Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I - Дмитрий Олегович Серов

от 28 января 1715 г. в России впервые были введены единые оклады денежного и хлебного жалованья для государственных гражданских служащих всех уровней, состоявших в штатах губернских и иных местных органов власти[294]. Согласно этому закону, дьякам устанавливался оклад в 120 рублей и 60 четвертей хлеба в год (дьякам, работавшим в Санкт-Петербургской губернии и в «завоеванных городах», оклад полагался вдвое больше). Представляется очевидным, что включение дьяков в сетку новых окладов свидетельствует о том, что в 1715 г. законодатель и отдаленно не помышлял о ликвидации «чина диачества».

Как бы то ни было, в последующие два года количество производств в дьяки резко сократилось: в 1716 г. их состоялось пять[295], а в 1717 г. — всего четыре[296]. В 1716 г. трое подьячих стали дьяками в центральных ведомствах (60,0 % производств) и двое — в местных органах власти (40,0 %). В 1717 г. в центральные и местные органы было произведено по два дьяка.

Подобную ситуацию, впрочем, можно объяснить. С одной стороны, в 1716–1717 гг. Петр I находился в длительной зарубежной поездке, вследствие чего никаких структурных изменений в отечественном государственном аппарате не происходило. С другой стороны, не приходится сомневаться, что осведомленные об умонастроениях царя «господа вышние командиры» пребывали тогда в некотором оцепенении в ожидании новой волны административных преобразований. В малоприметном здании Сената в Петропавловской цитадели чем дальше, тем отчетливее сгущалась давящая атмосфера «затишья перед бурей».

И эта буря, как известно, грянула. В крайне сжатые сроки, на протяжении 1718–1721 гг., были проведены коллежская, судебная, II губернская и II городская реформы. Более того: в отличие от предшествующих изменений государственного аппарата, осуществлявшихся в большей мере бессистемно, начавшиеся в декабре 1717 г. административные преобразования планировались и проводились Петром I в жизнь во взаимной увязке, на твердой политико-правовой основе, в русле стратегической установки на широкое заимствование государственного и правового опыта Шведского королевства. Итогом этого реформирования должно было стать построение в России «полицейского» государства (Polizeistaat) по шведскому образцу.

Совершенно очевидно, что в подобной обстановке рано или поздно законодатель не мог не задуматься над вопросом о дальнейшей судьбе прежней системы российских канцелярских чинов. Столь же очевидно, что при той установке на всемерное использование зарубежного административного опыта, каковая сложилась у Петра I в 1716–1717 гг., шансов оказаться сохраненными у старомосковских приказных чинов не оставалось. Впрочем, дело здесь было не только в субъективном настрое законодателя. Представляется неоспоримым, что любое значительное преобразование государственного механизма во все времена объективно должно сопровождаться обновлением административной терминологии. Попытки именовать новые государственные и правовые институты (равно как и новые явления социальной жизни) архаичными терминами заведомо обречены на неудачу.

И тем более поразительно, что решение отвергнуть приказные чины сложилось у Петра I отнюдь не в одночасье. Еще в собственноручно написанной между октябрем и декабрем 1717 г. предварительной росписи коллегий и их штата будущий император обозначил в качестве главы коллежской канцелярии «секретаря или дьяка», а относительно низового звена канцелярских служащих отметил: «Подьячие трех статей». В свою очередь, в иерархической системе между подьячими и «секретарем или дьяком» в предварительной росписи штата коллегий впервые появились такие заимствованные из Швеции канцелярские должности, как «нотарий» (нотариус, шв. notarie), «актуарий» (актуариус, aktuarie) и «регистратор» (registrar)[297].

А вот в утвержденном царем 11 декабря 1717 г. образцовом штате коллегии упоминание о дьяке уже исчезло, вместо чего появилась формулировка: «1 секретарь». Подьячие же трех статей в утвержденном штате благополучно сохранились[298]. Таким образом, на исходе 1717 г. еще недавно столь значимый «чин диачества» — предел мечтаний не одного поколения приказных — оказался не включен в новоявленную систему коллежских должностей. В эту систему должностей не попал и подьячий с приписью, иерархическую позицию которого заместили нотариус, актуариус и регистратор.

Новая система коллежских канцелярских должностей была окончательно закреплена в Генеральном регламенте от 28 февраля 1720 г., исходной основой подготовки которого, как известно, послужил шведский «Kansliordningen» от 28 сентября 1661 г. Генеральному регламенту Петр I придавал особое значение: этот закон, увенчав собой систему регламентов отдельных коллегий, призван был завершить формирование нормативной основы деятельности реформированных центральных органов власти. По этой причине разрабатывался Генеральный регламент на редкость тщательно: достаточно сказать, что количество его черновых редакций достигло 12[299].

Уже в редакции А законопроекта (завершенной в декабре 1718 г.) в общий список канцелярских должностей не только не вернулось упоминание о дьяке (на месте которого незыблемо сохранился секретарь), но и исчезло упоминание о подьячих трех статей, место которых заняли «канцеляристы» и «копиисты»[300]. Несмотря на то что, как показал К. Петерсон в монографии 1979 г., Генеральный регламент в окончательной редакции имел мало общего с «Kansliordningen» 1661 г.[301], старомосковские приказные чины в нем так и не появились. Таким образом, с утверждением Генерального регламента «подьяческой чин» оказался бесповоротно замещенным в коллежских канцеляриях заимствованными из Швеции должностями канцеляриста (шв. kanslist) и копииста (шв. kopist)[302].

Однако исключение приказных чинов из номенклатуры коллежских должностей еще не означало, что эти чины не могли быть сохранены в иных звеньях форсированно реформировавшегося государственного аппарата России. В первую очередь здесь необходимо вспомнить опубликованную Н. А. Воскресенским интереснейшую записку, собственноручно написанную Петром I 26 ноября 1718 г. В записке содержался перечень должностей, утвержденных в местных административных и судебных органах Швеции, с переводом их на русский язык. Третьей позицией в перечне царь отметил: «…Лантсекретарь — земской дьяк»[303]. Это означало, что в последние месяцы 1718 г., в разгар подготовки II губернской реформы, Петр I вовсе не исключал использование термина «дьяк» (хотя и в несколько модернизированном виде) для обозначения главы канцелярии в преобразуемом местном органе власти — взамен шведского «landssekreterare».

Начертанному собственной рукой царя термину «земский дьяк» в самом деле было суждено оставить след в российском законодательстве. 20 апреля 1720 г. был утвержден поныне малоизученный «Наказ земским дьякам или секретарям об исправлении их должности»[304], изданием которого завершилось формирование нормативной основы II губернской реформы. Итак, можно заключить, что в 1717–1720 гг. чин дьяка, будучи de jure заменен на чин секретаря в центральном сегменте реформированного государственного аппарата, благополучно сохранился в сегменте местном. На практике все сложилось, однако, совсем иначе.

Но прежде чем переходить к обозрению динамики производств в дьяки и секретари в 1718–1722 гг., следует остановиться на вопросе о зарождении на российской почве «секретарского чина». По мнению Н. А. Смирнова, термин «секретарь» произошел от польского «sekretarz». Позднее М. Фасмер указал, что названный