Изумрудная буря - Майкл Салливан

— Сегодня они тихие. Хорошо себя ведут? — спросил Траник, приблизившись к клеткам.

— Да, господин куратор, — ответил старший стражник, на мгновение переставший походить на статую. — Морская болезнь. Им всем плохо.

— Да, — не без отвращения заметил Траник, наблюдая за эльфами в клетках. — Знаете, они ведь меня видят, даже в темноте. У них очень острое зрение.

Это заявление не требовало ответа, и серет промолчал.

— Я вижу на их лицах узнавание, узнавание и страх. Я первый раз пришел посмотреть на них, но я им уже знаком. Они чувствуют во мне силу Новрона, и зло внутри них инстинктивно корчится от страха. Я словно свеча, и мой свет разгоняет их тьму.

Траник подошел ближе к клеткам. Каждая из них была так плотно забита эльфами, что несчастным приходилось стоять и лежать по очереди. Те, кто стоял, прижимались друг к другу грязными обнаженными телами, пытаясь удержаться на ногах. Прижатые друг к другу мужчины, женщины и дети образовывали чудовищную дрожащую массу плоти. Траник с интересом наблюдал, как они стонут и причитают, стараясь отодвинуться от него как можно дальше.

— Видите? Я — свет, и передо мной отступает гнилая тьма их душ. — Траник рассматривал их скорбные, истощенные от голода лица. — Отвратительные создания — противоестественные твари, которые никогда не должны были появиться на свет. Оскорбителен самый факт их существования. Вы ведь это чувствуете? Мы должны очистить мир от этой мрази. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы исправить эту ошибку и доказать, что мы достойны великой цели.

Траник перевел взгляд с эльфов на свои руки.

— Очищение никогда не бывает легким, но оно необходимо, — задумчиво пробормотал он. — Приведите вон того, высокого, у которого нет зуба, — велел Траник. — Начнем с него.

Следуя указаниям часового, стражники выволокли эльфа из клетки и связали ему локти за спиной. Используя свободную лебедку, они подвесили несчастного за руки на потолочной балке. Суставы эльфа вывернулись, и он закричал от боли. Его вопли и выражение страдания на лице даже серетов заставили отвернуться, но Траник упрямо смотрел на него, одобрительно поджав губы.

— Раскачивайте, — приказал он.

Эльф взвыл от нестерпимой боли.

Куратор снова посмотрел на клетки. Остальные эльфы плакали. Поймав его взгляд, одна женщина протолкнулась вперед.

— Почему вы не оставите нас в покое?

Траник посмотрел на нее с искренней жалостью.

— Марибор требует, чтобы ошибка его брата была исправлена. Я всего лишь выполняю его волю.

— Тогда почему… почему бы сразу не убить нас и не покончить с этим? — закричала она, глядя на него дикими глазами.

Траник помолчал, снова безучастно рассматривая с обеих сторон ладони своих рук. Он молчал так долго, что даже сереты повернулись к нему. Траник снова посмотрел на женщину. Глаза его заволокла пелена безумия, губы задрожали и искривились в чудовищной улыбке.

— Чтобы избавиться от некоторых пятен, нужно скрести очень сильно. Она следующая.

Глава 7

ПРОТУХШИЕ ЯЙЦА

С того дня, месяцем ранее, когда императрица Модина обратилась с дворцового балкона к жителям Новой империи, жизнь ее во многом переменилась. Благодаря Амилии, которая, незаметно сокрушая запреты регентов, шаг за шагом отвоевывала для нее крупицы свободы, императрица теперь получила право беспрепятственно передвигаться по дворцу.

Модина бесцельно бродила по залам и коридорам, не намечая себе какого-либо определенного пути, а вернувшись, часто не могла вспомнить, где была. Более всего она мечтала ощутить под ногами траву, однако ее свобода была ограничена дворцовыми стенами. Девушка была уверена, что, попытайся она выйти из замка, ни один стражник не посмел бы преградить ей дорогу, но ее останавливала боязнь навлечь гнев регентов на Амилию, и потому она не покидала дворца.

Сейчас Модина, облаченная в новое платье, тихая и задумчивая, словно настоящая императрица, грациозно вышагивала по коридору. Спускаясь по винтовой лестнице, она чувствовала, как по каменным ступеням за ней волочится подол ее платья. Новые платья также были заслугой Амилии. Наставница лично следила за работой имперской швеи и не позволяла чрезмерно украшать одежду кружевами или вышивкой. Все платья были снежно-белыми, простыми, но элегантными, а главное — это было основное требование Амилии — свободными, удобными, без жестких воротников, тугих лифов или шнуровки.

Модина ценила свою относительную свободу и новые платья, но больше всего ее поразило изменившееся отношение дворцовых слуг. Сейчас, покинув свои покои, она прошла мимо двух молодых женщин, которые несли стопки белья, и пажа, державшего в руках ворох обуви. Едва завидев ее, он уронил свою ношу, а девушки взволнованно зашептались между собой. На их лицах она увидела то же выражение, что и на всех других: веру в то, что она — избранница Марибора.

Поначалу, когда она только оказалась во дворце, все старались держаться от нее подальше, точно от собаки, которая кусается. После ее выступления на балконе те слуги, которых ей доводилось видеть, взирали на нее с дружелюбным восхищением и невысказанным пониманием, словно признавая, что они наконец разгадали причины ее прежнего поведения. Новые платья произвели непредвиденный эффект, превратив восхищение в обожание, поскольку чистота белого цвета, а также простота покроя делали Модину похожей на ангела. Из безумной императрицы она превратилась в святую — хоть и не до конца понятную — верховную жрицу.

Выздоровление Модины приписывалось целительским способностям Амилии. Тогда, на балконе, она не кривила душой: Амилия и в самом деле спасла ее, хотя, возможно, это слово было не совсем верным. Модина не чувствовала себя спасенной.

После Дальгрена она тонула в непреодолимых кошмарах, избавиться от которых была не в силах. Амилия вытащила ее на берег, но разве можно было назвать ее существование жизнью? Когда-то очень давно она верила, что в жизни всегда есть место надежде на то, что завтра все станет лучше, но ее надежда оказалась лишь сном, который исчез одной страшной летней ночью. Остались лишь кошмары, они преследовали ее, угрожая снова полностью поглотить ее. Она могла сдаться, закрыть глаза и вновь опуститься на дно бездны, но если ее ненастоящая, притворная жизнь могла помочь Амилии, значит, она будет жить дальше. Амилия стала крошечным лучиком света в море тьмы, единственной звездой, по которой ориентировалась Модина, и ей было безразлично, куда ведет этот свет.

Как и в прочие дни, Модина и сегодня гуляла по пустынным залам и покоям, словно призрак, ищущий нечто давно забытое. Она слышала, что люди, которые лишились руки или ноги, еще долго могут испытывать боль в давно потерянной конечности. Возможно, с ней творилось то же самое — она пыталась прикоснуться к своей исчезнувшей жизни.