Воспоминания участника В.О.В. Часть 3 - Ясинский Анджей

- Потому, что у меня другого нет, - ответил я.

Немец, оседлав своего коня, привязал его в стойле и велел идти вместе с ним.

- Ком мит, - сказал он.

Мы пришли в вещевой склад, где другой немец, наверное, по-ихнему какой-нибудь завскладом, сидел за столом и чего-то читал. На полках и на полу лежали солдатские сапоги, обмундирование и еще разное другое. Они о чем-то переговорили, и тот немец, про которого я подумал, как о завскладом, показал мне на кучу немецкого обмундирования, что лежало на полу и сказал:

- Выбирай.

Солдатские френчи были не первой свежести и на некоторых виднелись следы крови. Хотел я одеваться в немецкую форму или нет, но замерзать от холода или болеть от простуды было не лучше. Кому я здесь был нужен. Шельц ушел по своим делам, а завскладом вместе со мной подобрал мне обмундирование по размеру. Форма на мне сидела хорошо и, когда я вышел на улицу, то ничем не отличался от самих немцев или казаков. Даже сам себя не узнавал в новой одежде и, чтобы проверить, что это со мной произошло не во сне, я иногда пробовал ущипнуть себя. Само собой напрашивалась песенка 'и як воно зробилось так, що в турка я перевернувся.' Вместо турка я подставил слово нимца, и у меня получилось 'и як воно зробылось так, що в нимца я перевернувся.' Чудеса и только. Со стороны мое внешнее переодевание указывало как бы и на мое внутреннее перерождение. Но такого не произошло. Немецкая солдатская униформа спасала меня от холода, и ничего не изменила внутри. В последующем, в какие бы сложные ситуации я не попадал, всегда оставался советским гражданином. Я не числился в списках эскадрона, мне не платили зарплату, как платили ее другим. Только внешне я был казак или немец. Но поскольку я жил в одной казарме с казаками, питался с одной кухни, то на меня автоматически распространили и те обязанности, которые выполняли казаки. Мне дали карабин, седло и коня. Я стал нести караульную службу и чистить теперь уже своего коня.

В различных воинских частях у немцев часто служили русские военнопленные. Они на кухне кололи дрова, топили печи, кухни, носили воду или служили возчиками на подводах. Часто им выдавали немецкую солдатскую форму, но без ремня и погон. Так они и работали в качестве обслуги тяжелых и трудоемких работ. Я не знаю какие международные законы распространялась на подобных военнопленных, которые использовались противной стороной в качестве рабочей силы, но хорошо знаю, что после войны таких ссылали на Колыму. Во время войны при немецких частях было много русских. Одни служили солдатам и их называли словом 'фрайвиллигер.' Другие в качестве рабочих, тут их называли 'хильфсвиллегер'. Это были официальные солдаты или рабочие. У них были документы, подтверждающие их статус. Они носили немецкую форму законно.

Те военнопленные, которые служили у немцев по принуждению и иногда на них одевали изношенную немецкую солдатскую форму, не пользовалась никакими правами. Их могли ругать, бить и в любой момент могли снова оправить в лагерь. Часто так оно и бывало. По-видимому, к категории последних относился и я. К немцам я попал, как неустановленная личность, задержанная в партизанском краю. В те времена расправа с такими как я, была короткая. Их расстреливали. Но мое счастье тогда ко мне обернулось лицом. На немцев и полицаев произвел определенное впечатление тот контраст, который был между моим внешним видом и внутренним качеством. Худой и оборванный паренек на допросе внезапно заговорил на понятном немецком языке. Это сразу заинтриговало и изменило ко мне отношение. Последующая игра на баяне расположила ко мне также и казаков. Игра судьбы. Из непримиримых врагов, мы как бы сделались людьми своими. Такое тоже бывает. Может быть, каждый про себя и имел свои особые мысли, но пока, до поры до времени, их не показывал. Дальнейшие превратности судьбы загнали меня в немецкую казарму и внешне превратили в немца. Внешне.

В КАЗАКАХ.

Воинская часть, куда занес меня ветер войны, по-немецки называлась 'дер эрсте казакен швадрон'. Командовал эскадроном пожилой немец по фамилии Шпренгель. По виду ветеран первой мировой войны. Было еще несколько офицеров, немцев и русских. Они жили отдельно от нас. Русские офицеры, как мне показалось, внешне выглядели интеллигентнее немецких. Некоторые, хоть и слабо, но по-немецки говорили. По-видимому, они заканчивали военные училища и имели военное образование. По-русски разговаривали на правильном русском языке, в отличие от солдат казаков. Их фамилии звучали по-украински. У одного была фамилия Клименко, у другого Ткаченко, и еще Москаленко. Немцы были Шпренгель, Хаас, мой покровитель Шельц и другие. Наши русские офицеры были парни красивые, веселые и отчаянно смелые. Про немцев такого не скажешь, хотя в смелости они нашим не уступали. Немецкая смелость была какая-то хмурая, тяжеловесная. Он, немец, как бы заранее был настроен на победу и изменить этот настрой было трудно. Он был упорен в обороне и смел в наступлении. Его внешний интеллигентный вид и сантиментальные разговоры порождали в нас, русских, пренебрежительное отношение к ним как к воинам. Однако мы сильно ошибались. Немцы были солдатами дисциплинированными. Они понимали, что война - дело серьезное безответственное отношение к ней недопустимо. Они верили в себя и с доверием относились к своему старшему начальству.

Наши, русские солдаты, часто проявляли даже какую-то особенную, отчаянную смелость. Большую, чем немцы. Но, как мне показалось, русский не всегда был уверен в себе. Не дай бог, если приходилось отступать. Бежали без оглядки, не останавливаясь. Часто сомневались в своих командирах. Не шпион ли он? Не предали ли нас? А для этого была причина. Все предвоенное время только и слышали разговоры о предательстве. Особенно в 37 и в 38 годах. Арестовали тогда если не в каждой семье, то все же очень многих. Особенно много пострадало генералов, министров и других лиц, ответственных за страну. Потому наш солдат во всем сомневался и никому не верил. Это снижало нашу боеспособность. Проявляя смелость и инициативу, всегда было сомнение, а поддержат ли тебя другие. Ведь ты действовал без приказа, по собственной инициативе. А вдруг, вместо успеха, постигнет неудача? Тогда уж ничто тебе не поможет. Ни прошлые заслуги, ни сегодняшняя слава. Обвинят в чем угодно и, тогда, прощай, родина!

Внешне я был настоящий казак. Да и в остальном во всем я подчинялся общим правилам и выполнял все казачьи нормы воинской службы. Единственно, чем я отличался от других, так это то, что я все еще боялся садиться верхом на коня. Я молчал и никому об этом не говорил. В кино я видел, как другие ездят на лошадях, но сам не мог. Коня я называл лошадью, это казакам не нравилось и они говорили: