Наваждение – книга 2 - Пола Волски

Элистэ не посмела прижать платочек к носу. Опустив голову и стараясь дышать ртом, она поспешила по улице Винкулийского моста, положившись на то, что серо-желтое марево укроет ее от излишне любопытных взглядов. Но и в туманном чаду ее приличное платье и красивое лицо не остались незамеченными. Вслед ей то и дело неслись причмокивания и похабные реплики.

Напуганная и преисполненная отвращения, она прибавила шаг, чтобы поскорее выбраться из Восьмого округа. Чуть не бегом Элистэ добралась до конца улицы Винкулийского моста, быстро пересекла темный, пользующийся дурной славой (она не знала про это) переулок Большой Дубинки и, к великому своему облегчению, вышла на Ломбардную улицу, служившую границей округа. На противоположной ее стороне начинался Крысиный квартал – обиталище студентов, богемы и разного рода недовольных горлопанов, – район на несколько порядков выше Восьмого округа, с точки зрения безопасности и чистоты воздуха.

Все оказалось так, как ей говорили: на Ломбардной улице было полно закладных лавок и контор. На доброй половине домов красовалась старинная позолоченная эмблема ростовщиков. Элистэ прошлась по улице, приглядываясь к лавкам, витрины которых являли грустную выставку невостребованных сокровищ: драгоценности и посуда, украшения и произведения искусства, оружие, инструменты – ремесленные и музыкальные; на всем лежал слой пыли. Ассортимент не отличался особым разнообразием. Наконец она вошла в большую, сравнительно чистую лавку под свежеокрашенной вывеской. За прилавком справа от двери стоял сам хозяин – тучный горожанин, смахивающий на морскую черепаху. Он воззрился на девушку с откровенным любопытством – ее облик, похоже, вызывал в этом столичном округе одну и ту же неизменную реакцию. Вполне возможно, он принял ее за покупательницу; первые же ее слова заставят его убедиться в своей ошибке. Но следует быть осмотрительной. Хватит говорить и держать себя как Возвышенная, хватит глупостей и ошибок. Она – простая девушка, обычная гризетка без особых примет. Однако не уроженка Шеррина – это у нее ни за что не получится.

Грубоватому столичному говору она бы еще смогла подражать, и не без успеха. Но бесчисленные мелочи – жесты, выражение лица, позы, привычки, предпочтения, все то, что характерно для шерринского простонародья, – с этим ей никогда не справиться. Самый внимательный наблюдатель, и тот не сумел бы притвориться коренным шерринцем, а она никогда не отличалась острой наблюдательностью. Она наверняка споткнется на каком-нибудь пустяке, и все поймут, что она вовсе не та, за кого себя выдает.

Но есть другой говор, который приемлют и самые остервенелые фанатики-экспроприационисты, – она без труда и в совершенстве может его передать, ибо с раннего детства слышала тягучую речь фабекских крестьян. Говор Кэрт. Говор Дрефа. В ее устах его невозможно будет отличить от настоящего. Она и в Фабеке могла бы сойти за крестьянку. Здесь же, в Шеррине, ее отступления от общепринятого могут привлечь внимание, но не вызовут подозрений, ибо люди объяснят их очень просто: что взять с деревенщины?

Выложив свои сокровища на прилавок, она спросила так, как могла бы спросить родная сестра Кэрт:

– Чего дадите?

Хозяин принялся разглядывать драгоценности без спешки и, видимо, без особого интереса.

– Двадцать, – изрек он наконец.

Цена была занижена раз в пятнадцать, а то и больше. От злости Элистэ даже покраснела. Он что, принимает ее за деревенскую дуру, которую легко обвести вокруг пальца? Так он ошибается Сейчас она ему покажет.

– Со мной это не пройдет, – заявила Элистэ, в последнюю секунду вспомнив о произношении, и приготовилась к торгу. Но хозяин не удосужился даже ответить.

– Давайте, назначьте настоящую цену, – настаивала она.

Никакого ответа. Ростовщик был нем как могила. Но она не даст себя провести. Собрано прилавку блестящие безделушки, Элистэ сказала голосом Кэрт:

– Недосуг мне тут языком трепать. Говорите правильную цену, а не то я пошла.

Опустив драгоценности в карман, она направилась к двери. Вот сейчас он ее окликнет, вернет, я они поторгуются как положено.

Отнюдь. Она ушла, и он не попытался ее удержать. Ничего, в другой лавке предложат больше. Чего-чего, а закладных лавок на Ломбардной улице хватает.

В соседней лавке ростовщик оценил заклад в восемнадцать рекко, а в другой, рядом, ей давали семнадцать. Потом снова восемнадцать. Девятнадцать. Шестнадцать. Двадцать. На всем протяжении Ломбардной улицы цена колебалась в пределах двух-трех рекко. Нашелся даже подонок, предложивший одиннадцать; впрочем, других таких не встретилось. Но больше двадцати никто не давал. Обойдя два десятка ростовщиков, она наконец убедилась, что больше двадцати рекко ей не выручить, и отдала драгоценности.

Когда Элистэ вновь оказалась на улице, ее вязаный кошелек уже не пустовал, но и не был набит так, как она рассчитывала. Поход по ростовщическим лавкам отнял у нее много времени; день начал клониться к вечеру. Она устала, ноги болели. Спину ломило от стояний перед прилавками, ее начал пробирать холод. И, что хуже всего, снова хотелось есть: со времени скудного завтрака миновало много часов. Поесть было просто необходимо, но во сколько это ей обойдется? Она вдруг с ужасом осознала, как мало у нее денег. Ей вспомнилось, что в Новых Аркадах бокал охлажденной розовой воды стоит два рекко. При таких ценах надолго ли хватит двадцати?

Впрочем, теперь она находилась не в Новых Аркадах с их непомерными ценами. Простой народ ухитрялся существовать на жалкие бикены, так неужели у нее недостанет смекалки жить так же? Свернув с Ломбардной улицы, она попала на Университетскую, которая привела ее в Крысиный квартал. Там она вошла в первую попавшуюся кофейню и с облегчением опустилась на стул. Помещение оказалось забито студентами; молодые люди с открытыми лицами переговаривались звонкими голосами и оживленно жестикулировали. В глазах Элистэ они и впрямь были молодежью, хотя и ровесники ей. Они не понимали, как им повезло, таким свободным и беззаботным. Ей хотелось стать одной из них, затеряться в их шумной толпе. Правда, женщин в университет не принимают, но если переодеться юношей?..

Идиотская мысль! У нее, верно, голова перестала соображать от холода. Элистэ заказала что подешевле – чай без, меда (сэкономила два бикена) и булочку из серой муки вместо бриоши. Ела она не спеша, смакуя каждую крошку. Но долго засиживаться было нельзя: уже вечерело, а ей еще предстояло найти ночлег – какую-нибудь тихую чистую комнатку с горящим камином. Приступать к поискам следовало немедленно, но как не хотелось выбираться на улицу: ее по-прежнему одолевали усталость и голод, а там царили холод и страх…