Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Из ледяного сна юношу вырвало деликатное покашливание за спиной. Он отхлебнул из бокала, проследил взглядом за тяжело хлопающей крыльями белой птицей и только затем обернулся. Верный Фрост был уже здесь.

– Почему так долго? – спросил Кей.

От Джейкоба ему досталось идеальное чувство времени, а от заключенного в зеркальном плену мальчика – способность не замечать упрямого хода секунд.

Вот и сейчас он знал, что прошло намного больше часа, вечеринка внизу утихла, Госпожа, стоя в оконной нише, устало обмахивается веером, опирается на руку нового воздыхателя, непринужденно щебечет, однако думает о нем, Кее. Но что ему за дело до того? С усилием юноша заставил себя вернуться к «здесь и сейчас».

– Где вы пропадали?

Фрост чуть согнулся в поклоне, прижимая правую, белую и пухлую руку к груди.

– Разрешите доложить… Все оказалось сложнее, чем мы предполагали.

– А что мы предполагали? – безнадежно пробормотал Кей. – Ничего-то мы и не предполагали. Идиоты мы с вами, Фрост. Конечно, картину написал не старый безобразник де Вильегас?

– Конечно нет. Ее написала девушка.

– Девушка?

– Девушка. Она работала в мастерской де Вильегаса.

– Вот как, – сказал Кей. – Все интересней и интересней. Надеюсь, вы ее привезли?

– Конечно. Девушка ждет на лестнице.

– Почему на лестнице? Почему вы вечно издеваетесь над моими гостями, Фрост? Почему вы не предложили ей кофе? А впрочем, не важно. Что же вас задержало?

– Девчонка искала муфту.

– Муфту?

– Да, медвежью муфту. Без нее отказывалась ехать.

– Муфту, значит… – протянул Кей. – Что еще?

Фрост позволил себе улыбнуться.

– Что вы лыбитесь, как старая обезьяна, Фрост?

– Я восхищаюсь вашей проницательностью, мессир.

Кей задумчиво погладил пальцем стебель мертвой орхидеи и поникшую чашечку. С хрустальным звоном стебель раскололся, и упавший на пол цветок рассыпался сотней крошечных ледяных игл.

– Итак, я прав, и было что-то еще. Что же?

– Зеркало.

– Зеркало?

– Да, мессир, зеркало.

Кей недоверчиво присвистнул.

– Неужели то самое зеркало, Фрост?

– Наверняка то самое. Рама обгорела, стекло закопчено, вдобавок глупцы его перевернули – то ли от незнания, то ли в надежде обмануть нас. Но я узнал его. Вы бы тоже узнали – вы видели его в гостинице.

– Обуглено, – пробормотал молодой человек, обращаясь скорее к останкам цветка, чем к слуге. – Как же я его не нашел? Точнее, как вы его не нашли?

– Боюсь, там было слишком жарко…

Кей покачал головой и усмехнулся:

– Забавно…

– Разрешите в свою очередь полюбопытствовать, что именно вас позабавило, мессир?

– Два зеркала, и оба мне достались обугленными. А ведь я не любитель огня. Как полагаете, Фрост, это дурная примета?

Слуга, казалось, задумался над вопросом и молчал довольно долго, а потом решительно заявил:

– Нет, я не верю в приметы.

– А во что вы верите, Фрост? – задушевно спросил юноша. – В Люцифера, сидящего в замерзшем озере? В Вавилонскую башню из букв? В зеркальную проекцию? Или, скажем, в то, что сердце у меня из чистого льда – верите, нет? Может, вы верите в мировую гармонию и справедливость, в счастье для всех оптом, в бесплатный суп для бедных, в пятничные чаи с мятной пастилой и в крокет по вторникам? Ну, говорите.

Фрост обеспокоенно нахмурился:

– Извините, мессир, я не верю ни во что из перечисленного. Но я верю в то, что не ошибся в выборе, когда нашел вас.

Кей рассмеялся. От звуков его смеха остатки поникших орхидей жалобно звякнули и рассыпались снежной пылью.

– Фрост, – выдавил юноша сквозь смех, – неужели до вас так до сих пор и не дошло, что не вы нашли меня, а я – вас? И вообще, что вы тут застыли как примороженный? Ступайте, пригласите девушку.

Кей снова смотрел на Город внизу – а точнее, на две бледные звезды, взошедшие над Городом. Он не видел, как вошла девушка, зато слышал прекрасно. Слышал звук ее шагов, торопливое и сбивчивое дыхание, слышал, как бьется ее сердце, при желании мог бы услышать и шелест текущей в венах девушки крови. Собственное сердце Кея не билось давно. Двенадцать лет, ровно половину его жизни. На фоне этой огромной тишины очень легко было расслышать биение чужого сердца. Сердце девушки билось отчаянно, как пойманный за шкирку маленький, но злой зверек.

– Вы боитесь меня, – сказал Кей, не оглядываясь.

– Нет. – Голос девушки прозвучал мягко, уверенно и отчетливо. – Нет, это ты должен меня бояться.

Только тут Кей повернулся. В левой руке девушки была белая потертая муфта. В правой гостья сжимала маленький револьвер, ствол которого нацелился в грудь Кея. Пока Кей смотрел, муфта упала на пол с глухим звуком, но ствол не дрогнул.

– Как интересно. А главное, как неожиданно, – сказал Кей, в этот момент очень напоминавший Джейкоба.

Глава 5

Перекресток

Как хотелось бы начать рассказ с картины, писанной резкими, грозовыми мазками: вот Кей в широком плаще нараспашку стоит над волнами седого моря, ветер треплет его светлые волосы и по-байроновски повязанную на шее косынку. Он смотрит прямо в зрачок приближающегося шторма, и в сердце его нет ни печали, ни зла, а яростные буруны внизу кусают гранитные скалы… Увы. Вместо гранитных скал имелся пологий ракушечный берег, заканчивающийся небольшим обрывчиком. От обрыва и до горизонта простиралась потрескавшаяся корка грязи, а Кей сидел на корточках и сворачивал косяк. Лишь одно роднило унылый пейзаж с грозовым полотном – цвет неба, яркого, кроваво-красного, как воспаленное гриппозное горло. Пахло пылью, бертолетовой солью и гарью. Солнце валилось в солончаки. Непонятно как возросший из солевой корки камыш зло и сухо потрескивал, и тек, дрожа, над ложем бывшего моря раскаленный воздух.

Самокрутка в пальцах Кея все не разгоралась. Он приложил косяк к камню, и бумага с травой вспыхнули, словно спичка.

– Хорошего дня и доброй ночи, – сказал юноша, неведомо к кому обращаясь.

Неведомо к кому, потому что вряд ли он обращался к двум странным созданиям, засевшим в камышах.

Некогда, еще при Королеве, море звалось Ледяным. И действительно, слой льда толщиной в три фута держался в заливе с октября до мая. На льду нежились жирные тюлени, на тюленей охотились белые медведи, а на медведей (как, впрочем, и на тюленей) – местные жители с костяными копьями и гарпунами, и все оставались довольны. С приходом в Третий Круг Господ W, P и F море не то чтобы отступило, а попросту исчезло, оставив после себя лужицы – настолько соленые, что вода в них не могла даже протухнуть. Тюлени вымерли. Белые медведи разбрелись по пустыне, где их истребляли бьярмы и дикие сатсу. Некоторых приручили ромале и таскали теперь измельчавшее потомство северных исполинов по ярмаркам. На побережье прежде Ледового, а ныне Сухого моря, как и везде в Третьем Круге, млекопитающие сдавали позиции птицам и ящерам, чей расцвет наступал с пугающей быстротой. Впрочем, речь не о нынешних скудных временах.

В дни Королевы жители рыбацких деревушек и городков, расположенных к юго-востоку, с нетерпением ждали, когда залив очистится ото льда, дабы спустить на воду быстрые джонки и пузатые торговые когги. Чтобы ускорить этот процесс, в конце апреля в прорубь обычно швыряли красну девицу, привязав ей к ногам для верности здоровенный булыжник. Красны девицы в тех краях неплохо умели плавать и, возможно, разобрались бы как-нибудь и с булыжником, если бы быстрое течение не сносило их к северо-западным фьордам. Здесь, в узких и темных протоках, они находили вечный покой среди упавших с берега перегнивших сосен, камней и ракушек, иллюзий и обещаний. Пескарники вили гнезда в их волосах и высиживали икру, слепые зеркальные нубии отражали желтый оскал их зубов, и ручьевики строили из бисеринок их красных ожерелий свои домики. Девицы тихо и упрямо ждали Конца Времен, дабы восстать из сырых могил и укоризненно взглянуть в глаза погубителям.

Море отступило. Сосновые леса и затененные фьорды поглотила горячая степь, а затем и пустыня. Конец Времен не настал. Местные пугали редких простаков-туристов из Города рассказами о притаившихся на солончаках голодных чудовищах и под шумок шарили по карманам доверчивых слушателей. Кей без особого интереса смотрел на два объеденных водой и рыбами девичьих трупика, делавших жалкие попытки расчесать обесцвеченные солью волосы раковинами гребешков. Девицы прихорашивались, как могли, в ожидании справедливого решения их горьких судеб. До бедняжек так и не дошло, что исчезнувшая вода ничему не положила конец и ничего не решила. Вода просто испарилась, ушла под землю, просочилась в бесчисленные и бездонные норы-червоточины, испестрившие берег за спиной Кея. Ракушечник напоминал хорошенько изгрызенный червями сыр. Сделаешь неверный шаг – и ухнешь в самую пропасть и в темноту, к земным корням, нависшим над небом Четвертого Круга. Караванщики называли это место Сквозными Дырами.