Диоген - Игорь Евгеньевич Суриков

страдания, и показывал, какую опасность несут они тем, кто этим пользуется. Но он не отказывался от того, что можно легко и без особых усилий добыть для насущных физических потребностей, против холода и голода и для удовлетворения других желаний. Он предпочитал здоровую местность гиблой и выбирал наиболее подходящую для каждого времени года. Заботился и о достатке в пище, и о скромной одежде, но чуждался общественной деятельности, судов, соперничества, войн, бунтов. В образе жизни более всего он подражал богам. Только они, как утверждает Гомер, живут беззаботно, в то время как человечество проводит дни в трудах и тягостях» (Дион Хрисостом. Речи. VI. 30–31).

«Часто он объявлял во всеуслышание, что боги даровали людям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное» (Диоген Лаэртский. VI. 44).

В сущности, цель здесь ставится такая: не утруждаться. Не очень обычный аскетизм, не так ли? И даже в каком-то смысле, так сказать, гедонизм light. Настоящие гедонисты призывали: «Бери от жизни всё». А у киников — «Бери то, что само падает в руки». Излюбленным времяпрепровождением Диогена было просто валяться около своего пифоса, греясь на солнышке…

Не только и не столько в самоограничении заключается кинизм. Не менее, если не более, важно в нем демонстративное презрение ко всем общественным нормам. Научиться этому, чтобы стать истинным киником, было едва ли не труднее, чем привыкнуть к нищенскому образу жизни. Свидетельством могут служить хотя бы следующие эпизоды:

«Кто-то хотел заниматься у него (Диогена. — И. С.) философией; Диоген дал ему рыбу и велел в таком виде ходить за ним; но тот застыдился, бросил рыбу и ушел. Спустя некоторое время Диоген вновь повстречал его и со смехом сказал: «Нашу с тобой дружбу разрушила рыба!» Впрочем, у Диокла это записано так: кто-то попросил: «Научи меня разуму, Диоген»; философ, отведя его в сторону, дал ему сыр ценою в пол-обола[28] и велел носить при себе; тот отказался, и Диоген сказал: «Нашу с тобою дружбу разрушил сырок ценою в пол-обола!» (Диоген Лаэртский. VI. 36).

Итак, многих отталкивал от обращения в киническое учение элементарный стыд, боязнь того, что окружающие будут смеяться. Этот-то стыд Диоген рекомендовал искоренить в себе и своим образом жизни показывал, что сам он от этого чувства совершенно избавился. Тем самым, между прочим, подрывая важнейшие устои всего бытия эллинской полисной цивилизации.

Дело в следующем. Специалисты по исторической этологии — научной дисциплине, изучающей моральные ценности различных эпох и народов, — делят все человеческие культуры на «культуры вины» и «культуры стыда». В первом случае регулятором поведения людей служит некое внутреннее чувство нравственно должного — то, что в христианской этике называют совестью. Во втором же случае человек действует всецело с оглядкой на то, как его оценят другие. Главное — не «ударить в грязь лицом», чтобы не пришлось испытывать стыд.

Античная греческая культура была типичной «культурой стыда»{69}. Интересно, что само понятие «совесть», судя по всему, эллинам архаического и классического периодов было еще вполне чуждо, даже и слова такого в языке не существовало{70} (нет его, кстати, и в кинизме). Для «нормального» грека суждение общины, мнение окружающих, то, что называют репутацией, — превыше всего. Для Диогена же все подобные вещи, можно сказать, обола ломаного не стоят.

Если вдуматься, здесь мы сталкиваемся с позицией, по-своему не менее эгоистичной, чем у Аристиппа и киренаиков. Поступай всегда, как тебе хочется, а на остальных просто не обращай ни малейшего внимания. Живи так, будто этих остальных просто нет, будто ты находишься на необитаемом острове. «Как в сущем киники отрицали наличие любых общностей… — так же и в человечестве они считали любые общности (как то: государства, политические и общественные союзы, религиозные братства и т. п.) злом чистым и беспримесным, т. е. тем, что существует в том же смысле, что и болезнь… Иными словами, киники были крайними индивидуалистами и, как следствие, анархистами… Строго проводимое отрицание всяких конвенциональных, соборных ценностей приводило их к деятельному отказу не только от всякого государства, его интересов, жизни, законов, но и от всякой религии, которая в классическую эпоху была неразрывно связана с государством, от всякого народа и рода, ибо они никогда не существуют вне государств и религий. Отрицались не только государственные и религиозные институции, но и сами обычаи, навыки, привычки, сам принятый у эллинов обиход. Это был протест, не знающий никаких компромиссов, протест против всего целого современной им эллинской жизни»{71}. Просим прощения за довольно пространную цитату из работы современного ученого, но он, как нам кажется, характеризует кинизм достаточно рельефно.

Итак, «голый человек на голой земле». Абсолютно атомизированный, так сказать. Перед нами — индивидуализм самой высшей пробы. Уже говорилось о конфликте в древнегреческом обществе времен кризиса полиса двух тенденций — коллективизма и индивидуализма, притом что второй чем дальше, тем больше оказывался стороной побеждающей. И если те философы, которые отстаивали коллективистские, гражданственные ценности (Платон, Аристотель), принадлежали прошлому, то будущее было за теми, которые, мыслил индивидуалистически. А это можно сказать как об Аристиппе с его киренаиками, так и об Антисфене, Диогене и других киниках. Значит, философия этих последних — тоже философия грядущего; она смотрит вперед, в период эллинизма, когда полисный принцип был отвергнут в качестве основополагающего устоя бытия.

Отмечается{72}, что целью кинического образа жизни была, в сущности, так называемая апатия (буквально — «бесстрастие»), Что же это такое? Это, согласно определению философского энциклопедического словаря, «термин древнегреческой философской школы стоиков, обозначавший способность мудреца, носителя стоического нравственного идеала, не радоваться тому, что вызывает наслаждение у обычных людей, и не испытывать страданий от всего того, чего страшатся люди, вплоть до обращения в рабство, пыток и самой смерти. Мудрец, достигший апатии, управляет собой, руководствуясь одним только разумным нравственным законом»{73}.

Здесь говорится, правда, о стоицизме. Но качество или состояние, о котором идет речь, нужно связывать отнюдь не только с ним, а, пожалуй, с любой из ведущих философских школ эллинистического (причем именно эллинистического!) времени. Например, у Эпикура и эпикурейцев было понятие «атараксия» («безмятежность»){74}, означавшее по большому счету то же самое. Черта чисто индивидуалистическая: пусть тебя, тебя лично, как можно реже (в идеале — никогда) касаются душевные треволнения. А для этого нужно, по возможности, просто не обращать внимания на то, что творится вокруг. Сосредоточиться на себе, единственном и неповторимом.

Основоположниками же подобного, чисто индивидуалистического подхода к жизни, с ориентацией на