Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3 - Николай Романецкий

Пока Иринка маленькая была и ничего не заметно, он Татьяне второго ребенка заделал, уже вполне сознательно. Даже я не сразу понял, хотя какие-то смутные догадки у меня уже были. О связи между Серегиными детьми и его научными успехами. Когда он убедился, что жена беременна, спокойно уехал за границу. Он уже знал, что одного ребенка где-то на два-три года хватает, значит, в ближайшее время ему возврат к Утюгу не грозит! Запас времени есть.

Я в смятении был. И в зависти. Все — ему. Научные публикации, слава, деньги. Он английский за какие-то полгода освоил, не прерывая научной работы, просто невероятно! А во всем мире только один я знал, что он ворует разум у своих детей. А мне он подарочки-подачки присылал: стереосистему, телевизор, компьютер, костюмы… Я с ненавистью брал. И пользовался.

Что? Развалили Россию? Глупости. Россия не есть что-то геометрически цельное, как здание. Россию развалить невозможно, потому что она изначально строилась как куча развалин. Да, Россия — это куча. Чего? Неважно! Там навалено много и хорошего, и плохого, важна структура. Кучу можно сделать нравственно низкой, раскатав в Советский Союз, или аморально высокой, выдавив из нее достижения железным обручем репрессий…

В русскую кучу можно воткнуть длинный шпиль, и она на короткое время станет выше американского небоскреба. Но шпиль нашей космонавтики быстро рухнул, ибо в куче нет твердой опоры.

Кучу невозможно победить, в ней увязнет любой агрессор, и даже формально завоевав ее, он получит больше проблем, чем выгоды, потому что никто не знает, что с ней делать. И все наши правители, как реформаторы, так и консерваторы, правили с одинаковым (для кучи — нулевым) успехом.

Куча аморфна, у нее нет определенных размеров, веса и плотности. Она инертна, непонятна и опасна. Там, внутри, бродят никому не ведомые процессы, там обитает неопределенность под названием «загадочная русская душа», способная отдать последнюю рубаху ближнему, равно как и отрубить ему голову.

Когда же кто-то хочет построить маленький домик на краю кучи, ферму, к примеру или еще что, куча с криком: «Американизм! Преклонение! У нас свой путь!» рушит эту постройку, давит налогами, любыми способами, и поглощает обломки. Потому и бегут. Эмигрируют. Не хотят жить в куче…

Ладно, я что-то отвлекся.

Понкратов попер вверх. Звания, деньги, награды. Статьи в УФН.[7] Сереге даже на ПМЖ предлагали. Он, конечно, отказался. ТАМ быстро все раскроется, и его вышвырнут. А поработать временно, хапнуть, сколько получится, и вернуться — можно. Ну вот, у меня даже в словах завистник проявился. Еще бы! Я ведь так и ходил в простых инженеришках, рутинную лямку свою тянул и без семьи остался по его милости. Ну, может, не так уж по его, но все же… я ему служил. Отдушиной. И костылем. Только со мной он мог по душам… С женой — нет. Ее он просто использовал для рождения детей! А он мне — костюмчики… В общем, разозлился я на него, никак не мог приезда дождаться. Чтобы крупно поговорить. Хотя о чем? Сам не знал. Место себе за границей пробить? Так я же в его науке ни уха, ни рыла. Английского не знаю. Шантажировать его, денег требовать? Так он ничего официально наказуемого не совершил. И даже осуждаемого морально. Ну, разведен однажды. И что? Бабник? Конечно! Но ведь и великий Дау[8] ангелом не был! А что дети ущербные родятся, так, опять же, не виноват он. А то, что они нормальные родятся, а он разум их похищает, — вообще смешно. И недоказуемо. И невозможно. А то, что он их зачинает умышленно, так для того люди и женятся… Ну, что тут попишешь?

Пока Серега по заграницам ездил, я Татьяне помогал. Приходил часто. Считал себя обязанным. Кто поможет, как не я? Иринка мне понравилась — такая очаровашка! Как подумаю, что этот гад ее разум крадет, аж кулаки сжимаются.

Ко времени рождения Антона у Иринки задержка речи уже заметна стала. Но не очень, врачи пока осторожно говорили про «возрастные особенности». Но я-то знал: задержка речевого развития — первый признак. Я тогда не удержался, с Татьяной поговорил. Ничего, говорю, объяснять тебе не стану, только заклинаю: не рожай больше. От него, по крайней мере. Она: что, да как, да почему?.. Мы, говорит, с Сережей еще двоих планируем. А что? Денег хватает, а там, глядишь, и к нему переберемся. Я сказал: «Таня, у него наследственность плохая. Не могу я тебе всего рассказать, пусть сам расскажет». И ушел.

Она, когда Сергей приехал, ему про наш разговор не доложила. Но и беременеть больше не стала. Сказала ему, пусть, мол, дети подрастут, а там посмотрим.

Серега сразу что-то заподозрил. Ко мне пришел. На сухую разговор не клеился. Никто не решался. Выпили, потом еще одну открыли. Он злой стал, я тоже. Он первый начал. Ты что, говорит, Таньке про меня треплешь? В мое отсутствие! Какого х… ты в мою жизнь лезешь? Какое твое собачье…

Я его вежливо так прерываю: ты, говорю, гад поганый, знаешь, что Катерина от тебя родила? И письмо Катькино ему под нос сую. На, говорю, читай. Тогда ты, может, ничего и не понял. Но ни с того ни с сего из тупого валенка стать лучшим? Причину не искал?

Он побледнел, слюну сглотнул. Но быстро себя в руки взял: все равно, говорит, не твое дело. Ты, говорит, ничтожество, вечный инженерчик, хочешь от зависти меня обосрать! Ты, говорит, от зависти уже позеленел весь! Тебе и одного процента от моих трудов не сделать! Ты, кричит, даже бабу обрюхатить не способен!

Тут уж я рассвирепел: это не твои, кричу, Утюг, заслуги! Если бы не Катькин Ванька, ты со своей тупой башкой со второго курса вылетел бы, как пробка! А Наташка, дочь твоя, тебе диплом блестящий и перспективу подарила. Но если тогда ты и вправду не знал, что к чему, то уж с Татьяной-то тебе точно все известно!

Я, кричу, не спрашиваю, КАК ты это делаешь. И не спрашиваю, ПОЧЕМУ ты это делаешь. Я спрашиваю, КАК ТЫ МОЖЕШЬ это делать?! Ты, кричу, монстр, пожирающий собственных детей! И рожающий, чтобы пожирать!!! Даже крокодилы этого не делают! Сволочь, я на тебя полжизни убил, а ты… ты… Иринку… четверых уже… А мне подачки шлешь!

Тут я ему в глаз и заехал. От души. Сцепились мы, стол повалили, сервант так долбанули, что сервиз из него вместе со стеклами вылетел… В общем, классика. Два мужика, две бутылки. Навалял он мне здорово, чуть ребра не поломал. Но я ему фонарь тоже хороший поставил. Он ушел, дверью так врезал, что чуть косяк не вылетел. Штукатурка вокруг отскочила. Я посидел на полу, у перевернутого стола, потом махнул еще стакан и отрубился. Мне и вправду погаснуть хотелось, до чего муторно было на душе…

А утром, чуть рассвело, долбежка в дверь. Милиция, здрасьте-пожалуйста. Вошли, на бардак присвистнули, на морду мою побитую глянули, один и говорит: да тут все ясно, чего вы меня подняли… пойду досыпать, а вы оформляйте.

Не пойму ничего спросонья, голова тяжелая, не привычен я к таким дозам и потрясениям. А они мне сразу наручники — щелк. Стол на место поставили, бумаги разложили: такой-то? Да, говорю, это я. Ну, рассказывай, как ты друга своего убил. Понкратова Сергея Федоровича. Я — глаза на лоб. Протрезвел сразу.

Ох, тяжело вспоминать. Серега, оказывается, от меня ушел, полночи по городу бродил, где-то добавил еще, а потом с моста прыгнул. Там сколько? Метров пятнадцать? Ему хватило. Меня спас гаишник, что на посту возле моста того дежурил. Он видел, что пьяный мужик один на мост пошел. Дай Бог ему здоровья, тому гаишнику. А то доказывай потом…

Видать, мальчики да девочки кровавые все же Серегу достали. Водочка, конечно, подтолкнула. Но он с честью вышел из ситуации.

Татьяна на меня зла не держит. После Серегиной смерти у Иринки и Антона мозги поправляться стали. Будто проклятие исчезло. Я ей помогал, первое время. За продуктами сходить, с ребятами посидеть. Они в обычной школе учатся.

Сейчас у меня порядок. Старшего инженера получил. Женился. Сына родил. И не заметил, как он вырос. Да вот и мои пришли, легки на помине.

— Танюша, у нас гости! Сын, зайди-ка к нам! Вот он, наш Сережка. Правда, на меня похож?

ГЕННАДИЙ ЛАГУТИН

Последний бой

Рассказ

Под утро Старику приснился сон. Всю ночь Старик ворочался, его мучила бессонница, заснул только-только, и сразу этот сон.

Скорчившись, он сидел на дне стрелковой ячейки, и немецкий танк крутился на одном месте, прямо над его головой, стараясь засыпать его, задавить, растереть в земле. Зажав винтовку между колен, сжавшись в комок, стараясь занимать как можно меньше места, он ждал, когда кончится эта мука.

Земля уже накрыла его с головой, ему было очень трудно дышать — не хватало воздуха, еще и потому, что дышал он через пилотку. Танк не уходил, прессовал, уплотнял. Грохот мотора стоял в ушах, заглушая все звуки идущего наверху боя. Он мысленно истово повторял одни и те же слова: «Господи! Спаси и сохрани! Господи! Спаси и сохрани!»

Земля чудовищно давила на грудь, он задыхался, сердце стучало грохочуще, ударяло в уши своим биением… И вдруг мотор танка стих. Это могло означать одно из двух — или танк ушел, или стоит над его головой. Выжидает, караулит.