Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Исходя из этого требования, посредственный, но политически актуальный роман Ф. И. Панферова «Бруски» Мехлис похвалил, одного же из руководителей РАПП, попытавшегося утверждать, что творческий метод Льва Толстого «наиболее подходящ для нас», высмеял.

Отсутствие нужной реакции на партийные требования, излишне независимая позиция руководителей РАПП стали причиной скорого роспуска ассоциации и создания новой организации — Союза советских писателей. Признанный лидер советской литературы Горький, внутренний конфликт которого с правящим режимом все нарастал, рискнул, готовясь к первому съезду писателей в 1934 году, оспорить претензии Мехлиса и П. Ф. Юдина, тогда заведующего отделом ЦК партии, на идеологическое руководство литературным процессом.

В письме Сталину он не сдержал резкости, видно, допекли окончательно партийные кураторы: «Юдин и Мехлис — люди одной линии. Группа эта — имея «волю к власти» и опираясь на центральный орган партии, конечно, способна командовать, но, по моему мнению, не имеет права на действительное и необходимое идеологическое руководство литературой, не имеет вследствие слабой интеллектуальной силы этой группы, а также вследствие ее крайней малограмотности в отношении к прошлому и настоящему литературы».

Голос писателя услышан не был, его даже не удостоили ответом. Но продолжение эта история все же имела. В следующем, 1935 году Горький со страниц «Правды» подвергся облыжным обвинениям писателя Панферова. Устами последнего Алексею Максимовичу давали понять: к неприкасаемым он не относится. Горький попытался дать ответ через ту же «Правду», но Мехлис отказал классику соцреализма. Злопамятен был и возможности отомстить имел уже предостаточно.

Свой голос Лев Захарович вплел и в кампанию борьбы с формализмом и натурализмом в советском искусстве, развернутой в 1936–1938 годах. 28 января 1936 года ее открыла правдинская редакционная статья «Сумбур вместо музыки». В ней под предлогом преодоления формалистических шатаний и грубого натурализма, якобы отличавших оперу Д. Д. Шостаковича «Катерина Измайлова», фактически содержался призыв покончить с эстетическими принципами первых послереволюционных лет, когда в искусстве допускались смелые поиски, различные течения, и, как и в литературе, утвердить господство идеологического догматизма (под псевдонимом «социалистический реализм»).

Позднее, наращивая обороты идеологической кампании, «Правда» поместила разгромные статьи, касавшиеся еще одной оперы Шостаковича — «Светлый ручей», пьесы М. А. Булгакова «Мольер. Кабала святош», оперы-фарса «Богатыри» по либретто Д. Бедного.

Особенно характерно личное участие Мехлиса в расправе над последним из названных произведений, поскольку оно ярко раскрывает методы и приемы, к которым прибегал Лев Захарович, участвуя в погромных идеологических кампаниях. Когда поэзия Демьяна Бедного считалась работающей на революцию, главный редактор «Правды» поддерживал его. На заседании редколлегии в августе 1935 года он прямо потребовал от подчиненных привлекать поэта к сотрудничеству: «Очень жалуется все время Демьян Бедный. Это (фельетоны. — Ю. Р.) его стихия, а его саботируют — не присылают ему материала». Какое-то время на страницах газеты постоянно появлялись басни этого автора.

Именно в «Правде» 24 октября 1936 года был опубликован выдержанный в хвалебных тонах самоотчет Бедного о работе над оперой-фарсом «Богатыри», премьера которой состоялась на следующий день. Ничто, казалось, не предвещало грозы. Благожелательность, однако, изменила Мехлису сразу же, как только спектакль посетил глава правительства Молотов. Он выразил крайнее возмущение постановкой, после чего последовало постановление Политбюро о ее запрете. Буквально наутро, 15 ноября «Правда» поместила разгромную статью об опере, а на следующий день — информацию о собрании-погроме, состоявшемся в Камерном театре А. Я. Таирова, где был поставлен спектакль.

Мехлис лично отредактировал эту информацию в сторону ужесточения. Вместо примирительной фразы: «Таиров высказал убеждение, что дальнейшей своей работой Камерный театр сумеет исправить эту ошибку», он вписал прямо противоположное по смыслу: «Это значит, что А. Таиров не понял постановления комитета (по делам искусств. — Ю. Р.) и не делает из него всех необходимых выводов».[57] После этого одним из излюбленных тезисов главного редактора «Правды» в разговорах на литературные темы стало резкое возражение против «одемьянивания» советской поэзии.

Изгнанный из Союза писателей и из партии Демьян Бедный всеми силами пытался реабилитироваться и время от времени присылал в «Правду» свои опусы. В декабре 1937 года главный редактор переслал одну из басен Сталину, спрашивая его мнение. Ответ вождя гласил:

«Тов. Мехлис! На Ваш запрос о басне Демьяна «Борись или умирай» отвечаю письмом на имя Демьяна, которое можете ему зачитать.

Новоявленному Данте, т. е. Конраду, то бишь… Демьяну Бедному.

Басня или поэма «Борись или умирай», по-моему, художественно-посредственная штука. Как критика фашизма, она бледна и неоригинальна. Как критика советского строя (не шутите!), она глупа, хотя и прозрачна. Так как у нас (у советских людей) литературного хлама и так не мало, то едва ли стоит умножать такого рода литературу еще одной басней, так сказать… (во всех случаях отточия сделаны Сталиным. — Ю. Р.) Я, конечно, понимаю, что я обязан извиниться перед Демьяном-Данте за вынужденную откровенность.

Что к этому добавить?

Там, где есть «большой» вождь, не обойтись и без «малых» вождей. Войдя в число самых близких к Сталину политических деятелей, Мехлис получил право на повышенную долю общественного внимания. Когда в октябре 1937 года он был выдвинут по Кунцевскому избирательному округу Москвы кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР, пресса, начиная с районного «Большевика» и кончая «Правдой», запела осанну «нашему кандидату». За все 7 лет работы в «Правде», писал упомянутый выше партийный функционер Поспелов, Мехлис не имел ни одного выходного дня. Когда в 1933 году он заболел, в больницу попал «прямо из-за редакционного стола». И едва придя в себя, несмотря на протесты врачей, сразу занялся редакционными делами.

А вот статья Михаила Кольцова из «Рабочей Москвы» от 4 декабря 1937 года. Видному журналисту явно изменяют вкус и чувство меры. Друг друга сменяют одни бездушные штампы, в статье не найти ни единого живого слова: неутомимый, воинствующий марксист, вдумчивый партийный работник, твердый большевик и т. д. и т. п.

На все терпящую бумагу легли и вирши Алексея Суркова:

Подходит страна к исторической дате,Как к светлому праздничному рубежу.О Мехлисе, нашем родном кандидате,Я слово от самого сердца скажу…

Вслед за маститыми «инженерами человеческих душ» высказывались и рядовые избиратели. Н. Шубин, работник санатория «Барвиха», бывший технический работник аппарата ЦК: «В 11 часов, в 3–4 часа ночи мы почти всегда могли его видеть занятым. Свое здоровье Лев Захарович не оберегает, а о людях печется по-сталински».

Бывшая ткачиха «Красной розы» А. Грачева высказала восхищение радением главного редактора «Правды» о рабочем человеке. Фабула ее рассказа проста: на фабрике разворачивалось движение многостаночниц. Переходили на новую систему неорганизованно. Грачева написала об этом заметку. После публикации работницу вызвал нарком (впоследствии разоблаченный, как «враг народа») и отругал ее. Пошла тогда Грачева в «Правду». Ее принял плавный редактор, и — вновь публикация. «Никогда я не забуду той огромной помощи, которую в трудную минуту моей жизни оказал мне Лев Захарович Мехлис. Не побоялся он раскритиковать за меня, работницу, наркома».

Блажен, кто мог уверовать в благородные мотивы поступков этого человека…

Годы работы Мехлиса в «Правде» заметно повысили и укрепили его номенклатурное положение. Это стало возможным за счет абсолютной поддержки им тех мер, которые предприняли генеральный секретарь ЦК ВКП(б) и его ближайшее окружение, проводя политику «большого скачка» в экономике, искусственно разжигая в стране классовую борьбу, запугивая и физически уничтожая оппозицию, поучая писателей, поэтов, композиторов, как сочинять «правильные» книги и оперы. Лев Захарович стал одним из главных в стране пропагандистов курса, избранного сталинским руководством партии. Его энергии, инициативы и настойчивости в реализации сталинского курса оппоненты вождя могли лишь позавидовать.

Завершился процесс его утверждения как публичного политика общепартийного масштаба. К полученным ранее возможностям аппаратчика влиять на политику исподволь, используя преимущественно неформальные связи с руководителями партии, Мехлис добавил полномочия, вытекавшие из его высокого служебного положения и членства в Центральном комитете партии.