Шаг в небо - Сергей Слюсаренко

– Ну, иди, раз надо. Но попуток сейчас не найдешь. Тебе к шести надо в город успеть, не идти же затемно по шоссе. Подожди, – она ушла в сени и снова там тихонько стала перекладывать что-то. И вернулась с парой новых туристских ботинок.

– На вот. Не майся валенками. И носки шерстяные там, внутри, свернуты, – у нее что, склад на все случаи жизни в сенях? – Не бойся, не натрешь. Я смотрю, размер твой.

– И не забудь потом мне рассказать, как все дальше будет, – на прощание Дуня сказала совсем непонятную фразу. – И вот выпей, а то голова твоя ещё небось не отошла от вчерашнего.

Я думал, что это какая-нибудь настойка зверобоя, но жидкость была густая, терпкая, с привкусом совершенно не наших трав. У меня от нее даже в носу защипало.

– Ну, вот и сапоги-скороходы и вода живая – все что надо от Бабы Яги добыл, – пошутил я.

– Ну-ну, пошути у меня! – смеясь, погрозила пальцем Дуня. – Живо на лопату и в печь! Иди уже.

Уже выходя из дому, в сенях, я обратил внимание на висящую на стене рамку. В ней было что-то похожее на почетную грамоту. И написано «Доктору биологических наук Анисимовой Евдокии Андреевне, в честь 30-летия научной деятельности». И подпись, какого-то академика.

Я пошел, вначале спиной вперед, прощаясь с хозяйкой. Потом споткнувшись пару раз, уже не оборачиваясь, потопал в сторону шоссе. По пути задержался у разбитой машины и достал свое нехитрое оружие. Нож и монтировку. На случай кроликов.

К вечеру, когда сгустились сумерки, я вошел в город. Мой родной город.

Глава семнадцатая

«Регистратура» – все-таки сенты, хоть и говорили по-нашему без акцента, но все время впадали в глухой канцеляризм. Вот и теперь. Место, где тебя заносили в картотеки, выдавали личный номер, распределяли на работу и выдавали стартовый пакет продовольственных сертификатов, назвали какими-то больничным словом. Нет, конечно, не сами сенты этим раздачами занимались. Сидел обычный наш парень и загонял данные в обычный наш компьютер. Я назвался, показал бумажку из лагеря.

– А почему так поздно? – а вот парень говорил с акцентом. Вернее слова-то говорил правильно, но не по-нашему. На лацкане у него висела картонка с именем «Шон».

– А ты что, иностранец? – ответил я вопросом на вопрос. Что-то я какой-то неучтивый стал.

– Да. Англия. Все статистические работы поручены иностранцам, – парень видно привык отвечать на этот вопрос. – Вот у нас – наверное, привлечены китайцы, – потом подумал и добавил:

– Нет, определенно не китайцы. Вероятно, ваши граждане. Но это не важно. Мне необходимо, в случае разницы в датах регистрации более чем тридцать дней, внести данные в специальную полоску. Row. Ну, ты знаешь, – мне понравился этот парень. Он был не злой какой-то. Давно я не видел людей по ту сторону бюрократического барьера не злых. Но я их и не видел со времен…

– Я из лагеря социализации, он под Москвой был. А транспорт… Ну, ты тоже знаешь… Пока добрался на перекладных…

– Да, понятно, – кивнул парень и забарабанил по клавишам. Хотя, наверное, «перекладные» для него – это не совсем понятно.

– А что, наши компьютеры старые для властей подходят? Неплохо делали? – мне почему-то хотелось с ним поговорить, как иногда хочется поболтать со старым другом.

– Да нет. Они нам подходят. А терминал передает им данные. У них там база данных своя и прочее. Ведь распределение по сферам занятости они выдают. Считают каким-то путем, – парень тарахтел, не переставая манипулировать клавиатурой. – Вот, готово.

Из принтера полезла полоса распечатки. Принтер простой, матричный. Что-то несовременно. Поняв, мой скепсис парень пояснил:

– Он сразу копию печатает. Видишь – лента бумаги непрерывная. И нельзя ничего лишнего напечатать. Просто как … – он задумался на миг, – как двери.

– А ты, я вижу, натаскался по-русски, – беседа стала совсем неформальной.

– Оксфорд. Русская литература, – это прозвучало с гордостью. – Я пиэечди делал по творчеству Васильева. Кто думал, что я буду гулять по улицам города самого Техника…

И тут он добавил совсем непечатное выражение. Он так выразил восторг, который чувствовал, гуляя по этим самым улицам.

– Так, получи. Распределение на работу. Вот код на получение содержания. Жилье есть? – Шон поднял на меня глаза от своего монитора.

– Да, моя квартира не занята.

– Никто не может занять чужое жилье, – он проговорил это как цитату из какого-то списка правил. – Учти. Паспорт есть у тебя? Старый? Там должна стоять печать. Вы еще называли – «прописка». Ты должен жить точно там. Новые власти строго следят за соблюдением социальной справедливости.

И вправду, его натаскали цитировать время от времени инструкцию по общежитию. Она на всех столбах расклеена.

– Да, конечно, конечно, – я даже полез в карман за паспортом.

– Мне не показывай. Это тебе надо, а не мне. Вот это вклеишь в паспорт.

Из другого принтера, похожего на тот, который печатает посадочные талоны в аэропорту, выползла маленькая бумажка со штрих-кодом. Бумажка была самоклеющаяся.

– Это код на продуктовое и вещевое довольствие, – объяснил парень, с трудом произнося сложные слова. – Приклеишь его рядом со штампом прописки. Будешь предъявлять при получении содержания в пунктах по месту жительства.

– А работа? – я, недоумевая, рассматривал распечатку. – Тут какая-то абракадабра. Буквы, цифры и прочее.

– Ты с этим приходи в пункт занятости, там тебя должны оформить без задержек. Утром приходишь, тебе говорят, что делать и ты уже … э … полноправный член общества. Через неделю – надо опять прийти туда.

– А что, – я слегка, но только слегка, удивился, – работа не постоянная?

– Постоянная. Но разная, – парень уже не смотрел на меня, а что-то там разглядывал в мониторе. – Нет работ, которые требуют навыков. Все важное за нас выполняют системы жизнеобеспечения новых властей. Нам поручается только работы первого уровня.

– Но ты-то! – мне стало обидно. – Сидишь за компьютером! И завтра сидеть будешь!

– Все специалисты высокого уровня зарегистрированы и им поручены работы второго уровня, – как-то не было гордости в его словах. Конечно, доктору из Оксфорда поручают работать паспортисткой.

– Но я тоже… Я же в университете учился. И специальность редкая, – мне не хотелось мести метлой в разных местах, и я хотел использовать любой шанс для того, чтобы найти себе нормальное занятие. – Я даже научную работу на третьем курсе напечатал.

– Надо говорить сразу о том, что профессия есть, – Шон покачал головой. Мне сейчас, когда я услышал укоризненные нотки в его голосе, стало понятно, что он не такой уже и молодой. Ну, молодой, но не пацан. Уже под тридцать. Просто волосы длинные и очки такие, модные. Когда-то были модные. Когда понятие «мода» существовало. – Не страшно, я добавлю данные. При необходимости тебя привлекут к работам второго уровня.

Я распихал бумажки по карманам и, попрощавшись с регистратором, уже собрался уходить. Но все-таки решил предложить:

– Слушай, у тебя, наверное, мало знакомых тут, заходи, я в центре живу, – мне почему-то хотелось поболтать ещё с этим доктором литературы. – Адрес ты знаешь.

– А номер телефона у тебя есть? – похоже, ему понравилась эта идея.

– Был. Но ведь не работает, – какой прок от телефона, не подающего никаких признаков жизни?

– Вернется скоро, – Шон, видимо, поделился конфиденциальной информацией.

Телефон я помнил и продиктовал его.

– Меня Шон зовут, – тут он привстал, церемонно пожимая руку. – Я дам звонок, как заработает.

– Да знаю. – Я с улыбкой показал пальцем на его табличку с именем. – И не дам звонок, а позвоню! Эх ты, филолог!

– Я первый раз использую такую идиому по-русски в разговоре. Так что…

Выйдя из регистратуры, я, наверное, впервые почувствовал, что я дома. Дома, где относительно безопасно. Мой город не затронули разрушения, такие как Москву, или, как говорят, Токио. Но только сейчас я понял, как он изменился. Нет машин на улицах. Безысходно бредут редкие прохожие, как правило, одетые или в старье, или в странную, одинаковую одежду. Вернее нет, не безысходно, а безразлично. Толкаются. Хотя казалось – на полупустой улице трудно с кем-нибудь столкнуться, а на тебе, прошел и толкнул плечом. Незлобно, но невежливо. Правда, улицы чисто выметены. И самое ужасное – нет магазинов. Центр города, совсем недавно блиставший витринами бутиков, ресторанов, кофеен и казино – мертв. Вместо магазинов – провалы выбитых витрин. И совершенно пусто внутри. Там пустые прилавки, почти всегда сдвинутые со своих мест. И ещё. На улицах тихо. Совсем тихо. Никто не разговаривает, даже те, кто идет по тротуарам не в одиночку. Город живых мертвецов. А я-то думал, приеду, соберу друзей, устроим пьянку. Забыл видно, что в городе, как в большой тюрьме – все по своим камерам. Хотя, если телефон заработает, тогда! Вот и дом, двор. Даже следа от могил Алекса и министра не осталось. Сравняли, бурьян растет. Улицы метут, а бурьян выдрать не удосужились. Вот он, из чахлого ноябрьского снега торчит сухими палками.