Схватка не на жизнь - Юрий Мишаткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Канарис говорил, глядя мимо генерала, устремив взгляд в полировку письменного стола:
— Поставьте меня в известность о поступлении радиограммы от группы, как только та заговорит. Разрешаю поднять меня для этого даже с постели. Сегодня район Заволжья является для нас первостепенным, как и взятие города, носящего имя русского лидера. На Сталинград мы слишком много поставили.
3
Это был его четвертый прыжок, не считая учебного, сделанного под руководством инструктора.
Отстегнуть ремни и закопать парашют, а с ним шлем, перчатки, комбинезон было делом нескольких минут. Теперь оставалось встретиться с напарником. Но найти друг друга в темноте, не подавая сигналов, было трудно, поэтому инструкция предписывала добраться до ближайшей станции по одному.
Предыдущий прыжок прошел тоже гладко, чего нельзя сказать о выполнении задания. А оно казалось пустяковым: прибыть с группой в хутор, стоящий в междуречье Дона и Хопра, и начать формирование казачьих частей для выступления против Красной Армии. Антисоветская агитация среди жителей хуторов и станиц проводилась от имени небезызвестного генерала Краснова, чей приезд обещался казакам с подходом к Дону армий рейха и кто с недавних пор был назначен начальником созданного при имперском министерстве восточных областей Главного управления казачьих войск[12].
Тогда вместе с Басаргиным их было восемь. Пятеро прошли подготовку в разведывательном центре «Валли» и также были из числа белоэмигрантов, двое поступили из лагеря для военнопленных.
На Дону шла весна. В балках и низинах цвели яркие маки. Это была первая после долгих лет скитаний по чужбине встреча Басаргина с родиной, с теми краями, где в 1919 году он служил в Кавказской армии Врангеля. Но встреча с родиной оказалась довольно неприятной.
Не пройди Басаргин хорошую подготовку во втором подразделении управления «Абвер-заграница», не будь предельно осторожным, предусмотрительным — не шагать ему сейчас по вздыбленному полю: шестеро из агитаторов казачьего движения были под конвоем отведены жителями хутора в районное отделение НКВД, седьмой убит при сопротивлении и лишь восьмой — Басаргин — счастливо избежал плена или смерти.
Басаргин достал из вещевого мешка ушанку, нахлобучил на голову и зашагал по изрытой пашне.
«Все хорошо. По крайней мере, пока хорошо», — успокоил он себя.
Ноги сами вынесли на дорогу. Она шла ровно, не петляя, и была пустынна — ее не будили моторы машин или поскрипывание колес подвод. По одну сторону тянулось поле, по другую — толпились деревья.
«Перегнал ли меня Киржибеков?». — подумал Басаргин. О напарнике он вспомнил лишь потому, что у того находились рация и питание к ней.
«Тягловая сила этот Киржибеков, — усмехнулся Басаргин. — Здоров как бык, и силенок не занимать. Я бы с его грузом давно выдохся…»
Узкий серп месяца светил тускло, фигура одинокого человека на дороге не отбрасывала тени, сливалась с ночью и словно плыла в ней. Упругий ветер бил в спину, поэтому идти было легко. И вскоре Басаргин увидел приземистые постройки и здание станции с черными, проемами окон, с замершим на запасных путях составом теплушек. Огней не было ни в окнах, ни на путях, ни возле состава.
«Налетов остерегаются», — понял Басаргин и чуть не скатился в невидимую в темноте воронку. Это был след недавней бомбежки станции эскадрильей «мессершмиттов» новейшей модификации 10-9Г.
Полой шинели он протер голенища сапог и, прихрамывая на левую ногу, толкнул дверь в зал ожидания.
Первым, кого Басаргин увидел, приглядевшись к спящим на лавках людям, был напарник Киржибеков….
4
Приземление прошло неудачно: погасить купол парашюта не удалось, ветер подхватил его, потащил парашютиста по полю, ударил о комья земли. На какое-то время Киржибеков потерял сознание и очнулся от боли в пояснице.
О том, что он явится с повинной, Киржибеков твердо решил еще неделю назад, когда давал согласие на отправку за линию фронта в советский тыл. Было это в Полтаве, куда прямо из лагеря для военнопленных его привезли в закрытой машине. Он сидел в комнате, где на стене с довоенных времен остался висеть график выполнения квартального плана трикотажной фабрики, и тупо смотрел на фельдфебеля, заполнявшего за столом какие-то анкеты. Тогда Киржибеков солгал, приписав себе судимость за халатное отношение к колхозному стаду, пребывание в тюрьме и штрафном батальоне. Можно было бы присочинить и родство с каким-нибудь баем, но такая ничем не подкрепленная выдумка показалась бы явной ложью. На допросах (в школе они назывались беседами) Олджас старался играть роль недалекого, малограмотного человека, несправедливо обиженного Советской властью и силой отправленного на фронт. В этом, к счастью, удалось убедить всех, кто допрашивал Киржибекова. Поэтому с ним долго не возились, коротко растолковали суть задания, обещав при возвращении пост начальника полиции в кишлаке или даже городе Казахстана.
Единственное, чего Киржибеков не знал, как произойдет его явка с повинной, когда и при каких обстоятельствах он расскажет о своем пребывании у немцев и их задании. И, оказавшись в глухую ночь на скованной первым морозцем звонкой земле, он вначале растерялся.
«На станцию — к людям!» — решил Киржибеков и не стал, как того требовала строгая инструкция, закапывать парашют. Взвалил на плечо тяжелый мешок с рацией и заторопился. Ни картой, ни компасом он не воспользовался: над головой было небо и в нем рой звезд. А какой чабан не найдет путь по звездам?
Мешок с поклажей давил на плечо, но Киржибеков решил не отдыхать. Лишь у здания станции он остановился, чтобы перевести дух, и перевалил мешок на другое плечо.
В зале ожидания было малолюдно. Под потолком в полнакала горела запыленная синяя лампочка.
— Дверь закрывай! — недовольно пробурчал с лавки сонный старик. Одна штанина у него задралась, из-под нее выглянула деревяшка. — Ходят тут, студят!
Старик поглубже спрятал голову в поднятый воротник кацавейки и вновь закрыл глаза.
«Почему никто не охраняет станцию? Почему нет патруля?» — удивился Киржибеков, подошел к лавке и тронул за плечо старика.
Когда старик вытянул из воротника голову в потрепанном треухе, Олджас попросил:
— Покажи, пожалуйста, дежурного по безопасности.
— Чего? — зевнул старик.
— НКВД где?
— Иди ты! — чертыхнулся старик. Он поудобнее вытянул ногу, собираясь продолжить сон, но Олджас не отставал:
— Дело есть. Срочное — ждать не могу. Чекисты нужны, очень нужны. Ты, пожалуйста, не спи.
— Как же, уснешь тут, когда такой настырный пристал! Утра не мог дождаться, чтоб свои вопросы задавать? Сострадание поимел бы! Видел же, что спал, а ему подавай НКВД!
— Нельзя ждать, — покачал головой Олджас. — Мешок надо сдать, и себя тоже. На парашюте прыгал, немцы прислали.
Старик сощурил один глаз:
— Чего болтаешь? За такие разговоры и схлопотать можешь! Иди ты, мил человек, подальше со своими побасенками! Дай людям покоя.
— Прыгал я, — упрямо повторил Киржибеков. — Хочешь — слово дам?
Но старик уже не слушал. Запахнув кацавейку и потуже напялив на глаза треух, он отвернулся и привалился боком к спинке лавки.
Киржибеков в отчаянии огляделся. Но будить больше никого не стал. Поискал взглядом дверь с табличкой «Дежурный по станции» и, подхватив с пола мешок, решительно двинулся к этой двери.
Он спешил, понимая, что дорога каждая минута. Ведь тот, кто сброшен вместе с ним, — на пути к станции, где намечена их встреча.
5
Басаргин замер на пороге.
Киржибеков сидел в обнимку с мешком и дремал. Совсем так же, как несколько часов назад перед вылетом дремал на диване Басаргин.
Рядом с напарником, доверительно положив к нему на плечо голову, спал железнодорожник в промасленной куртке.
«Почему не в армии? Или возрастом к мобилизации не подошел?» — подумал Басаргин и решил, что парень не призван из-за работы на «железке», которая является стратегическим объектом.
Он не спешил заходить. За спиной оставалась открытой дверь, а за дверью лежала ночь — путь к отступлению был свободен…
Басаргин еще раз оглядел зал ожидания.
Погасшая железная печурка, труба которой выходила в окно. Несколько обшарпанных лавок с эмблемой наркомата путей сообщения. Стены с закопченными плакатами. Запертое окошечко кассы, рядом рама довоенного расписания движения поездов… Пахло дымом, табаком, потом и мазутом.
Мирное посапывание и похрапывание спящих успокоило Басаргина, он убрал ногу, и дверь тяжело закрылась.
Стараясь не греметь по полу сапогами, Басаргин прошел к Киржибекову и сел рядом, продолжая держать руку на стали револьвера.
