Детский сад, штаны на лямках - Люся Лютикова

От размышлений меня оторвал звонок мобильника. На экране высветился номер Руслана Супроткина.

– Давненько ты не звонил, – ехидно протянула я. – Чем порадуешь? Узнал, что я просила?

– По делу, которое тебя интересует, нет никакой информации, – отозвался капитан. – И вообще такого уголовного дела нет.

– То есть как это нет? – изумилась я. – Два трупа в городе есть, а уголовное дело не завели?

– Я не точно выразился. Наверняка уголовное дело завели, но для посторонних оно закрыто.

– Это ты-то посторонний? – возмутилась я. – Да ты в этой системе работаешь! У тебя что, нет знакомых в местной прокуратуре?

– В вашей местной прокуратуре, к сожалению, нет. А в прокуратуре Московской области мне недвусмысленно намекнули, что такого дела нет. И не будет.

– И что это может значить?

– Что решение уже принято.

От нехорошего предчувствия у меня мурашки побежали по телу.

– Какое решение? Ты можешь объяснить по-человечески?

Капитан ответил не сразу.

– У меня есть подозрение, основанное на жизненном опыте, что дело закроют в связи со смертью обвиняемого.

У меня вспотели ладони.

– Подожди, ты хочешь сказать… Ленку Алябьеву убьют? Инсценируют ее самоубийство в следственном изоляторе? Ты на это намекаешь?

Руслан ушел от прямого ответа:

– Такое иногда случается: подследственный не доживает до суда. Не обязательно самоубийство, еще может не выдержать сердце. Тут в чем суть: если расследование прекращается в связи со смертью обвиняемого, он по умолчанию становится виновным, тогда уголовное дело можно со спокойной совестью сдать в архив. И все концы в воду.

Мобильник выпал из моих рук. Ленка в еще большей опасности, чем я предполагала! А я тут сижу, борщи хлебаю! Надо действовать, и немедленно!

Глава 19

Я оделась ровно за минуту, как в армии, и бросилась к выходу. Но перед тем как выбежать из квартиры, я все-таки нашла под столом мобильник и перезвонила Руслану. Капитан, кажется, уже научился читать мои мысли на расстоянии.

– Очередная просьба из разряда невыполнимых? – спросил он.

– Надеюсь, выполнимая. Сможешь узнать адреса, по которым зарегистрированы несколько человек?

– Постараюсь. Диктуй фамилии.

– Махнач Ольга Валентиновна, ныне покойная. Прудникова Юлия Макаровна, убитая. И Корягин Александр Андреевич.

– Тоже умер?

– Живет, мерзавец, – хмуро отозвалась я, – довел бывшую жену до самоубийства, и даже не икнется ему.

Капитан, поняв, что я не в настроении, поспешно попрощался. А я поехала домой к Ленке Алябьевой, чтобы поговорить с соседом, который якобы слышал, как она истязает своего сына.

Когда я подошла к дому, сразу почувствовала: что-то не так. Внимательно оглядела двор: на первый взгляд с прошлого раза ничего не изменилось – та же ржавая детская карусель, сломанные качели и вонючие мусорные баки у подъезда. Завернула за угол, подняла глаза и обомлела: окно в Ленкиной квартире разбито! Сразу и не разглядишь за ветками акации, что в одной створке – прямоугольная дыра, очевидно, стекло аккуратно вырезали, просунули в дыру руку и открыли окно.

Ну что за город, что за люди! Как только прослышали, что хозяйка арестована, тут же ограбили квартиру. Господи, да у Алябьевой взять нечего, нет ни дорогой техники, ни антиквариата, комнаты стоят пустые! И все равно кто-то позарился на ее нищее барахло.

На двери подъезда висел кодовый замок. Я принялась ждать, пока кто-нибудь из жильцов не откроет дверь. Пять минут притоптываний на морозе – и из подъезда вышел подросток с собакой на поводке. Я ринулась в теплое нутро.

Сначала я решила поговорить с соседом, которого от Ленкиной квартиры отделяла лишь стена. Сверившись с ксерокопией заявления, я выяснила, что зовут его Геннадий Иванович Тутов.

Позвонила в дверь, но никто не открыл. Я еще несколько раз нажала на кнопку звонка с тем же результатом. Тогда я позвонила в третью квартиру на лестничной площадке.

– Кто там? – спросила за дверью женщина.

Я догадывалась, что в дверном глазке мое лицо выглядит перекошенным и весьма подозрительным, поэтому постаралась, чтобы хотя бы голос внушал доверие.

– Извините, мне нужен ваш сосед Геннадий Иванович. Звоню ему, никто не открывает. Должно быть, его нет дома. Не подскажете, когда он обычно бывает?

Дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель выглянула дама средних лет в розовом халате.

– Геннадий Иванович? Да он пенсионер, куда ему ходить, особенно в такой холод. Звоните громче, он, наверное, не слышит.

– Да я и так уже трезвоню как иерихонская труба.

– Звоните громче, – повторила женщина, намереваясь закрыть дверь, но я успела встрять:

– Простите еще раз за беспокойство, не подскажете телефон плотника?

– Плотника?

– Ну да, в местном домоуправлении ведь есть плотник?

Оправившись от изумления, дама сказала:

– Подождите минуту, попробую найти номер диспетчерской. – Вскоре она снова высунулась из двери и продиктовала цифры. – Только имейте в виду, ДЭЗ работает до пяти.

Я взглянула на часы: было без десяти пять. Авось успею!

По телефону диспетчерской ответил прокуренный мужской голос. Очевидно, отвечать на звонки посадили кого-то из слесарей.

– Мне нужен плотник, – сказала я, – заменить стекло в окне.

– Никого нет, все ушли, звоните завтра, – прохрипел мужик.

– Плачу по тройному тарифу! – в отчаянии выкрикнула я.

В трубке послышался возбужденный шепот, потом тот же голос, внезапно ставший обходительным, сказал:

– Специалист будет через четверть часа, диктуйте адрес.

В ожидании плотника я стояла у окна между первым и вторым этажами и смотрела, как на улице медленно падает снег. Похоже, единственное, что я могу сегодня сделать для Ленки Алябьевой, – это заменить разбитое стекло в ее квартире.

За спиной послышался шум. Я обернулась и увидела, как какая-то молодая женщина настойчиво звонит в Ленкину квартиру. Рядом с ней стояла девочка лет трех. Сразу бросилось в глаза, что одета женщина не по погоде: курточка на «рыбьем меху» слишком коротка для суровых морозов, едва прикрывает попу, да и сапожки осенние, на тонкой подошве. Зато девочка, как матрешка, укутана в теплый комбинезон с капюшоном, одни глазенки торчат.

– Вы к Лене? – спросила я.

– Да, – ответила женщина, – у нее второй день не отвечает телефон, я беспокоюсь, не случилось ли чего.

– Правильно беспокоитесь, случилось – Лену арестовали.

Собеседница распахнула глаза:

– Арестовали?!

– Она подозревается в убийстве двух человек.

– Господи боже! – ахнула женщина и поспешно спросила: – А как же Костик? С кем он остался?

– Костика днем раньше забрала опека, сейчас он в детском доме. Очевидно, со дня на день Елену лишат родительских прав.

Меня поразила реакция: женщину охватила паника. Она испугалась, как будто речь шла не об Алябьевой, а о ней самой.

– Мама, мне жарко, – сказала девочка.

Женщина наклонилась к ней и принялась дрожащими руками расстегивать комбинезон.

– А вы кто? – осторожно поинтересовалась она, не поднимая головы.

– Я Люся Лютикова, бывшая одноклассница Лены. Пытаюсь доказать, что она никого не убивала и хорошая мать.

– Она хорошая мать! – с горячностью воскликнула собеседница, выпрямляясь. – Очень, очень хорошая!

– Вас как зовут?

– Вера, я живу в соседнем доме.

– Вы подруга Лены?

– Больше чем подруга. Мы с ней обе – матери-одиночки и объединились, чтобы помогать друг другу. Когда одной нужно уйти на работу, другая берет ребенка к себе.

– Насколько я знаю, Лена не работала, – заметила я, – и если честно, меня это удивляет. Вот я лично не могу позволить себе не работать, хотя у меня нет детей. А ведь ей надо кормить сына!

Собеседница вдруг обозлилась:

– Она не работает всего несколько месяцев, и не от лени вовсе, а потому, что не может никуда устроиться! Вы вообще представляете себе, каково приходится в нашей стране матери-одиночке?!

Оторопев от ее напора, я покачала головой. А женщина продолжала:

– Ладно, в детский сад для матерей-одиночек льготная очередь, место дадут, спасибо государству. Но сады у нас теоретически работают до семи вечера, а на практике – ребенка надо забрать в пять часов, иначе воспитатели обозлятся и обязательно на нем отыграются. То есть, чтобы успеть в сад, уже в начале пятого я должна уйти с работы. Где, покажите мне, водятся такие работы, а? Хорошо, если помогает бабушка, а как быть, когда ее нет? Когда ты абсолютно одна – и за маму, и за папу, и за бабушку с дедушкой?! А еще дети имеют обыкновение болеть, а работодателей трясет от слова «больничный», поэтому мамашу с маленьким ребенком возьмут на работу только по знакомству. Или на такую паршивую должность, куда другие не идут.

– А вы где работаете? – успела вставить я.

– В поликлинике, в регистратуре. Есть утренние и вечерние смены, но я договорилась со сменщицей, что выхожу только с утра, чтобы успевать забрать ребенка из садика. Она любит поспать, поэтому согласилась. Зарплата, если вам интересно, – пять тысяч рублей. Минус подоходный налог, – отчеканила Вера.