Интервью с холостяком - Джудит Спенсер

После ужина Рейнер в красках живописал девочке приключения Красной Шапочки, очень убедительно рыча и клацая зубами за волка и по очереди изображая то густой бас дровосека, то старческий дребезжащий голосок бабушки. Долли слушала, замирая от восторга и наконец задремала у него на руках. Дышала она спокойно и ровно: опасность вроде и впрямь миновала.

Рейнер долго сидел в кресле, укачивая девочку и любуясь ее сонной улыбкой. Вновь накатило желание защищать беспомощную малышку от всех опасностей мира. Он чувствовал себя ее единственным заступником, ее отцом и опекуном одновременно — и горе тому, кто посягнет на безопасность и благополучие невинной крошки!

Врач сказал, что с девочкой все в порядке, рана неопасна, сотрясения нет. И все равно Рейнер не мог избавиться от одуряющего ощущения беспомощности. Он не сумел уберечь свою маленькую девочку так же, как когда-то не сумел уберечь Октавию…

В палате мало-помалу сгустилась тьма. И перед внутренним взором Рейнера ожили картины прошлого — одна другой болезненнее. Приемный покой год назад. Самый ужасный, самый мучительный день его жизни. Медленно ползут минуты, каждая словно час. Он молится о несбыточном — горячо, исступленно, цепляясь за соломинку. Удрученно-серьезное лицо врача. Октавия мертва…

А в следующий миг он переносился в прошлое еще более далекое. Ему шестнадцать, он в больничной палате, сжимает руку умирающего отца. Одинокого, всеми забытого, несчастного отца.

Женщины появлялись в его жизни и исчезали, их интересовали отцовские миллионы, а не он сам. На нескольких своих пассиях он даже женился — на матери Рейнера и на матери Октавии… Но ни одна из этих женщин с ним так и не осталась. Все они были жадны до денег, однако ни одна не попыталась понять и полюбить мужчину, который прятал одиночество и боль под маской ледяного равнодушия. Эту маску Тиндалл-старший являл всему миру, в том числе и собственному сыну.

Однако Рейнер оставался с отцом до конца, отчаянно надеясь обнаружить в нем хоть искру сердечности и приязни, хоть какое-то проявление простых человеческих чувств. Но нет, все, что досталось в удел Рейнеру, — это такие знакомые разочарование и обида. С губ отца так и не сорвалось ни слова любви. Старик умер таким же одиноким, непримиримым и холодным, как и жил. И ни одна из тех, что когда-либо заверяли его в вечной любви, не пришла к его смертному одру, не скрасила ему последних минут земного бытия.

В тот день Рейнер поклялся не повторять ошибок отца и не подпускать к себе женщин достаточно близко, ибо женщины — прирожденные хищницы, они беззастенчиво используют тебя, а затем бросят, уйдут и не оглянутся. За такого рода любовь приходится платить дорогой ценой, и она того не стоит.

Осторожно, чтобы не разбудить девочку, Рейнер встал с кресла, шагнул к детской кроватке, уложил Долли, накрыл ее одеяльцем. Малышка тихо всхлипнула во сне. Рейнер зашептал ей что-то успокаивающее, погладил по волосам. Долли успокоилась и вновь заснула, мирно посапывая.

В последний раз оглянувшись на девочку, он на цыпочках прокрался к двери. Надо бы раздобыть чашечку кофе и подкрепиться чем-нибудь. Рейнер вышел в коридор — и застыл как вкопанный.

Ноэль. В дальнем конце коридора стояла Ноэль — в потрепанных джинсах и серой футболке. Минуту он себя не помнил от изумления, а потом накатил гнев. Да как эта пронырливая журналистка только посмела явиться сюда, в больницу? Какое право имеет бессовестно вторгаться в его личную жизнь?

Рейнер до боли стиснул кулаки и решительно зашагал по направлению к незваной гостье.

— Ты что, всякий стыд потеряла? С какой стати тут ошиваешься, скажи на милость? Вынюхиваешь да высматриваешь то, что тебя не касается?

Ноэль покачала головой.

— Я забыла диктофон в твоей машине, а мне он срочно нужен. — Молодая женщина с опаской посмотрела на него. — Клянусь, это все!

Рейнер настороженно рассматривал молодую женщину — как если бы увидел перед собой змею. Может, он и впрямь несправедлив к ней? Что, если она вовсе не замышляет ничего дурного?

— Диктофон?

Ноэль кивнула.

Рейпер взял ее за локоть и повел прочь от палаты Долли.

— Как ты меня нашла?

— Ну… ну, в общем, всеми правдами и не правдами вытянула адрес из твоей секретарши, — смущенно пролепетала она.

Рейнер хищно сощурился.

— Опять?

— У меня просто выхода не было. Мне завтра очередную статью сдавать, а я ее закончить не могу без сегодняшних записей. Я случайно рассыпала содержимое сумочки в твоей машине, и диктофон, видимо, завалился под сиденье…

Рейнер вздохнул, задумчиво потер нос.

— Ладно, — протянул он, роясь в кармане в поисках ключей.

Склонив голову набок, Ноэль внимательно пригляделась к нему.

— С тобой все в порядке? Вид у тебя… гмм… ужасный.

— Спасибо за любезность, — саркастически хмыкнул он.

Она подошла чуть ближе. На лице ее отражалась искренняя тревога и еще что-то, чему Рейнер затруднился бы подобрать название.

— Семейные проблемы? Стряслось что-то серьезное?

Рейнер стиснул зубы, в сотый раз напоминая себе: Ноэль — журналистка.

— Я не хочу это обсуждать.

Молодая женщина смущенно потупилась.

— Это твое право. Но… час уже поздний. Может, тебе поехать домой и отдохнуть немного?

Ноздри ему щекотал легкий, еле уловимый аромат жасмина и роз. Такой манящий, такой соблазнительный. Досадуя на себя, Рейнер ответил резче, чем следовало бы:

— Опять ты со своими вопросами! Да сколько можно, право слово! Интервью окончено!

Ноэль нахмурилась, засунула руки в карманы джинсов.

— Послушай, я всего лишь хотела сказать, что… Нет, нет, ты, конечно, прав. Интервью окончено. — Молодая женщина отвернулась, губы ее дрожали.

Ну и дурак же он! Непроходимый, непрошибаемый дуралей!

— Ноэль, прости меня, пожалуйста. Ночь выдалась кошмарная.

Она покачала головой.

— Я не собиралась тебе досаждать.

— Знаю.

Ноэль коснулась рукой его плеча, и он вздрогнул, словно от разряда электрического тока.

— Сдается мне, время посещения истекает. Сейчас непрошеных гостей отсюда “попросят”.

Рейнер устало кивнул, гоня мысль о том, как ему приятны ее прикосновения, как хочется заключить Ноэль в объятия и рассказать обо всех своих проблемах — “выплакаться в жилетку”, как говорится. Боже, да что на него нашло?

— Тогда зачем задерживаться? С утра пораньше ты сюда вернешься. — Ноэль помолчала. — Кроме того, ты мог бы меня подбросить до дома моей подруги Розаны. Она согласилась одолжить мне машину. Я не знала, долго ли здесь пробуду, поэтому отпустила такси.

Ну нет, Долли он одну не оставит. Об этом не может быть и речи. Что, если девочка проснется и испугается, а его рядом не будет?