Три столицы - Шульгин Василий Витальевич

* * *

Да… Прыжок был не из последних. Два с половиной века перемахнул казачий конь. Слава… Слава Зиновию-Богдану Хмельницкому, Гетману!

А Софийский Собор.

Предчувствую тебя… О, как паду и горестно и низко, Не одолев смертельные мечты!.. (Александр Блок)

Придет день, скверный день, подлый день, когда одолеет «патриотическая умственность». Когда на смену бездушному, холодному, чисто рассудочному украинофильству придет такая же бизантомания.

Они будут восстанавливать «интегральную» Великокняжескую эпоху. Они вычертят святую Софию такой, какой она была, по их мнению, во времена Ярослава Мудрого, и будут талдычить о ее красотах до той поры, пока загипнотизируют власть имущих. И тогда начнется «реставрация». В угоду умствующим патриотам начнут резать по живому сердцу. Со святой Софии снесут все позднейшие «наслоения», оставят одну Нерушимую Стену. И к этой одной пристроят остальные по чертежам «умствующих».

Если я доживу до этого дня (что сомнительно), я лягу костьми — за «наслоения», «за Мазепу». Да, это будет ирония судьбы, но так будет.

Мне этот храм дорог такой, какой он есть. Вот со всем этим вавилонским столпотворением стилей.

Какая смесь одежд и лиц..

Но ведь такова — Россия.

В течение веков она вобрала в себя бесчисленные «народные души», и эта смесь, этот melange, всегда опасный политически, но сладостный культурно, —   это и есть Российская Держава.

Нельзя ее приводить в «первоначальный вид» «очищать», в примитив умственности ради. Из этого выйдет только варварство. Россию можно разрушить, но не реставрировать. Кто хочет ей жизни и добра, то пусть делает свою пристроечку к уже существующему. Не надо идти назад, а всегда вперед.

В частности истинное, чистое, плодотворное увлечение византийщиной создало Владимирский Собор… Но ведь Васнецов, Нестеров и Прахов не творили дело разрушения. Они созидали новую жизнь. И их труд был благословен. Точно так же поступали те, кто с XVI века старался из сохранившейся Нерушимой, но мертвой стены сделать живой храм, храм, в котором можно молиться, те, что в течение веков создали нынешний Софийский Собор. Его нельзя трогать… Пусть основание Ярославово (XI век), середина Петра Могилы (XVII век), купола Мазепы (XVIII век), иконостас Николаевский (XIX век) — тем лучше. Все это срослось и живет какой-то новой соединенной жизнью и чарует несомненной красотой. Эта смесь византийщины с итальянским барокко, словом, помесь Запада с Востоком, это и есть наше киевское вековое достижение. Нельзя его трогать.

* * *

К чему это я говорю? К тому, чтобы в дни реставраторского безумия мой голос вопиял из гроба.

Не трогайте Киева… Дайте ему быть таким, каким его создала история. Направьте вашу ревность на созидание, а не на разрушение. Рядом со старым воздвигайте новое, хотя бы и в архитектурном стиле. И если новое будет лучше, как оно и должно быть, старое само собой склонит перед ним свою седую голову.

Как перед новою царицей порфироносная вдова…

Дайте же вдовам носить их древнюю порфиру. В эпоху, когда мы будем искать новых форм для новых городов, оставьте бывшим их царственные одежды. Оставьте Киеву — барокко, Москве — кремлевское убранство. Петербургу — знаменитый его ампир.

И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть..

Да, вот в чем дело. Дайте новую жизнь. А это удастся вам, если будете чтить старину.

V. — Чти отца своего и матерь свою, да благоти будет и да долголетен будеши на земли.

* * *

А пока что Софийский Собор горел на солнце, несмотря на то, что плохо за ним смотрят. Вот и доказательство того, как умственность ни к чему не приводит. Русская власть бережно лелеяла и украшала «Мазепинское произведение», а мазепинцы, которые сейчас у власти и захватили Софийский Собор, как «украинскую» церковь, «знищили» его. Где же пресловутая любовь к краю, к «родному краю» «неньке Вкраине»? Где? В чем она проявляется?

Я вошел в собор. Он был открыт. Но никого не было. В каком-то углу возились с какой-то переделкой. Постояв перед Нерушимой Божьей Матерью и перед удивительным иконостасом, достигнувшим предела завитушечности и ухищрений, я сел на скамью там, где Почти темно. Направо от меня лампада таинственно горела над ракой Святого. Прямо передо мной светил главный купол. Было очень холодно в нетопленном храме. Но я просидел долго, долго…

Молился? Может быть. Иногда размышления и молитва — одно и то же… Углубленность ведет к Богу.

Жертва Богу — дух сокрушен… * * *

Вне этого векового, полутемного храма, где легко сосредоточивается мысль, солнце мощно горит над городом, играя всеми переливами жизни.

Куда идет эта жизнь?

Я почувствовал это позже — сильнее… Но и сейчас мне уже было ясно: Россия встает.

Лихолетие позади. Много утрачено в ужасе последних лет. Но главная стена, алтарная стена России, выдержала, устояла, как устояла эта — Нерушимая…

И сейчас дело не в том, чтобы расписывать горести Батыева нашествия, которое кончается, а в том, как восстановить храм, как достроить, вокруг Нерушимой, недостающие стены?

Постройка идет уже и сейчас вовсю. Разумеется, она отошла от старого византийского стиля. На уцелевшие стены надевается новый покров, столь же отличный от старого, сколько барокко не похоже на строительство Ярослава Мудрого. Но таково требование жизни. Эта глупая советская власть воображает, что она что-то делает по своей воле и разумению, по своим «планам». Вздор. Это только видимость. На самом деле, смирившись, она делает то, что повелевает жизнь. Она болтает свои нелепые теории, а делает то, что требует Белая Мысль. Ибо Белая Мысль во все времена указывала: живите по законам жизни, ибо сии законы суть веления Творца.

Да. Но жизнь латает, как умеет. Вот на месте древнего Ярославова Собора, разрушенного монголами, люди, которые хотели молиться, а не что-то кому-то «доказывать», построили этот храм, как умели. Они уже разучились в то время строить византийщину и потому строили по тем образцам, какие у них были. И создался храм, и люди молились, и был это живой храм, ибо его построила жизнь.

Так будет и с Россией. Вставая из-под обломков социализма, она будет строиться «как можно». Но это послереволюционное «как можно» будет иное, чем то, что было прежде. На древнее Ярославово основание жизнь оденет какое-то новое барокко.

И можно молиться об одном: чтобы это соединение нового и старого удалось так же прекрасно, как в этом храме, который посвящен Святой Мудрости…

* * *

Лампада над рекой Святого мерцала, как мерцают лампады, то есть сладостно и древне. Я подошел, поцеловал мощи, потом перешел на другую сторону храма и разглядывал удивительные рисунки гробницы Ярослава Мудрого.

Древний мрамор всегда что-то хочет сказать мне. Какие-то вещие слова, которых я еще не понимаю.

Я, вероятно, приду сюда когда-то незадолго до смерти и тогда пойму…

* * *

Когда я там стоял, вдруг нелепо, но ярко заиграла мысль:

И вспоминал он свою Полтаву, Знакомый круг семьи, друзей…

Где это все? Бесконечно далеко.

Если бы они, друзья, могли меня увидеть сейчас, стоящим у гробницы Ярослава. Не поверили бы!