней, разделал. Маньяк, конечно. Но ты видишь личину? Видишь, как можно самый страшный порок спрятать за ангельской маской? Вывод! Доверять нельзя никому! Никогда! Нигде! Ни при каких обстоятельствах! Использовать, но не доверять!

Если бы Борис мог удивляться, он бы поразился не двуличию, а бесконечному многоличию главного наставника. Харитон отпускал комплименты остальным педагогам и смаковал их пороки, рассыпался в любезностях, кланялся и с лилейной улыбкой, обращенной к иностранцу, обзывал его кретином. Могло показаться, что Харитон — ярый русофил. Он говорил о грузинском чайном спекулянте — «наш кавказский брат по разуму», о еврейском ювелире — «пархатый жид пейсами сопли вытирает», об украинском председателе колхоза — «хохол свинье товарищ». Но когда однажды Борис заметил: «Русские, выходит, самые ловкие?» — Харитон рассмеялся:

— Русские? Стадо баранов! Баран — самое тупое из домашних животных. Ему нужно жрать, совокупляться и отдавать свою шерсть и мясо. При умелом пастухе баранье стадо приносит большой доход. Но благодаря великой русской литературе мы ловко задурили весь мир. Спасибо Федору Михайловичу, я имею в виду Достоевского. За границей всякий, кто мнит себя просвещенным интеллектуалом, усвоил про загадочную русскую душу. В чем ее загадочность? Не знаешь? С точки зрения реалий, про баранов, я тебе объяснил. А что они вычитали? Русский любит неожиданно убивать, вспомни Раскольникова, презирает деньги — священный для них идол, верит в Бога и черта, при этом оплевывает то, во что верит, а заодно и самого себя; любит каяться в публичном месте, целуя при этом землю; рассуждает о душе, пьянствует, плачет и через мгновение насилует юродивую, блаженную девочку…

— И вы такой? — перебил Боря.

— Конечно! И я, и ты, и твой отец, и тесть, и великий князь Владимир Красное Солнышко! Мы — баранье стадо! Но в стаде всегда есть пара-тройка баранов, которые покрывают самых красивых самок, которые жрут самую сочную траву, от одного рыка которых остальные самцы бредут прочь. Я прав?

— Прав, — соглашался Борис.

В калейдоскопе экзотических покойников Борису запомнился китаец, маленький, юркий, с куцей бороденкой и в пестром шелковом одеянии.