Призраки - Чак Паланик

Утро, это когда мистер Уиттиер кричит в коридоре: доброе утро. Новый день наступает, когда вновь зажигается свет.

До сегодняшнего утра.

Сестра Виджиланте кричит:

— Ты нарушаешь законы природы…

Здесь, без окон и дневного света, как говорит Герцог Вандальский, с тем же успехом мы могли бы сейчас находиться и на космической станции в стиле итальянского ренессанса. Или же глубоко под водой, на подводной лодке в эстетике древних майя. Или в заваленной угольной шахте, или в бомбоубежище Людовика XV, как это определяет Герцог.

Здесь, посреди какого-то города, буквально в нескольких дюймах от миллионов людей, которые ходят по улицам, сидят на работе, едят хотдоги, мы отрезаны от всего.

Все, что похоже на окна, здесь занавешено бархатом и гобеленом, или забрано витражным стеклом. Но это обманные окна. Это зеркала. А тусклый солнечный свет за витражным окном — это свет крошечных электрических лампочек, непреходящие сумерки за высокими узкими окнами готической курительной комнаты.

Мы по-прежнему ищем пути наружу. Стоим у запертых дверей и зовем на помощь. Просто не слишком настойчиво и не то, чтобы громко. Пока еще — нет. Пока из нашей истории не получится по-настоящему классный фильм. Пока каждый из нас не превратится в достаточно стройного персонажа, чтобы его могли сыграть звездные киноактеры.

История, которая спасет нас от всех историй из нашего прошлого.

В коридоре, у гримерной мистера Уиттиера, Сестра Виджиланте бьет кулаком в дверь и кричит:

— Эй, Уиттиер! Тебе придется ответить за это утро, — и видно, как с каждым словом у нее изо рта вырываются облачка пара.

Солнце не взошло.

У нас тут холодно и воняет.

Еды не осталось.

И мы все говорим ей, Сестре Виджиланте, все дружно: тише, тише. А то снаружи услышат и придут нас спасать.

Замок щелкает, дверь открывается, и на пороге стоит миссис Кларк в своем махровом халате, натянутом на груди. Глаза у нее красные и припухшие. Она выходит в коридор и закрывает за собой дверь.

— Послушайте, дамочка, — говорит Сестра Виджиланте. — Так нельзя обращаться с заложниками.

Герцог Вандальский стоит рядом с ней. Тот самый Герцог Вандальский, который вчера ночью спустился в подвал с хлебным ножом и перерезал все провода, ведущие к отопительному котлу.

Миссис Кларк трет глаза.

Агент Краснобай говорит из-за видеокамеры:

— Вы хоть знаете, сколько сейчас времени? Товарищ Злыдня говорит в диктофон Графа Клеветника:

— А вы знаете, что у нас нет горячей воды?

Товарищ Злыдня, которая отследила, куда идут медные трубы на потолке в подвале, добралась до бойлерной и отключила подачу газа к котлу для нагрева воды. Уж она должна знать. Она собственноручно свинтила вентиль с газового клапана и спустила его в водосток.

— Мы объявляем забастовку, — говорит щупленький Святой Без-Кишок. — Никто ничего не напишет. Никаких потрясающих «Франкенштейнов» и иже с ними, пока тут не будет тепло.

Сегодня утром: Ни тепла. Ни горячей воды. Ни еды.

— Послушайте, дамочка, — говорит Недостающее Звено. В узеньком коридоре, куда выходят двери гримерных, он стоит вплотную к миссис Кларк, так что его бородища едва не трется о ее лоб. Одной рукой он хватает ее за грудки и сгребает в кулак ткань халата. Подтянув ее вплотную к себе, так что ее необъятный бюст расплющивается о его грудь, он приподнимает ее над полом.

Вцепившись в волосатую руку, которая держит ее навесу, миссис Кларк дрыгает ногами, таращит глаза, запрокидывает голову назад и ударяется затылком в закрытую дверь. Ударяется, судя по звуку, неслабо.

Недостающее Звено трясет ее и говорит:

— Скажите старику Уиттиеру: пусть он сделает что-нибудь, чтобы у нас тут была еда. И чтобы отопление работало. Или пусть выпустит нас отсюда, вот прямо сейчас.

Мы: невинные жертвы заспавшегося, злобного психопата, похищающего людей.

В синем бархатном холле сегодня на завтрак не будет вообще ничего.

Пакетики, в которых было хоть что-то с печенкой, проткнуты раз по десять-пятнадцать каждый. У нас никто не любил печенку.

Серебристые майларовые подушечки там, в холле, они все сдулись. Все до единой. Надо же было такому случиться, чтобы всех нас посетила одна и та же мысль.

Даже при том, что отопление не работает, и уже стало холодно, еда успела испортиться.

— Надо во что-то его завернуть, — говорит миссис Кларк. Завернуть тело и отнести в дальний угол подвала, к Леди Бомж.

— Этот запах, — говорит она, — это не продукты. Мы не спрашиваем о подробностях, как он умер. Даже лучше, что мистер Уиттиер умер за сценой. Так мы сами сможем придумать наиболее страшный сценарий его кончины. Вот он лежит ночью в постели и с ужасом наблюдает за тем, как раздувается его брюхо. Все больше и больше. Вот он уже не видит своих ног. Потом что-то рвется внутри, и он чувствует, как поток теплой еды омывает легкие. Печень и сердце. Потом его пробивает озноб. Это шок. Серые волоски на груди буквально полощутся в холодном поту. Пот ручьями течет по лицу. Руки и ноги дрожат. Первые признаки комы.

Миссис Кларк может рассказывать все, что угодно. Все равно ей никто не поверит. Потому что теперь она — новый главный злодей. Теперь она будет нас мучить. Злобная мегера.

Да, мы сами поставим этот эпизод. Он будет истошно кричать и бредить. Закрывая лицо руками, прячась за растопыренными пальцами, белый как мел, мистер Уиттиер будет вопить, что за ним пришел дьявол. Будет кричать: помогите!

А потом впадет в кому. И умрет.

Святой Без-Кишок с его мудреными словами — брюшина, двенадцатиперстная кишка, пищевод, — он знает, как все это правильно называется,

В нашей версии мы все стоим на коленях у/постели Уиттиера и молимся за него. Бедные-бедные мы, невинные жертвы, запертые в заброшенном театре, умирающие от голода, мы все равно молимся за бессмертную душу нашего мучителя. Потом — постепенное мягкое затемнение. И пошла реклама.

Вот сцена из фильма, которому суждено стать хитом. Сцена, которая так и просится на премию «Эмми».

— Что хорошо в мертвецах, — говорит Обмороженная Баронесса, нанося очередной слой помады на свои несуществующие губы. — Они не могут тебя поправить.

Тем не менее хорошая история означает отсутствие отопления. Медленное умирание от голода означает, что мы остаемся без завтрака, Ходим в грязном. Может быть, мы не такие талантливые, как лорд Байрон и Мэри Шелли, но мы все же способны вытерпеть неудобства, чтобы наша история стала работать на нас.

Мистер Уиттиер, наше старое мертвое чудовище.

Миссис Кларк, наше новое чудовище.

— Сегодня, — говорит Хваткий Сват, — будет длинный день. Длинный-длинный.

И Сестра Виджиланте поднимает руку, и часы у нее на запястье отсвечивают зеленым в сумрачном коридоре. Сестра Виджиланте встряхивает часы, чтобы все видели, как они светятся, и говорит:

— Сегодня день будет такой, какой я скажу…

Она говорит миссис Кларк:

— А теперь покажи, где включать этот чертов свет.

И Недостающее Звено ставит ее на пол

Кларк и Сестра Виджиланте на ощупь пробираются в темноте, держась за сырые стены, к мутному серому свету призрачьего огонька на сцене.

Мистер Уиттиер, наш новый призрак. Даже у Святого Без-Кишок урчит в животе. Некоторые женщины, говорит Мисс Америка, пьют уксус, чтобы уменьшить желудок. А голодные боли — это действительно очень больно.

— Расскажите мне что-нибудь, — говорит Мать-Природа. Она зажгла ароматическую свечу, яблоко с корицей, со следами зубов на воске. — Кто-нибудь, — говорит она. — Расскажите мне такую историю, чтобы мне уже никогда не хотелось есть…

Директриса Отказ говорит, прижимая к груди своего кота:

— История, может быть, и отобьет аппетит у тебя, но Кора-то все равно голодный.

И Мисс Америка говорит:

— Скажи своему коту, что еще через пару дней он и сам перейдет в категорию еды. — Ее ярко-розовый спортивный купальник уже смотрится чуточку великоватым.

И Святой Без-Кишок говорит:

— Пожалуйста. Кто-нибудь. Отвлеките меня, пожалуйста, чтобы я не думал про свой желудок. — У него совсем другой голос, суховатый и мягкий. В первый раз он говорит не с набитым ртом.

Вонь — густая и плотная, как туман. Никто не хочет дышать таким воздухом.

И направляясь к сцене, к пятну света вокруг призрачьего огонька, Герцог Вандальский говорит:

— До того, как я продал первую картину… — Он оглядывается, чтобы убедиться, что мы идем следом, и говорит: — Я был антиподом вора, который специализируется на предметах искусства.

А солнце уже начинает вставать — постепенно, от комнаты к комнате.

И мы все делаем мысленную заметку: Я был антиподом вора, который специализируется на предметах искусства.

По найму

— Микеланджело не называют ватиканской продажной девкой, — говорит Герцог Вандальский, — За то, что он умолял папу Юлия дать ему работу.