Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус - Анатолий Бородин

П. Н. Дурново и В. К. Плеве были почти ровесники (первый старше на 3,5 года); в одно время служили в прокуратуре (Плеве – с 1867 г., Дурново – с 1870); географически близко, а иногда – в одних и тех же местах (Москва, Владимир, Киев), правда – в разное время; прошли одни и те же ступени служебной лестницы (товарищ прокурора, прокурор) и, хотя пути их не пересекались, они, несомненно, знали друг о друге и, возможно, были знакомы лично. К началу их совместной службы Плеве был действительным статским советником, Дурново же – коллежским советником.

Плеве в этот период его деятельности, по свидетельству современника, «совмещал в себе немало достоинств – значительный ум, громадную память и способность работать без отдыха; не было такого трудного дела, которым он не в состоянии был бы овладеть в течение самого непродолжительного времени. Нечего, следовательно, удивляться, что он быстро сделал карьеру, на всяком занимаемом им месте он считался бы в высшей степени полезным деятелем, а для графа [Д. А.] Толстого был настоящей находкой. <…> Но это хорошая сторона медали, была и обратная. Государь [Александр III] с своим здравым смыслом выразился однажды о Плеве очень верно. Граф Толстой, отправляясь на лето в деревню, просил, чтобы дозволено было Плеве являться в Гатчину с докладами, причем отозвался с похвалами об его отличных убеждениях. “Да, у него отличные убеждения, – возразил государь, – пока вы тут, а когда не будет вас, то и убеждения у него будут другие”. <…> Можно усомниться, чтобы Плеве относился с сердечным участием к чему-либо, кроме своих интересов. От этого человека, со всеми отменно вежливого, невозмутимо спокойного, не способного проронить в разговоре ни одного лишнего слова, никогда не возвышавшего интонацию голоса, как-то веяло холодом. Всякий инстинктивно сознавал, что было бы опасно довериться ему; со всеми старался он быть в одинаково хороших отношениях, чтобы не закрывать самых разнообразных путей для своей карьеры. Несмотря на свои недостатки – повторяю еще раз – он приносил на службе значительную пользу и оказался бы еще несравненно полезнее, если бы направляла его более сильная рука. Стоял он высоко, особенно по сравнению с другими лицами, окружавшими Толстого»[279].

«В начале восьмидесятых годов <…> Плеве, – утверждал С. Ю. Витте, – еще не износил свою либеральную шкуру, в которой он преклонялся перед графом Лорис-Меликовым, хотевшим положить начало народного представительства, и затем перед графом Игнатьевым, носившимся с идеей Земского собора»[280].

Другие современники подтверждают свидетельство Е. М. Феоктистова, правда, имея в виду уже Плеве-министра.

И. И. Янжул: «Он много читал, наблюдал и думал и, к моему большому удовольствию, оказался очень начитанным в произведениях <…> Салтыкова-Щедрина. Зная его лично за много лет и притом на деле <…> за очень умного и способного человека и вовсе не такого прямолинейного консерватора, каким был <…> Н. П. Боголепов, а способного на уступки, где это требовалось временем или вызывалось необходимостью, я надеялся, что Плеве может сделать для России много добра и пользы. <…> Россия, я убежден, лишилась через это [убийство Плеве] мирного и благополучного разрешения многих трудных вопросов»[281].

Напутствуя П. П. Заварзина, назначенного начальником охранного отделения в Кишинев, В. К. Плеве говорил: «Еврейские беспорядки в Кишиневе дискредитировали местную власть и осложнили положение в центре. Такие явления совершенно недопустимы. Губернатор и вы должны работать согласованно и всячески ограждать население от всяких насилий». «Многие недолюбливали Плеве, – продолжает П. П. Заварзин. – Не говоря уже о левых кругах, преувеличенно считавших его олицетворением реакции; не любили его и придворные и высокочиновный Петербург за то, что он не принадлежал к их среде и был неумолимым врагом какой бы то ни было протекции. Кроме того, он представлял собой полный контраст своему предшественнику Сипягину, человеку с большими родственными связями в петербургском свете, которого называли “русским барином”. Плеве для большого света был только бюрократом, не считавшимся с его обычаями и ревниво оберегавшим свое министерство от посторонних вмешательств и влияний. Плеве твердо стоял на том, что с революционерами надо бороться, беспощадно нанося удары верхам партий, но вместе с тем считал необходимым вводить в жизнь назревшие изменения законодательным порядком»[282].

«Действительно, – подтверждает В. И. Гурко, – первой мыслью Плеве при вступлении в управление Министерством внутренних дел было ввести в состав Государственного совета представителей высших слоев общественности. <…> Плеве принялся за изучение возникавших в прежнее время предложений о привлечении выборного элемента к участию в законодательстве страны. Он извлек с этой целью из архивов проекты Валуева, Лорис-Меликова и гр. Н. П. Игнатьева, последовательно разрабатывавшие образование высшего законосовещательного учреждения, включающего элементы общественности. С присущей ему осторожностью и постепенностью знакомил он с этими проектами государя, не вводя при этом в свои планы своих сотрудников. <…> Одновременно постарался он войти в ближайшие сношения с земскими лидерами в лице наиболее в то время видного из них, а именно Д. Н. Шипова»[283].

Да и С. Ю. Витте, при всей своей неприязни к Плеве, признавал: «Несомненно, очень умный, очень опытный, хороший юрист, вообще человек очень деловой, в состоянии много работать и очень способный. <…> Каковы в действительности мнения и убеждения Плеве – об этом, я думаю, никто не знает, да, полагаю, что и сам Плеве этого не знает. Он будет держаться тех мнений, которые он считает в данный момент для него выгодными и выгодными для того времени, когда он находится у власти. <…> Плеве – несомненно даровитый и чрезвычайно способный человек; он имеет очень большой опыт как по своей судебной карьере, так и по административной»[284].

«Это был самый выдающийся по уму и твердой воле человек из всех современных сановников, – делился с женою А. В. Кривошеин. – <…> Как начальник он часто бывал труден, но зато при нем была полная уверенность, что когда нужно, он не даст в обиду и не обидит сам»[285].

В Департаменте государственной полиции (с 18.02.1883 г. – Департамент полиции) дела П. Н. Дурново сразу пошли успешно: менее чем через год, в августе 1882, он остался за директора Департамента, ушедшего в отпуск, и был произведен по докладу министра за отличие в статские советники (высочайший приказ по МВД за № 36 от 30.08.1882 г.).

Вот одно из конкретных его дел. «Обнаружилось, – рассказывал П. Н. Дурново четверть века спустя, – что людей отдавали под полицейский надзор без всяких правил, без всяких регламентаций все министры, до Министра Государственных Имуществ включительно, все губернаторы, все Генерал-Губернаторы, и, наконец, все начальники жандармских управлений. Таким образом, накопилось число поднадзорных 12 000–15 000, и никто не знал, состоит ли или не состоит под надзором. Когда, после очень тяжкой работы, все дела были разобраны и около 10 000 человек были совершенно отброшены как не подлежащие надзору, 2000 оставлены под надзором, то тогда были изданы подробные правила о гласном полицейском надзоре». Было это в 1882 г. Надзор этот был весьма суровый, однако было покончено с произволом: теперь, по Положению, гласный полицейский надзор учреждался по представлению губернатора, губернатор рассматривал те данные, которые ему доставляли полицейские или жандармские чины, затем дело поступало в Совещание при МВД, где присутствовали по два представителя от министерства юстиции и от МВД, председательствовал товарищ министра. «Я сам, – вспоминал П. Н. Дурново, – в этих совещаниях много раз председательствовал и десять лет состоял членом и по совести могу сказать, что дела в этом совещании рассматриваются настолько добросовестно, насколько вообще в административных учреждениях наших рассматриваются и разрешаются всякие дела»[286].

Через полгода, 18 февраля 1883 г., П. Н. Дурново назначен вице-директором Департамента полиции с окладом в 5 тыс. рублей и тут же, 22 февраля, по предложению министра на него возложено исполнение юрисконсультских обязанностей по Министерству внутренних дел (исполнял до 3.12.1884). 15 мая 1883 г. произведен по докладу министра, «за отлично усердную службу», в действительные статские советники и получил бронзовую медаль в память коронования Александра III.

В 1883 г. министр возложил на вице-директора Департамента полиции «обозрение настоящего состояния и деятельности С.-Петербургской полиции». Поручение это было «исполнено им вполне успешно».

26 апреля 1884 г. П. Н. Дурново командирован в государства Западной Европы «для ознакомления с устройством полиции в многолюдных городах <…> и с теми приемами, путем которых достигается в них надзор за беспокойными и вредными элементами населения, дабы эти приемы применить у нас с соответственным изменением в устройстве полиции» (Ордер министра внутренних дел от 7.04.1884 г. за № 1426). Результатом было обозрение полицейских учреждений Парижа, Берлина и Вены при рапорте от 12 июня 1884 г. При этом обозрение учреждений Парижа, подчеркнул П. Н. Дурново, «составлено на основании моих личных наблюдений».