В отсутствие начальства - Николай Свечин

него поступали сигналы? – продолжил расспросы сыщик, воспользовавшись тем, что банкир передумал уходить. – Судя по заявкам, он творит махинации два года как минимум.

– Увы, господин Лыков… Если бы вы знали, как туго идет дело с земельными операциями. Покупателей мало, а продавцов пруд пруди. Люди с деньгами неохотно покупают отводы. Тем более здесь, в Смоленской губернии.

– Чем же так плоха наша губерния? – обиделся Кобеко.

Беланович пояснил:

– Вы, ваше превосходительство, начальником здесь только три месяца, четвертый пошел. И, видимо, не до конца понимаете специфику. Губерния у вас в подчинении особенная. Помните, сколько в ней населенных пунктов? Четырнадцать тысяч! Причем большинство мелкие, незначительные. Всего восемь слобод и пятьсот шестьдесят сел, а остальное – хутора, выселки, фольварки… Густо рассыпаны: одно селение на три с небольшим квадратных версты. Число жителей в среднем девяносто семь человек на селение. Как говорится, шагу ступить некуда. А земля худая, плохо кормит, поэтому многие занимаются отхожими промыслами…

– Точно, – обрадовался непонятно чему Кобеко. – Мне вчера подали цифры в самах. Вот, Алексей Николаевич, взгляните.

Сыщик взял предложенную ему бумагу и прочитал: урожайность пшеницы сам четыре и две десятых. Не лучше было и с другими культурами: овес – сам три, рожь – сам три и четыре десятых… Хуже всех родила гречиха – сам две и шесть десятых.

– Вот потому у нас так плохо со здоровьем новобранцев, – не унимался губернатор. – Средний рост – меньше пяти вершков, по-новому – сто шестьдесят три сантиметра. Освобождение от воинской службы получает каждый пятый, а отсрочку по невозмужалости – вообще каждый третий!

Управляющий дал губернатору высказаться и продолжил:

– Так вот, земля худородная, и потому многие кормятся отхожими промыслами. Юхновские землекопы и дорогобужские каменщики известны по всем центральным губерниям. Из Гжатского и Сычевского уездов многие работают на московских мануфактурах. Из Рославльского уезда каждую весну едут в область Войска Донского, где нанимаются на металлургические заводы или на шахты.

– К чему вы нам это рассказываете? – попытался остановить финансиста сыщик.

– К тому, что оно имеет отношение к банковским операциям. Четырнадцать тысяч населенных пунктов, и в каждом земля в чьей-то собственности, а надел мал, урожаи дрянь, приходится выживать. И норовит такой хозяин, если он не в общине, землю продать или хотя бы заложить. Началось это, как вы помните, восемьдесят три года назад…

– Не помним, Василий Арсеньевич, разъясните, – попросил Лыков.

– С самого начала изволите? Ну, попробую. Можно еще чаю?

Беланович вцепился в стакан и начал:

– В тысяча восемьсот тридцатом году в Польше произошло Ноябрьское восстание, в котором сильно была замешана шляхта. И у правительства кончилось терпение. Про шляхту надо рассказывать?

– Надо, – хором ответили слушатели.

– Ну, это такое сословие, аналог нашего дворянства, но со своими отличительными чертами. История там длинная, с четырнадцатого века. Короче говоря, в землях Речи Посполитой шляхта решала все, она могла даже сместить короля. И когда эти территории присоединили к России, наши государи получили не только множество евреев, как довесок к Польше, но и сословие, избалованное особыми правами. Петр Первый рюриковичей за бороды таскал, а они ему при этом руки целовали! А тут огромная прослойка людей, которые короля называли «пан-брат». И при случае могли его попросить вон… Нашим государям такие подданные были как нож острый, а тут еще измена за изменой. То с Наполеоном идут поляки на Русь, то восстают. Николай Павлович шуток не понимал и начал их конопатить. Был создан Особый комитет по делам западных губерний. Он стал шляхту уничтожать, что получило название «разбор шляхты». Все, кто причислял себя к ней, должны были подать об этом подтверждающие бумаги. Вышел знаменитый указ «О проверке документов о дворянском происхождении». В Царстве Польском тогда пятнадцать процентов населения находили у себя голубую кровь, а в Мазовии, например, двадцать пять! То есть каждый четвертый, ха-ха. В России, напомню, дворянство имел один процент жителей.

Так вот, подавляющее большинство шляхтичей, конечно, никаких документов представить не смогли. Оформлять их было дорого, а часто и невозможно. Поскольку у многих фамилий шляхетству было сотни лет, поросло оно бурьяном, грамоты с королевскими печатями не сохранились или же отсутствовали изначально…

– А почему? – спросил Лыков. Он все еще недоумевал, зачем финансист рассказывает ему про поляков, но решил проявить терпение.

– Потому как шляхтичем мог стать, например, рядовой солдат. За проявленную на поле боя храбрость. Шляхта – это привилегированное воинское сословие в Царстве Польском и Великом княжестве Литовском. Податей оно не платило, владело землей от казны, а взамен обязано было воевать, когда начиналась заварушка. Шляхтич приходил на место сбора со своим конем и оружием, да еще приводил ратников. И вот эти ратники тоже могли проскочить наверх, если славно дрались. Бумаги в давние времена писали неохотно, люди и без того знали, что пан, к примеру, Довбор-Мусницкий (это один из наших клиентов) – природный шляхтич. А при Николае Павловиче, решившем проредить капризное сословие, устные предания власти не интересовали. И в результате двести тысяч вчерашних дворян записали в крестьяне-однодворцы. Панцирные и путные бояре угодили в крестьянство поголовно.

– Требуется пояснение, – воздел руки губернатор, которого услышанное заинтересовало больше, чем сыщика.

– Кто это такие? – догадался финансист. – Сейчас расскажу. Шляхта была неоднородна. Она делилась аж на пять разрядов. На самом верху председательствовали магнаты, они владели целыми городами. Ниже стояла заможная шляхта, имевшая одну или несколько деревень. Следом шла фольварковая, которая владела одним или несколькими фольварками. Четвертый разряд – застенковая шляхта, она же загродковая или околичная. Это та, которая имела хозяйство, но не имела крестьян. То есть просто землю, и все; владелец должен был сам ее обрабатывать. Точнее, нанимать работников, поскольку шляхтичу запрещалось трудиться на земле, за это его исключали из благородного сословия.

– Даже так? – ухмыльнулся Кобеко.

– Положение обязывает, – хмыкнул в ответ банкир. – Кстати, запрещалось также заниматься ремеслом или торговлей, но сие легко обходили: просто нанимали арендатора, как правило жида, который и делал профит, только делился им с хозяином. Так вот, пятый, самый низший разряд – голота, безземельная шляхта. Эти люди не имели ни крестьян, ни даже земли, но чувствовали себя равными магнатам. Тут отличительная черта. Она выражена в поговорке: «Шляхтич на загроде равен воеводе», то есть на своем дворе он кум королю. Напомню, шляхта могла изгнать не угодившего ей короля, заменить его другим. Она имела право на рокош – слышали такое слово?

– Нет.

– О, удивительное явление! Рокош – это право ослушаться короля. Ни больше ни меньше. Или, например, шляхтич, избранный в сейм, мог в одиночку отменить его решение, даже если все остальные депутаты проголосовали за. На чем я остановился?

– На панцирных боярах, – подсказал Алексей Николаевич. – Почему панцирные и почему бояре?

– Слово «бояре» пришло к панам из Литвы. В тысяча триста восемьдесят пятом году литовец Ягайло стал