Золотой поезд - Владимир Матвеев

— Что это ты? — спросил он соседа железнодорожника, спокойно развязывающего вещи, вместо того, чтобы связывать их.

— Таможенный досмотр. За Челябой новое правительство начинается, — усмехнулся железнодорожник.

Солдаты влезли в вагон. На полу теплушки, на платформе — раскрытые вещи пассажиров. Солдаты переворачивают в них белье, продукты, мелочь. На скорую руку запихивают все это обратно.

— Закройте, — сказал Реброву таможенник и бросил в чемодан мыльницу.

— Ушли, — вздыхают облегченно пассажиры, завязывая вещи.

— Перебулгачили зря.

— Ничего не взяли.

— В ту сторону едешь, к Самаре, — не берут, — сказал железнодорожник. — В Сибирь без пошлины не пускают… Таможенная война, — снова усмехнулся он.

Ребров застегнул чемодан.

— Готова? — спросил он Валю.

Вдруг совсем близко грянул марш духового оркестра. Пассажиры подняли головы: на платформе чешские солдаты, в светло-серых парадных мундирах, в шапочках лодочками, выстроились в ряд.

Сверкают серебром и победно гремят трубы. Прямо к станции несется пассажирский поезд. Блестящие вагоны первого класса сперва мелькали, потом медленно поплыли мимо, наконец остановились и скрыли здание вокзала.

— Урра! Урра! — раздалось по ту сторону пришедшего поезда. Торжественный туш то замолкал, то снова гремел оттуда. Очевидно, там приветствовали кого-то.

— Что за правители? — крикнул веселый железнодорожник проводнику из блестящего состава, показавшемуся в окно.

— Генеральная Академия Штаба, — ответил важно тот и поднял стекла.

— Нам сюда, Валя, — спрыгнул Ребров из теплушки в противоположную от вокзала сторону, где виднелись какие-то жалкие избушки.

За Челябинском железнодорожный путь убегает вниз. Здесь, как и на Горнозаводской линии, Уральские горы с трудом пропускают поезд, и он кажется игрушкой. А из окна вагона почти каждую минуту можно видеть несущийся бездымный локомотив, круто заворачивающий направо, направо, потом еще направо куда-то под гору, по спирали.

— Таганай, Таганай! — показывает Вале за окно ее сосед. — Полтора километра вышиной, — говорит он.

Мелькают пруд, домики, завод. Златоуст. Маленький вокзал заброшен в лесу. Георгиевские флаги висят над крышей. Бело-зеленых сибирских не видно.

Поезд почти не останавливается. Торопится дальше.

За окном поздний вечер. Темнота. Эхо усиливает стук колес. Вагон спит. Но и во сне пассажиры чувствуют скорость несущегося с гор поезда.

— Почем в Уфе брал мед? — услыхал вдруг отчетливый голос Ребров.

Он открыл глаза. Светло. Пассажиры спят.

Спит Валя. Тишина. Вагон не двигается.

— Тридцать пять, — ответили за окном на вопрос.

Ребров поднялся на ноги и вышел из вагона. Поезд ночью вырвался из гор, и кругом расстилалась степь. Тяжелое солнце заливало ее красноватым светом. Одинокая железнодорожная будка отсвечивала желтым. Ни станции, ни поселка.

— Почему стоим? — спросил Ребров разговаривавших проводников.

— Спроси охрану, — ответил один из них.

Ребров пошел к паровозу. На паровозе никого не видно. Он обошел его и увидел группу людей, стоявших недалеко от полотна у чуть дымившегося костра. Рядом с костром валялись какие-то деревянные сооружения, похожие на остов телеги. «Переехали кого, что ли?» — подумал Ребров и пошел к костру. Двое военных внимательно рассматривали деревянное сооружение.

— Вчера вечером были здесь, — говорил будочник.

— Наверное, и десятка верст не ушли.

Около военных бегал низенький человек в синем костюме. Он то подбегал к ним, то как будто собирался бежать к вагонам.

— Отправляйтесь же скорее, — горячился он. — Они вернуться могут.

— Машинист не едет. Надо проверить мосты, — ответил военный.

— Они могут быть минированы, — добавил второй.

— Кто тут был? — спросил Ребров.

— Красные банды, — оглядываясь, ответил черненький человек.

Ребров посмотрел на землю. Вокруг костра были разбросаны пустые закопченные сажей консервные банки, махорочная обертка, окурки, скомканная газетная бумага и несколько винтовочных гильз.

Ребров поднял консервную банку, посмотрел внутрь ее: остатки розового, непочерневшего еще мяса виднелись на стенках. Из банки вкусно пахло лавровым листом.

— Вот видите, свежие, совершенно свежие, — заговорил вдруг с Ребровым человек в костюме. — «Социалистическое» правительство, — злобно добавил он. — В своем тылу элементарного порядка наладить не могут, — сжал он кулаки и поднял их кверху.

Ребров подобрал с земли скомканный клочок газеты и вместе с банкой спрятал в карман.

— Едут, — сказал вдруг сторож.

Военные пошли вперед по полотну. Ребров взглянул туда. Навстречу поезду мчалось маленькое черное пятнышко. «Дрезина», — догадался Ребров. Он вернулся в вагон и разбудил Валю.

— Оставь на память, — сказал он ей, протягивая банку и рассказывая, откуда она. Потом разгладил скомканную бумажку.

Где и когда была напечатана эта газета — неизвестно. Только отрывок чьей-то речи можно было на ней прочесть:

Остается выбирать, товарищи: раз-

бредаться ли нам по домам, бросив

оружие и предоставив каждого из

нас самому себе, или попробовать

пробиться к нашим товарищам в

район Екатеринбурга, чтобы вместе с

ними задушить генеральскую контр-

революцию. Значит: идти ли две ты-

сячи верст по тылам белых, с боем

отбивая себе продовольствие, огне-

припасы, или крикнуть: спасайся,

кто может. Наш отряд единогласно

решил идти на соединение и не от-

ступит от своего решения, если даже

вы его не примете. Я не сомнева-

юсь… —

обрывалась речь неизвестного оратора.

«Хороши «банды», — подумал довольный Ребров, вспомнив разговор с черненьким человечком.

IV

Самарский вокзал, после сибирских, показался большим и красивым. В зале ожидания пришлось просидеть всю ночь. В гостинице легко было вызвать подозрение. При газовом освещении лица людей казались зеленоватыми, как у мертвецов. Между вокзальными диванами взад и вперед прохаживался чешский капитан, ожидая поезда. Вале он кажется жалким, маленьким, игрушечным человечком. Куда спешит он? Впереди — с запада движется к Волге Красная Армия, сзади — на востоке тысячи верст пространства, где уже орудуют партизанские отряды, спуская белые эшелоны под откосы. Офицер, как маятник вокзальных часов, медленно вышагивает из стороны в сторону. Его жена с ребенком одиноко сидит на диванчике. Только время от времени останавливается он перед ними, бросая сухие слова в ответ на вопросы жены. Несколько военных, видимо, случайно попавших в город, мелькают серыми пятнами то в одном, то в другом углу зала. Больше всего в зале пассажиров-беженцев; они дожидаются поездов на Сибирь. Табачный дым и кухонный чад висят в воздухе. Пищит ребенок где-то в углу. После двух перестали стучать тарелками официанты, и оголился закрытый буфет. Самые нудные часы ночи.