Дикий батальон - Вячеслав Миронов

Наверное, так сходят с ума. Один я говорил, что надо бежать немедленно. Второй с ним спорил, что убьют. Первый настаивал, что это не жизнь, а существование, так стоит ли его влачить? Рвануть и все! А там будь что будет. Я соглашался с ним.

Второй говорил, что сейчас нет смысла дергаться. Нет документов. Даже если мне чудом удастся добраться до своих, то подтвердить свою личность я не смогу. Значит надо ждать удобного случая и захватив документы бежать! Я соглашался и со вторым.

Потом мне показалось, что они начали драться. Сознание меня покинуло, а может я просто от выпитого отрубился?

Очнулся я только утром. Спал я в одежде. Голова гудела, во рту словно стая кошек опорожнилось. Со стола уже было все убрано. Витя сидел со стаканом вина в одной руке и бутербродом в другой. Ждал меня.

— Убери, — я отмахнулся.

— Выпей — полегчает!

— Я вчера перебрал, теперь неделю на спиртное смотреть не могу. Это уже проверено!

— Выпей! Это тоже проверено!

— Давай! — я выдохнул, зажмурился и выпил четверть стакана домашнего вина.

Гадость. Было ощущение, что оно вернется сейчас назад, но бутерброд, упавший сверху придавил его. Вроде, даже и полегчало!

— Ну, как?

— Вроде отпустило, — я вытер тыльной стороной ладони испарину, что появилась на лбу. — Ты извини меня, Витя, что накинулся на тебя вчера. Что-то накатило. Это я не со зла.

— Понимаю, Олег, понимаю. Если бы не ты, то я бы вчера был такой. У самого на душе кошки скребли. Но ты меня опередил. Поэтому мне пришлось за тобой ухаживать…

— Меня что, рвало?

— Нет. Просто водку наливал, посуду убирал.

— Как охрана?

— Мужики сначала удивились, потом посочувствовали. Много интересного рассказывали.

— Что именно?

— Сыпят Гусейновской армии и в хвост и в гриву во всех направлениях. Он уже неделю объезжает учебные лагеря. Пока доволен.

— А что дальше?

— Ты опять за свое?

— Рвать когти надо из этого бедлама.

— Ждать надо!

— Будем ждать. Только комбатовский сейфик надо приоткрыть. На чуть-чуть.

— Может пить с ним начать?

— Не получится. Я вчера с мужиками говорил. Комбат пьет в гордом одиночестве. Всех остальных он презирает. Считает ниже собственного достоинства с остальными общаться.

— Козел!

— Не то слово, вдобавок ко всему он родственник Гусейнова. Тот его унижает по-черному, особенно за последний разгром батальона. Но кровь родная, поэтому и терпит. Сам знаешь, как в местных краях относятся к родственникам.

— Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?

— Вид один, что в профиль, что в анфас — чмо!

— Предателей никто не любит.

— А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.

— Особенно всем понравилось, что он игнорировал в категоричной форме все наши занятия, а когда пришло время для самостоятельных стрельб, то опарафинился по полной программе.

— Не верят они ему?

— Не верят. Называют предателем и всем прочим, сам знаешь, какой цветистый у них язык.

— Ислам-то он принял?

— Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.

— Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!

— Больные на голову. Дети гор!

— Интересно, а член ему укоротили?

— Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.

Вошел охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.

— Легок на помине, свинья позорная!

— Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.

— Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!

— Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.

— А, давай! — мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? — С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь ее выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?

— Не знаю. Вскрытие покажет.

— Спасибо, утешил.

— Не стоит. За что будем пить?

— За здоровье. За что еще?

Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.

Часть девятая

Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.

— Чапай думу думает!

— Маринует нас в приемной, унижает.

— Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!

— Пять минут прошло?

— Прошло. Пошли!

Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.

— Привет, чмо! — Виктор был настроен весело-агрессивно.

— Давно не виделись, предатель!

— Выйдите и зайдите, как положено! — сказал Модаев, не поднимая головы.

— Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! — я вскипел.

— Мне позвать охрану?

Витя схватил его за горло сзади в «замок». Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.

— Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?

— Х-х-х! Хет!

То есть — нет?

— Хет!

— Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.

— Будешь еще шуметь?

— Нет, — Серега крутил головой. — Отпустите.

Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.

— Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!

— Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.

— Я не буду стрелять.

— Встань.

— Чего ради я должен вставать?

— Нам спокойнее будет!

Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.

— Я же говорил, что он чмо.

— Тоже мне новость.

— Теперь поговорим. Чего хотел?

— Пистолет отдайте! — тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.

— Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!

— Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?

— Отдай, Витя.

— На, чмо.

— Поговорите у меня еще! Козлы!

Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.

— Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?

— Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!

— Короче! Чего хотел?

— Гусейнов привез новые планы и методики обучения.

— Так в чем дело? Бери и обучай.

— Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.

— Ага, как в «Боевом листке», «Делай как я». И фотография на Доске почета 9 на 12.

— В траурной рамке.

— Что я вам плохого сделал? — он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.

— А ты сам не понимаешь, что ты сделал?

— Что? — глаза его были полны слез.

— Ты предал своих. Из-за тебя, — вернее, с твоей помощью — захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? — я грохнул по столу кулаком.

Дверь открылась, появилась голова охранника.

— Все нормально, закрой дверь, — сказал Витя как можно более спокойным тоном.

Дверь закрылась.

— И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?

— Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?

— Серега, так зачем ты нас всех продал?

— Родственники жены заставили, — глухо произнес Серега, глядя в стол.

— Объясни мне — тупому старлею, как можно офицера что-то заставить делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!