Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну - Гарри Тюрк

Кенг услышал приближение патруля. Направление подсказывало ему, что это свои. Но они шли необычно громко. Кенг понял причину, когда они приблизились, и он смог их увидеть. Это был тяжелогруженый обоз с провизией.

— Ты Кенг? — спросил его старший в обозе.

— Кто еще мог бы забраться так далеко, если не я?

Старший усмехнулся. Это был маленький темнокожий солдат с большим револьвером на боку, кроме того, он тащил разные мешки и канистры, как и все остальные, опустившие их на минутку на землю.

— Верховное командование желает тебе счастливого праздника Тэт, — торжественно обратился маленький солдат к Кенгу, — и мой отряд присоединяется к поздравлению.

Кенг увидел, как привлеченный разговором из укрытия осторожно выполз радист Кванг До. Кенг подозвал его, и попросил маленького солдата: — Повтори еще раз свою речь!

Солдат поздравил и Кванг До, потом заметил: — Хорошо, что скоро не нужно будет карабкаться по горам. Знаешь, сколько весят наши мешки? Мы пройдем ко всем передовым наблюдателям и к позициям зениток, вон там, дальше на склоне.

Он открыл один из мешков, который нес на плече с помощью веревки из волокна кокосового ореха. Оттуда он вытащил для Кенга и его радиста пироги из рисовой муки, холодное жаркое и арахис в сахаре, любимое с детства лакомство вьетнамцев. Он передал подарки, затем с серьезным лицом приложил руку к тропическому шлему и торжественно объявил: — Главнокомандующий, генерал Зиап лично, желает приятного аппетита всем бойцам. И — всем, кто участвовал в огневом налете, он выражает свою глубокую признательность.

Закончив речь, он стал завязывать мешок. Закинув его через плечо, он крикнул своему отряду: — Вперед! Нам предстоит еще долгий путь!

Радист, оставшийся с Кенгом, смотрел с удивлением на дары. Один из отряда, который нес с собой огромный сосуд, налил из него чай в посуду Кенга. Крепкий зеленый чай, в котором еще плавали листики и черенки.

— Теперь нужно провести собрание, — сказал радист Кенгу. — Перебирайся ко мне, к моей рации, я же не могу ее оставлять надолго без присмотра. Там мы насладимся праздничной трапезой по случаю Тэта. У меня еще табак есть…

Повсюду на позициях Народной армии вокруг Дьенбьенфу этим вечером был праздник. К звукам бамбуковых флейт примешивалась игра трофейных губных гармошек. Они стали любимым музыкальным инструментом вьетнамских солдат. Кипели чайники, хотя чая не хватало, и пили в основном просто горячую воду. В вечернем воздухе чувствовался запах табака. Царило предчувствие победы, которую следует добыть так, чтобы враг не смог ускользнуть. Но многие солдаты, прошедшие уже через немало боев, тихо думали про себя, смогут ли они пережить и эту битву. Песни пелись тихо, вполголоса. Причиной был не только близкий враг. Ни один солдат в мире не радуется во все горло перед трудным боем.

Полковник де Кастри не имел ни малейшего представления, что в эту ночь еще один полк Народной армии занял позиции на северном краю его крепости, на расстоянии всего пяти километров от нее. Кроме того, благодаря умелой дезинформации вьетнамцев он еще более укрепился в своем ошибочном мнении, что Вьетминь осаждает крепость только очень ограниченными силами и не имеет никаких шансов взять ее. Де Кастри ожидал лишь локальных атак, но чувствовал себя достаточно сильным, чтобы отбить их. А теперь Народная армия провела еще один маневр, который де Кастри расценил как окончательное доказательство малой заинтересованности Вьетминя в захвате Дьенбьенфу. Разведчики сообщали, что 308–я дивизия Вьетминя отводится по направлению к Лаосу.

Генерал Зиап, предложивший это тактическое мероприятие верховному командованию, правильно рассчитал его дезинформационный эффект. Потому он постарался, чтобы шпионы противника как можно быстрее сообщили о переброске войск, с замечанием, что Вьетминь очевидно хочет усилить свои операции в тылу осажденной крепости — уже в самом Лаосе. На самом деле, речь шла совсем не об этом. Ведь немногочисленные изолированные внешние посты французов, спрятанные среди непроходимых джунглей и горных хребтов, и так уже не представляли никакой опасности для освободительных сил. Но де Кастри не догадался, что из‑за этого перемещения станет невозможной никакая отправка даже самых слабых рейдов и дозоров французов из Дьенбьенфу в сторону Лаоса. Он увидел в отводе дивизии преимущество для себя. При этом он сделал такую фундаментальную ошибку, что исправить ее уже было нельзя. От генерала Коньи из Ханоя он получил задание провести разведку для подготовки возможной эвакуации войск в восточном направлении, если сложится критическое положение. Там были различные дороги, по которым, если верить авиаразведке, можно было передвигаться даже на грузовиках.

Но де Кастри категорически отверг эту идею: Дьенбьенфу — это крепость. У него нет намерений уворачиваться от Вьетминя и отступать. Наоборот — он заманит вьетнамцев в долину и уничтожит их там. Тут честолюбивый де Кастри, уже видевший себя в ближайшем будущем в звании генерала, совершенно поддался иллюзорному представлению ситуации Наварра, хотя он сам был умным и опытным солдатом. Де Кастри заверил скептичного Коньи, который оценивал шансы Дьенбьенфу с каждым днем все хуже и в своем близком окружении называл ее мышеловкой, что сможет с помощью своей артиллерии отбить любое наступление Вьетминя. При этом речь шла, помимо тяжелых минометов, всего о примерно двух дюжинах 105–мм гаубиц и об одной батарее (4 орудия) — 155–милимметровых.

Командующий артиллерией Дьенбьенфу, полковник Пиро, сам после первого огневого налета противника со смехом отказался от усиления своей артиллерии. Он вполне сможет решить любую задачу уже имеющимися стволами. Кроме того, он отверг советы замаскировать свои орудия получше. Он оставил их открытыми, только под защитой баррикад высотой по грудь человека, сделанных из мешков с песком. Это увеличивало опасность осколочных ранений для расчетов. Но Пиро находил в таком размещении и преимущество, объясняя, что так он сможет быстро поворачивать орудия и открывать огонь в любом направлении, откуда последует атака.

Пока французы продолжали пребывать в неведении, когда ожидать следующей атаки Вьетминя, тот получил в соседнем Лаосе свободу маневра. Атаки концентрировались вначале на единственной достойной упоминания французской базе — укрепленном пункте Муонгкхуа. Там, среди прочих частей, находился батальон легионеров. За последнюю неделю января Народная армия вместе с лаосскими союзниками взяла Муонгкхуа. А еще через короткое время была освобождена вся долина реки Нам — Ху.

Освободительные силы первое время не двигались дальше, но у них в руках уже была последняя и самая важная линия коммуникаций, связывавшая Вьетнам и северный Лаос. Они уничтожили около 17 рот противника, и — что было еще важнее — смогли освободить провинцию Пхонгсали. Теперь весь север Индокитая представлял собой единую освобожденную зону. Поэтому северная часть Вьетнама и пограничные провинции Лаоса Сам — Нёа и Пхонгсали могли служить надежным и безопасным тылом для проведения последующих операций.

Ни генерал Наварр, быстро перебрасывавший по воздуху подкрепления в Луангпхабанг, ни де Кастри, готовившийся к победе под Дьенбьенфу, не обратили внимания на то, что задействованные в лаосских операциях части и соединения вьетнамской Народной армии теперь возвращались под Дьенбьенфу, усиливая кольцо вьетнамских сил вокруг осажденной крепости.

Воздушная разведка и выползавшие время от времени на пару сотен метров за заграждения из колючей проволоки французские разведгруппы в один голос сообщали, что Вьетминь окопался вокруг всей крепости. Но как ни искали разведчики, позиций вьетнамской артиллерии они так и не нашли. Американские советники, прошедшие войну в Корее, предупреждали об опасности выдолбленных в скалах штолен, но де Кастри отбрасывал их замечания: у Вьетминя не было для таких работ никакой тяжелой техники!

Наступил февраль 1954 года. В военных кругах Парижа усиливались опасения по поводу ситуации на севере Индокитая. За это время уже много делегаций правительственных и военных чиновников посетило Индокитай, побывало с визитами в Дьенбьенфу, и почти все высказывали сомнения в успехе этого эксперимента. Одним из последних приехал в крепость государственный секретарь де Шевинь из министерства обороны, очень опытный в колониальных делах человек. После возвращения он без обиняков заявил министру обороны Рене Плевену, что считает Дьенбьенфу своего рода ночным горшком, по широким краям которого все дерьмо спускается вниз. По его мнению, командующий артиллерией Пиро вообще фантаст, да и господину де Кастри не хватает силы воображения, чтобы представить себе возможности его противников.