Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы - Наталья Павлищева

— Чему учиться? Вот этим вашим глупостям? Там нет ни слова о величайшем немце Фридрихе Прусском, чего же стоит ваша книга?!

— Но ведь есть и другие…

— Они все глупые! Всему, что нужно, меня уже научили, я не вы, я офицер с шести лет, а секунд-лейтенант с десяти!

Возражать бессмысленно, Петр просто не слышал того, что ему говорилось. Она замолчала и больше никогда не спрашивала, почему он не учится.

Петр вовсе не был глуп, и ему тоже хотелось узнавать что-то новое, но, откровенный невротик, он просто не был способен долго удерживать на чем-то внимание; времена, когда Штелин учил его в игре, прошли, теперь это было бы нелепо, а сесть рядом с супругой и изучать лист за листом он не мог. Это было его бедой, а не виной, но не нашлось человека, который прописал бы наследнику престола успокоительные капли, ввел для него строгий распорядок дня, режим учебы и развлечений… Не нашлось воспитателя, и это в высшей степени неуравновешенное существо оказалось сначала с ранних лет изуродовано муштрой, а потом заласкано и предоставлено само себе. У императрицы Елизаветы Петровны тоже не хватило терпения обучить племянника, чтобы тот смог стать достойным преемником, она поскорей женила Петра. Результат оказался плачевным со всех точек зрения.

Теперь Екатерина стала неинтересна Петру, потому что читала, в любую свободную от мужа и Чоглоковой минуту она открывала книгу. Теперь это Тацит, Плутарх и, наконец, практически энциклопедия «Философский и критический словарь» Бейля. Потом к ней попадает Вольтер. Бейля посоветовал Кирилл Разумовский — брат Елизаветиного фаворита.

Кирилл Григорьевич был прекрасным примером, чего может добиться человек, если у него есть ум и тяга к знаниям. Конечно, большую роль сыграл фавор брата, но мало ли отпрысков боярских и дворянских отправлялось за границу за казенный кошт, а возвращались, проболтавшись там по несколько лет, дурни дурнями, а этот пастушок схватил все, что надо, развился и превратился в то же время в элегантнейшего сибарита, всеобщего и особенно дамского любимца, о котором долго вздыхали и в Париже… По возвращении из Европы государыня женила Разумовского на Нарышкиной и назначила президентом Академии наук!

Петр слышал, что император Фридрих привечал у себя Вольтера, а потому произведения строптивого француза попробовал хотя бы почитать, а не только искать в них иллюстрации, но тщетно: долгий мыслительный процесс на одну тему для князя тоже труден, куда легче перескакивать с одного на другое.

Комнаты великокняжеской четы разительно отличались, у Екатерины все больше книг, пришлось завести даже шкаф, куда постепенно стали переставляться и те, что привезены Петром еще из Киля. У самого Петра длинные узкие столы с картонными крепостями, макетами пушек, армией оловянных или крахмальных солдатиков. И снова свора собак, которых запрещено держать в спальне, но не запрещено в личной комнате. Снова кнут, снова визг несчастных животных, падающих от усталости, потому что их хозяину вздумалось гонять бедолаг полдня. Непослушных били, причем так, что однажды на собачий визг прибежала Екатерина и была в ужасе, увидев, как ее супруг лупцует подвешенную за задние лапы собачонку. В ответ на просьбу отпустить несчастное животное Петр закричал, что так будет с каждым, кто его не послушает!

После скандала с дырками в запретной двери они жили от императрицы отдельно — в Летнем дворце, не слишком удобном, продуваемом сквозняками, со множеством скрипящих дверей и плохо закрывающихся окон. Петр чувствовал себя хозяином, причем не только в спальне, но и вообще в жизни. Его совершенно не интересовали дела государства, зато в собственном дворце он творил что хотел.

Вынужденный спать в спальне с Екатериной, он подчеркнуто изображал равнодушие и даже презрение к жене. Зато оказывал знаки внимания фрейлинам.

Ужин еще не подходил к концу, но Петр напился уже основательно, Екатерине даже показалось, что он был нетрезв до начала застолья. Уже привычно начал приставать к фрейлинам, те крутились, стараясь избежать внимания великого князя, потому что прекрасно знали, что ничего не последует, а пьяные грубости были неприятны. Екатерина пыталась не обращать на выходки мужа внимания.

Но на сей раз Петр словно задался целью вывести жену из себя. Он уже совершенно откровенно щипал принцессу Курляндскую, при этом нагло глядя на Екатерину. Принцесса была уж очень крива и дурна собой, подчеркнутое внимание к довольно уродливой девушке оскорбительно само по себе, а с комментариями, которые отпускал князь, тем более. Его шутки перешли пределы приличия, Екатерине надоело ловить на себе сочувствующие или откровенно насмешливые взгляды придворных, она приложила пальцы к вискам:

— Ах, как болит голова. Даже дурно. Видно, к непогоде. Извините, Ваше Высочество, я удалюсь, мне дурно.

Она не стала более извиняться, спрашивать разрешения у супруга. Пусть попробует что-то возразить. Не посмел, только гадко рассмеялся вслед. Курляндская хихикала…

Екатерина бросилась на постель, едва раздевшись. Снова придет после ужина пьяным, воняющим перегаром, табаком и псиной, будет заниматься глупостями вроде выстраивания прямо в постели своих солдатиков в ряд или заставит в ночной рубашке полночи стоять на холодном полу с ружьем на плечах. Екатерина поймала себя на том, что очень хочет, чтобы Петр… отправился ночевать к той же Курляндской. Пусть ее заставляет стоять на часах!

Князь все время твердил, что не спит с женой как с женщиной, потому что таковую в ней не видит.

— Ты ни на что не годна, даже стоять на часах! Вот такая-то…

Дальше следовали рассказы о том, как хороша в постели очередная возлюбленная. Екатерина уже прекрасно знала, что никакой постели не было, что все врет, но от этого становилось еще тошнее. Мальчишка хотел казаться взрослым, у него не получалось, а виноватой в этом оказывалась терпеливая жена. Но терпение просто подходило к концу. Общайся он по-человечески, без этих грубых вывертов и оскорблений, Екатерина все поняла бы, вместе они смогли бы стать взрослей и справиться с ситуацией, но Петр, изначально настроенный дурным лакеем Ромбахом на то, что с женой надо обращаться грубо и по-хозяйски, человека в ней не видел. Ничего не стоя сам, норовил низвести ее до своего уровня, а не подняться самому, видя ее терпение и непротивление, ради самоутверждения оскорблял и унижал.

Он был слаб во всем, не только физически, но и характером; внутренне протестуя против всего, что его заставляли делать, Петр не решался протестовать внешне, и раздражение выливалось на тех, кто слабее или зависел от него. Поэтому гонялись лакеи, нещадно избивались бедные собаки, вешались пойманные крысы… Екатерина зависела от Петра, она не была слабее, напротив, муж чувствовал ее внутреннюю силу, а потому заставлял подчиняться особо изощренно, унижал с особенным удовольствием.

И чем терпеливей она старалась быть, тем сильнее хотелось унизить. Сознавая, что не прав, что не стоит жены, стал пить, а пьяному море по колено, уже не стыдно, и не жалко, и все равно, что впереди.

Был ли выход из этого тупика? Наверное, был, но не нашлось рядом умного взрослого человека, который взял бы за ручку и вывел, а сам Петр вместо света шел назад во тьму. И Екатерине терпеть становилось все труднее.

Она долго лежала, стараясь не плакать, но и не думая, как исправить мужа. Надоело, ничего исправлять не хотелось. Хотелось только одного: чтобы он куда-нибудь делся, исчез, испарился…

Он пришел поздно, едва держась на ногах…

Екатерина зарылась в перину и подушку, делая вид, что спит. Отвязаться от мужа не получилось, Петр твердо вознамерился в очередной раз заплетающимся языком рассказать супруге о том, как он предпочитает ей другую.

— Вы пьяны! Я не желаю выслушивать ваши откровения об изменах, которых не было!

Он действительно оказался пьян сильнее обычного и взъярился тоже сильнее. Сорвал одеяло и… накинулся с побоями:

— Я тебя, сучка, заставлю быть внимательной к мужу!

Неизвестно, чем все закончилось бы, но внезапно самому Петру стало худо и его вывернуло прямо на постель!

Едва успев отскочить, Екатерина кинулась прочь из комнаты, прижимая платок к носу и рту. Мерзкий запах поплыл по комнате…

Позвав к мужу слуг, она ушла подальше. Ее новая горничная Владиславова молча принесла и подала большую шаль — закутаться от холода.

Не хотелось никого видеть, и Екатерина с одной маленькой свечой в подсвечнике зашла в комнату, где обычно проводил дни князь. Пока приводили в порядок Петра, потом постель и комнату, она разглядывала сокровища мужа. Длинные столы уставлены макетами крепостей, пушек, множеством солдатиков. Узкие стальные полосы вдоль столов, если дернуть за какую-то веревку, издавали звук, по мнению Петра, похожий на орудийные залпы. Екатерина несколько раз бывала в этой комнате, насквозь пропахшей табаком, собаками, кожей, потом…