Конт - Ирина Успенская

Помылась она быстро. Берт помог облачиться в чистую одежду, заплел мокрые волосы в короткую косу.

— Где обед прикажете накрывать?

— Я на кухне поем. Туда и ксена приведи.

Берт испугался, испугался по — настоящему, но перечить не осмелился. Виктория знала, что нарушает этикет, но не давал ей покоя взгляд главной кухарки. Открытый, полный ненависти и презрения. А ведь через кухню проходит вся еда конта. И всыпать яд легче всего именно здесь. Хотелось бы разобраться, пока проблема не стала фатальной.

Большая кухня встретила конта полумраком, тишиной и жаром. Виктория остановилась на пороге, оглядываясь. За длинным деревянным столом в одиночестве сидел брат Искореняющий. Странно, что один. Виктория была уверена, что брат Турид обязательно прибежит следом: как это, такой важный разговор, и без него? Неужели не хочет оставлять контессу одну? С чего бы это? На столе стояли блюда с мясом, каравай и две глубокие тарелки, наполненные до краев густым грибным супом. Аромат еды достиг ноздрей и вызвал у конта неконтролируемое бурчание в животе. Мужчина вступил в жаркий полумрак, и тотчас навстречу ему шагнула высокая женщина в белом фартуке. Конт от неожиданности отпрыгнул назад и ухватился за кинжал. Меч Виктория «традиционно» забыла у седла, да ну его, таскать такую орясину, только по ногам бьет. Райка, а это была именно она, степенно опустилась на колени и глубоким грудным голосом произнесла:

— Перед братом Искореняющим признаться хочу.

Виктория на секунду задумалась. А затем махнула рукой на условности. Уж очень есть хотелось.

— В том, что еда отравлена?

— Нет, что вы, кир Алан! — с легким возмущением в голосе произнесла кухарка.

И она, и ксен смотрели на конта с удивлением. А он присел за стол, отломал кусок еще теплого, пахнущего кислинкой каравая, с удовольствием понюхал его и, не удержавшись, откусил. Неплохо. Затем придирчиво выбрал из кучи стоящих в глиняной подставке деревянных ложек самую новую и с жадностью принялся за суп. Все разговоры — после еды, когда Виктория станет доброй.

Как же вкусно, а ведь в той жизни она терпеть не могла грибы. А сейчас ела с удовольствием, наслаждаясь каждым глотком. Тоже память тела? Когда ложка черпнула по дну, Виктория подняла глаза. Кухарка так и стояла на коленях, а ксен задумчиво смотрел на конта.

— Как твое имя? — повернулся конт к женщине.

— Райка, хозяин, — чуть удивленно ответила она.

— Можно мне еще супа?

Повариха перевела ошарашенный взгляд на ксена, но тяжело поднялась с колен и, взяв миску, направилась к печи, в которой стоял чугунок.

— А ты отчего не обедаешь? — поинтересовался конт у ксена. — Суп великолепен. Все равно разговаривать не буду, пока не наемся.

Виктория наблюдала. Ей спешить некуда, а как вести себя с Искореняющим она еще не решила. Слишком темная лошадка. Ксен улыбнулся и взялся за ложку, похоже, он тоже еще не сделал насчет конта никаких выводов. Вторую тарелку Виктория ела не спеша, вылавливая грибы и кусочки темного мяса. Оленина? Райка стояла рядом, не зная, что ей делать дальше. Падать вновь на колени вроде было глупо, а уйти без позволения она не решалась. Виктория все это понимала, но выдерживала паузу. Наконец она отодвинула от себя тарелку и потянулась к блюду с мясом. Ножа на столе не обнаружилось, и конт достал кинжал. Боковым зрением Виктория заметила, как напрягся ксен и как побледнела кухарка. Странно. Не мог же реципиент кидаться кинжалами во время обеда? Или мог?

— Садись, Райка, и поведай мне, в чем ты так хотела покаяться?

Женщина с надеждой посмотрела на ксена, словно ища в нем поддержки, но тот, откинувшись на спинку лавки, с любопытством наблюдал за контом, не вмешиваясь в разговор. Виктория видела, как в его глазах мелькает удивление, задумчивость и недоверие. В конце концов кухарка решилась и присела на краешек скамьи.

— Это я принесла в замок яд горной гадюки.

— Зачем? — спросил конт.

— Для кого? — одновременно с ним поинтересовался ксен.

Вот она, разность в мышлении. Женщине интересны предпосылки и причины, а мужчиной движет лаконичность и прагматизм. Этак и проколоться можно. Но Райка ответила конту первому.

— Хотела в еду подсыпать, — открыто глядя в глаза Алану, сказала она. — За жизнь дочери загубленную отомстить хотела. А отчего так долго выжидала? Не решалась, да и яд достать трудно. А тут случай такой. Старый хозяин помер, а молодой в беспамятстве лежит, — и добавила с грустью, видя недоумение на лицах мужчин. — Вы, брат Искореняющий, не в курсе. Дочь моя приглянулась господину, да только замужем она уже была на тот момент и отказала хозяину. Муж за нее заступился. Старому конту нажаловался. Тогда Старку подбросили перстень кира Алана, а его обвинили в воровстве. Ну и… четвертовали его, а дочь мою на следующую же ночь привели в спальню к киру Алану. А как она понесла, ее вышвырнули вон.

И что сказать? Оправдываться? Так нет этому оправдания, ей придется с этим жить. И помнить. Чтобы никогда больше не допускать такого подлого, неоправданного ничем поступка.

— И отчего не отравила? — глухо поинтересовался конт, отодвигая от себя тарелку. Есть резко перехотелось.

— Друида не дала. Отговорила. Сказала, что вы стояли на берегу реки, за которой владения Злокозненного начинаются. Сказала, что увидев, как Вадий мучает души темные, вы можете понять и измениться. А еще сказала, что придет момент, и вы признаете сына. Как в воду глядела, — тихо добавила Райка, не замечая, как по щекам катятся слезы.

— Так Элька была твоя дочь? — словно током пронзило Викторию. Она отвела взгляд, не в силах смотреть на беззвучно плачущую женщину. И хоть это не она изнасиловала десять лет назад неизвестную ей девушку, стыдно и горько было ей.

— Никто не знает, — прошептала кухарка. — Был у меня, — она запнулась, — один мужик по молодости. Ну, от него и понесла, да только не сложилось у нас. Девочку в веску к матери отправила, она ее и вырастила как свою дочь.

— И куда ты яд дела? — подал голос ксен, которого в отличие от Виктории совершенно не волновали события недавнего прошлого.

— Нашему ксену отдала. На исповеди покаялась да и отдала, пока Вадий в уши страшного не нашептал. Он сказал, ему для какой — то мази надо.

Конт решительно поднялся и направился к выходу. «Ну, теперь ты у меня не отвертишься, господин святая невинность! И мальчиков тебе припомню, и яд в мази, и длительные беседы на религиозные темы, от которых у меня была бессонница. Сейчас ты у меня получишь по полной программе», — злобно думала Виктория, направляясь к донжону. Она понимала, что за злостью пытается скрыть горечь и боль, но так было легче, и она малодушно спряталась за разливающейся в душе яростью. Ксен сейчас, должно быть, у женушки. Конт оглянулся, Райка стояла в двери, ведущей в кухню, и что — то шептала. Видно, молится.