Порог между мирами (сборник) - Филип Дик

— В наши дни, — задумчиво сказал Барнс, — я могу понять ребенка, ушедшего в мир фантазий… трудно винить его за это. Возможно, нам всем следовало бы так поступить…

Он улыбнулся, но ни Бонни, ни мистер Триз не ответили на улыбку.

Бруно Блутгельд ни на мгновение не отводил взгляда от нового учителя — если этот невысокий молодой человек, одетый в брюки защитного цвета и рабочую рубашку, действительно был учителем, как сказала Бонни.

Он пришел за мной? — спросил себя Блутгельд. Как предыдущий?.. Думаю, да. И Бонни привела его сюда… значит, даже она на их стороне? Против меня?

Не верю, подумал он. После всех этих лет. Ведь именно Бонни разоблачила настоящую цель прихода мистера Остуриаса в Вест–Марин. Бонни спасла Блутгельда, и он был благодарен ей. Если бы не она, его сейчас не было бы в живых, и он никогда не забывал этого. Так что, может быть, мистер Барнс действительно был тем, кем он назвался, и волноваться не о чем. Блутгельд вздохнул немного свободнее. Он успокоился и уже предвкушал, как покажет Барнсу новорожденных суффолкских ягнят.

Но рано или поздно, сказал он себе, кто–нибудь выследит меня и убьет. Вопрос только во времени. Они все ненавидят меня и никогда не оставят в покое. Мир все еще разыскивает человека, ответственного за то, что случилось, и я не могу винить их. Они имеют на это право. Все–таки именно я несу на своих плечах груз ответственности за смерть миллионов, потерю трех четвертей населения земного шара — и они, и я помним об этом. Только Бог имеет власть простить и забыть такое чудовищное преступление против человечества.

Он думал: не я причина смерти мистера Остуриаса. Я позволил бы ему уничтожить меня. Но Бонни и другие… они так решили. Они — потому что я не могу больше принимать решения. Бог не дозволяет мне этого. Сейчас мое дело — жить здесь, пасти моих овец и ждать того, кто придет, человека, назначенного, чтобы произвести последний суд. Мстителя от лица мира.

«Когда он придет? — спросил себя Блутгельд. — Скоро? Я жду много лет. Я устал… надеюсь, что мне осталось недолго ждать».

Мистер Барнс говорил:

— Кем вы были, мистер Триз, до того как стали овцеводом?

— Физиком–атомщиком, — ответил Блутгельд.

Бонни поспешно сказала:

— Джек был преподавателем физики. В институте. Не здесь, конечно.

— Преподаватель, — сказал мистер Барнс, — тогда у нас много общего.

Он улыбнулся доктору Блутгельду, и Блутгельд автоматически улыбнулся ему в ответ. Бонни нервно наблюдала за ними, стиснув руки, будто боясь, что может произойти что–то ужасное.

— Мы должны чаще видеться, — сказал Блутгельд, угрюмо кивая, — мы должны общаться.

9

Когда Стюарт Макконти вернулся в Ист–Бэй из своего путешествия на юг полуострова Сан–Франциско, он обнаружил, что кто–то — скорее всего, ветераны, живущие под пирсом, — убил и съел Эдварда Принца Уэльского. Остались скелет, ноги и голова — все, что не представляло ценности ни для него, ни для кого–нибудь другого. Стюарт растерянно стоял возле лошадиных останков. Да, поездка оказалась дороговатой. Кроме того, он еще и опоздал: фермер уже распродал все электронные детали советской ракеты по пенни за штуку.

Без сомнения, мистер Харди заведет другого коня, но Стюарт любил Эдварда Принца Уэльского. К тому же неразумно убивать лошадей для еды, потому что без них не обойтись при решении других жизненно важных проблем. Лошади стали сейчас основным транспортным средством, потому что дерево было сожжено в погребах людьми, спасавшимися от холода, и использовано в автомобилях с дровяными моторами. Именно лошади оказались главным источником силы в отсутствие электричества. Они были незаменимы при восстановительных работах. Нелепость гибели Эдварда Принца Уэльского сводила Стюарта с ума. Дикость, варварство — именно то, к чему они боялись скатиться. Случившееся было анархией — прямо в центре города, в деловой части Окленда, средь бела дня. Такого можно было ожидать разве что от красных китайцев.

Теперь он медленно брел по направлению к авеню Сан–Пабло. Солнце клонилось к закату — великолепному и яркому, к какому они привыкли за годы, прошедшие после Катастрофы. Стюарт едва замечал его. Может, мне стоит заняться чем–нибудь другим, сказал он себе. Маленькие ловушки для животных — это средство к существованию, но перспектив никаких. Я хочу сказать: разве можно стать кем–то, занимаясь таким бизнесом?

Потеря Эдварда Принца Уэльского повергла его в уныние. Он шел, смотря себе под ноги на разбитый, поросший травой тротуар. Путь его лежал мимо груд щебня, когда–то бывших зданиями фабрик. Из норы в развалинах за ним жадно наблюдало какое–то существо, которое, мрачно предположил он, следовало бы повесить за задние ноги, предварительно содрав шкуру.

Теперь понятно, почему Хоппи решил, что его видения относятся к загробному миру. Развалины, мерцающая бледность туманного неба… голодные глаза, неотрывно следящие за Стюартом, прикидывающие, стоит ли нападать. Наклонившись, Стюарт поднял острый обломок неизвестного вещества, комок органики и неорганики, склеенный какой–то белой слизью. Обитатель развалин превратил часть щебня вокруг себя в эмульсию для каких–то своих целей. Замечательное, должно быть, животное, думал Стюарт. Но что с того? Мир вполне обошелся бы без этих замечательных неупорядоченных жизненных форм, вылезших на свет божий за последние годы.

Я тоже эволюционировал, сказал он, повернувшись в первый и последний раз лицом к неизвестному существу, опасаясь, что оно увяжется за ним. Я соображаю быстрее, чем раньше, я достойный противник — так что вали отсюда!

Видимо, неизвестное существо согласилось. Оно даже не вылезло из норы.

Да, я эволюционировал, думал он, но остался таким же сентиментальным. Потому что по–настоящему горюю о своем коне. Чтоб они сдохли, эти ветераны–преступники, сказал он себе. Наверное, набросились на Эдварда всей толпой, как только мы отплыли. Если бы я мог уехать из этого города в провинцию, где нет такой жестокости и варварства. Именно так поступил после Катастрофы психиатр доктор Стокстилл. Он сразу же уехал из Ист–Бэя, я видел его отъезд. Умный человек — он не пытался вернуться в старую колею, начать все сначала на том же месте, как я.

Я хочу сказать, думал Стюарт, что нахожусь сейчас не в лучшем положении, чем до проклятой Катастрофы. Тогда я продавал телевизоры, сейчас — электронные ловушки. Какая разница? Одно другого не лучше. Фактически я качусь под гору.

Чтобы поднять настроение, он вынул одну из оставшихся сигарет «Золотой ярлык» Эндрю Джилла и закурил.

Целый день, понял он, потрачен зря на охоту за химерами на той стороне залива. Через два часа будет темно, и он отправится спать в подвальную комнатенку, обитую кошачьими шкурками, которую мистер Харди сдавал ему за доллар серебром в месяц. Конечно, он может зажечь лампу, заправленную жиром; зажечь ее ненадолго и почитать книгу или часть книги — его библиотека состояла в основном просто из отрывков, остальные части книг погибли или были потеряны. Или он мог пойти к старикам Харди послушать вечернюю передачу с сателлита.

В конце концов, с одного из передатчиков в трущобах Западного Ричмонда ему только что удалось послать Дейнджерфильду просьбу исполнить «Танцы сегодня вечером», любимую старомодную песенку, которую он помнил с детства. Неизвестно, найдется ли она на миллионах миль магнитофонной пленки в фонотеке сателлита, поэтому, может быть, Стюарт ждал напрасно.

Он шел и напевал про себя:

Ах, что за новости я слышал:

Сегодня танцы вечерком.

Такие новости, ей–богу, —

Танцы вечерком!

Что ж, себя я парнем настоящим покажу,

Я свою девочку обниму и закружу…

На его глазах выступили слезы, когда он вспомнил старомодную песенку из той, прошлой жизни. Сейчас все ушло, сказал он себе. Все, так сказать, начисто блутгельднуто… И что нам осталось взамен? Крыса, играющая на носовой флейте… да и той уже нет. У него была еще одна любимая старинная песенка: о человеке с ножом. Он попытался вспомнить, о чем в ней пелось. Что–то про акульи зубы… острые акульи зубы. Слишком смутно, никак не вспомнить… Мать Стюарта ставила для него пластинку, и человек с медовым голосом пел эту песенку — и было так прекрасно.

Держу пари, что никакой крысе так не сыграть, сказал он себе. Даже через миллион лет. Я хочу сказать, что сейчас это практически сакральная музыка. Она из нашего священного прошлого, которого не сможет разделить с нами ни одно замечательное животное и ни один мутант. Прошлое принадлежит только нам, настоящим человеческим существам. Я хотел бы (эта идея воодушевила его) обладать способностями Хоппи. Я хотел бы уметь впадать в транс, но не для того, чтобы смотреть вперед, как он, — я хочу смотреть назад.

Если Хоппи жив, может ли он по–прежнему делать так? Пытается ли? Интересно, где он, этот провидец? Да, вот кем он был — провидцем. Первый фок. Держу пари, что он спасся. Возможно, он убежал к китайцам, когда они высадили десант на севере.