Школа в лесу - Евгения Смирнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За ним бросились сыщики вместе с начальником.
Остальные коммунисты смяли остатки вражеской цепи и прорвались в школу.
Взволнованная Зоя пронесла знамя в пионерскую комнату.
Игра кончилась.
В умывалке сконфуженный начальник сыщиков говорил, намыливая руки:
— Разве это сыщики! Это барахло, а не сыщики! Мишка второй отряд упустил. Печенюк тоже рот разинул, Мартышка и убежала.
— Ловко мы вас провели! — хвастался Занька. — Вы думали, у меня знамя, а оно было у Голубевой.
— Молодец, Голубева!
— А как мы в окно-то вылезли, — радовался Прокопец. — А Мишенька Рябчик ходит себе, сторожит. Эх ты сторож!
А сторож отмалчивался. Он так никому и не рассказал о том, как торжественно выпускал ребят.
Сейчас же после ужина Занька затащил Чешуйку под лестницу, огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, и рассказал про воровку.
У Чешуйки загорелись глазки. Потом сюда же проскользнули Сорока, Мартышка, Эмма и таинственно зашептались.
— Вот, — торжественно сказал Занька, вытаскивая из кармана веревочку, — это я след ее смерил.
— Занька, надо часовых поставить.
— Мы все трое будем ходить, — сказали девочки, — а то страшно по одной.
— А где же Голубева? — спросил Занька.
— Она не хочет. Вот трусиха! Я ей говорю про воровку, а у ней руки как затрясутся!
— Тише, тише, Рябчик идет. Ну, пошли!
Глава двенадцатая
Зоя думала о мачехе. Зачем она приходила? Что ей надо? Теперь Зоя боялась заходить далеко в парк: вдруг там «она». А на прогулках вздрагивала и оглядывалась при каждом шорохе.
Тонечка и Марья Павловна старались развеселить грустную Зою, а сами втихомолку вздыхали.
И вот однажды все увидели, как Тонечка бурей пролетела по всем коридорам, размахивая серенькой бумажкой.
— Зоя, Зоя! — кричала Тонечка, заглядывая в классы. Она налетела на Зою и, закружив ее в бешеном вихре, поставила на ноги. — От папы, от папы телеграмма! — ликовала Тонечка. — Слушай: «Жив, здоров, скоро выезжаю. Целую дочку. Голубев».
Зоя схватила телеграмму, не веря своим глазам. Только теперь Зое рассказали все об отце.
— Знаешь, Зоя, — сказала Тонечка, — а ты задачи плохо стала решать, надо тебе подтянуться.
— Я теперь по вечерам буду заниматься, — с жаром сказала Зоя, крепко прижимая серенькую дорогую бумажку.
— И я тоже буду заниматься, — решила Сорока, — а то ведь скоро испытания.
— И мы тоже.
Вечером, когда они решали у доски задачи, пришел столяр. Поговорил с Марьей Павловной, измерил метром угол и ушел.
— Что это он, Марь-Пална?
— Зачем дядя Вася приходил? — пристали ребята.
— Ничего не скажу, сами увидите!
А наутро столяр принес смолистую сосновую раму с полочками и прибил ее в углу, а Марья Павловна приколола надпись: «Лучшие тетради третьего класса «А».
Тут все ахнули и засуетились.
— Марь-Пална, можно мне два последних листа выдрать? — умоляла Мартышка. — Вся тетрадь чистая, только два грязных! Ну пожалуйста, Маричка Пална!
— Нельзя, нельзя.
— А мою поставите на выставку?
— А мою?
Все приставали к Марье Павловне и доказывали, что им нужны чистые тетради, потому что в старых только два листа осталось, и бумага шероховатая, и чернила расплываются, и поневоле грязь получается.
Они так умоляли, так умильно смотрели на Марью Павловну, что она не выдержала и согласилась.
Дежурный роздал новые тетради из глянцевой белой бумаги, и ребята, склонив набок голову и затаив дыхание, выводили ровненькие буквы, потому что каждому хотелось попасть на выставку.
Марья Павловна через день приходила по вечерам заниматься с отстающими. Зоя не пропустила ни одного раза, а писала так старательно, что вот уже несколько дней тетрадь ее стояла на выставке в ряду других, и Зоя даже в перемену забегала взглянуть на нее.
Ведь скоро приедет папа. Ради этого стоило постараться.
Мартышка, закрыв глаза, сидела в углу и повторяла таблицу умножения.
— Семью семь — сорок девять, семью восемь — пятьдесят шесть, — шептала Ида, раскачиваясь, как китайский болванчик.
— Семью девять… семью девять… Сорока, сколько семью девять? Все время забываю.
— Шестьдесят три, — рассеянно ответила Сорока, просматривая старые задачи.
— Вот бояки! — презрительно сказал Занька. — Чего тут бояться? Главное — только понять задачу.
— А как ее понять, если она трудная?
Наутро Марья Павловна дала контрольную.
У Зои внутри что-то дрожало. Она прочитала задачу и ничего не поняла. «Не решить».
И вдруг вспомнила, что на-днях решала очень похожую задачу. Она писала лихорадочно, торопливо, будто ее подгоняли. Ответ сошелся.
«Решила?» спросила ее глазами Мартышка, и глаза у нее были печальные, потому что она забыла, сколько будет злосчастные семью девять, и умножение никак не получалось.
Зоя посмотрела торжествующе и радостно. «Решила!» кивнула она головой.
Занька вертелся, как на раскаленных углях. Задачу он сделал очень быстро, а сейчас ему хотелось подсказать Чешуйке, который пыхтел, ковырял в носу, грыз карандаш и что-то мазал в тетради.
Ясно, задача не выходила. Но Марья Павловна стояла рядом, и подсказать не удавалось.
У Мартышки закапали слезы. Она никак не могла вспомнить, сколько будет семью девять.
— Шестьдесят пять, шестьдесят восемь… — шептала она. — Нет, не то!
Половина ребят сдали контрольную и вышли из класса. Вот и Эмма с Сорокой положили тетради. Зоя в последний раз проверяла задачу. Вдруг она услышала шопот.
— Сколько семью девять? — спрашивала вспотевшая, несчастная Мартышка.
Зоя начертила в воздухе огромные «шесть» и «три». Мартышка закивала, засмеялась от радости. Через пять минут она тоже сдала тетрадь и вместе с Зоей вылетела в коридор.
Перед звонком вышел запаренный Чешуйка.
— Ну что, ну что, Чешуйка? — подскочил Занька.
— Чуть не засыпался.
— Эх ты чудило! Ты почему ноль-то не снес? Уж я тебе показывал, показывал знаками, а он не видит!
— Да я и забыл про ноль. А потом вспомнил и вышло.
— А у меня никак не делится. Смотрю, а я вместо пяти два написала.
— А мне Зоя подсказала, — радовалась Мартышка.
— Кто еще остался, Чешуйка?
— Тройка пыхтит. Он там чего-то напутал. Да еще Лерман, бедняга.
За контрольную Зоя получила «отлично». С сияющими глазами она показала тетрадь Тонечке.
— Умница, Зоечка, слово держишь. Я говорила, стоит только позаниматься, — сказала Тонечка просто и серьезно, как старший товарищ.
Глава тринадцатая
Занятая радостными мыслями, Зоя совсем забыла о мачехе. Зато Чешуйка и Занька часами терпеливо рыскали по парку и измеряли веревочкой попадающиеся следы, но подозрительная женщина не приходила.
Однажды Занька строгал брусок в мастерской. Он обсыпался опилками и утопал в ворохе пахучих стружек. Кто-то засвистел пронзительно, тревожно. Занька кинулся к окну. Чешуйка размахивал руками. Занька отбросил брусок и рубанок, выскочил в окно и помчался, соря стружками.
Чешуйка потащил его в чащу.
— Выследил! Она из живого уголка вышла. Только бы не упустить!
Они чуть не сбили с ног маленькую первоклассницу Лялю. Она несла птицам чашечку с коноплей.
— Ой! — испуганно вскрикнула Ляля, рассыпав зерна.
Но ребята мчались дальше, как резвые кони. Ляля вздохнула, собрала коноплю и пошла в живой уголок. Ее две птички сидели в отдельной клетке скучные и нахохленные. Они не прыгали по жердочкам и не стали клевать коноплю.
— Бедные, — сказала Ляля, — вам, наверное, погулять хочется.
Она немножко подумала, потом вынесла клетку и раскрыла дверцу. Птички сначала не заметили раскрытой дверцы, потом одна робко высунулась, повертела головкой и выпорхнула, за ней другая. Они покружились над домиком и улетели в лес.
«Скажу потом тете Соне: птички заболели, и я их выпустила», решила Ляля и забросила клетку в угол.
Только что она ушла, как в уголок влетели Занька и Чешуйка.
— Ничего не пропало? Смотри хорошенько, — скомандовал Занька.
Осмотрели все клетки.
— Все цело! А где снегири? — вдруг спохватился Занька.
Они обшарили все углы, потом посмотрели друг на друга.
— Эх, упустили! Она за снегирями приходила.
— Ничего, — сказал Занька, — она теперь, наверное, за свинками придет.
В теплом вечернем воздухе плясали столбы мошкары, квакали крикливые, беспокойные лягушки в соседнем пруду. Тянуло в лес, на реку, и совсем не хотелось сидеть за партами.
Наконец-то уроки кончились. Заканчивалось и школьное соревнование. Ближе всех к пику Сталина стоял Зоин пионер в зеленой рубашечке. Ему оставался один уступ, один день, чтоб добраться до флажка. Третий отряд без конца бегал смотреть, там ли пионер.