Тафгай 3 - Владислав Викторович Порошин

третьем две обещанные забил и ещё одну передачу выложил Скворцову. Разгром 7 : 0 – это уже не шуточки.

- Я, Михалыч, иногда на «Малыша» смотрю, вот по стилю - вылитый Тёма Панарин. Тот же правый хват, те же габариты, резкий, задиристый. – Поддакнул я, выискивая на столе какой-нибудь бутерброд с мясной нарезкой.

- Панарин? – Задумался Бобров. – А он тоже, что ли в Усть-Каменогорске играет? Так давай его к нам перетащим, поставим его к Свистухину в третью тройку нападения, а дальше посмотрим, как он себя проявит.

- Что Михалыч говоришь? – Я нашёл взглядом хороший кусочек окорока и насадил его на вилку. – Кого ты хочешь ещё перетащить?

- Я говорю Панарина твоего к нам в «Торпедо», чего он там, в Казахстане забыл? – Бобров посмотрел на бутылку конька и выразительно прокашлялся.

- В этом сезоне точно не получится, пусть Тёма чуть подрастёт, но потом в будущем, летом, если время будет, вместе съездим, может он нам ещё не подойдёт, - улыбнулся я, проклиная себя за забывчивость. – Всеволод Михалыч, пора команду уводить на перерыв. Как ты считаешь?

- Как бы не сорваться, - задумчиво, пробормотал Бобров. – Выгоняй народ на улицу, автобус давно ждёт!

Глава 9

Утром во вторник 7 декабря наши полусонные тела автобус привёз в знакомую уже московскую гостиницу «Юность». Конечно, отсюда мотаться было неудобно на Ленинградский проспект в ледовый дворец ЦСКА, где нам предстояли две спаренный игры с «Крыльями», игра с первой сборной СССР и ещё один матч с московским «Локомотивом», но ходить по первому утреннему снежку на тренировки во дворец спорта «Лужники» было комфортно. Да и к тому же начальник команды Йося Шапиро сказал, что в гостиницу «Аэрофлот» поближе к домашней арене московских армейцев наше «Торпедо» селить категорически отказались, мотивирую это тем, что стюардессам пилотам самолётов тоже нужен полноценный отдых. Лично я сделал вывод такой, что министерство машиностроения и министерство гражданской авиации элементарно не сошлись характерами. Правда, почему чиновники решили, что советской стюардессе муж хоккеист не пара - осталось загадкой.

- Вы мальчики у нас скоро здесь пропишитесь, - улыбалась приветливая женщина на стойке регистрации, принимая наши паспорта.

- Не успеем, - подмигнул работнице гостиницы Свистухин. – Через девять дней уже летим в Финляндию. А чем вы вечерочком занимаетесь?

Мне же опять поплохело, и в голове завертелась и закружилась, непонятно откуда взявшаяся там «метель завируха». Я сразу же присел за невысокий журнальный столик в холле гостиницы, предварительно отдав свой паспорт «Малышу».

Вот что значит для советского человека выезд в кап. страну! Сразу нервы напрягаются, словно натянутая струна. Но не в одних нервах дело, вчера по-быстрому, чтобы бдительное правительство выпустило «за рубеж», меня задним числом приняли в комсомол. В тот самый настоящий Ленинский. И уже почти полностью успокоившийся голос в голове «взорвался», дождавшись долгожданного комсомольского билета и значка. Начало было безобидным - крики, революционные песни, а потом весь мозг обожгло огнём так, что я чуть не рухнул «от радости» на пол. Затем меня долго тошнило и мутило. Само собой нашей комсомольской ячейке сказал, про магнитные бури, про неудачные дни в гороскопе и ещё, что отравился компотом из несвежих сухофруктов в столовой. В общем, тогда от меня отвязались, тем более вечером мне было уже намного лучше.

А сегодня в гостинице опять началось помутнение. Поэтому после оформления документов на ресепшене я почти как в тумане добрёл до своего номера. И тут же побросав вещи, клюшки и хоккейную форму в бауле на пол, прямо в одежде рухнул на кровать. А немного напуганному Боре Александрову сказал, чтоб завтракать шёл без меня, мотивируя это разгрузочными днями, так как перекачался в тренажёрке и теперь должен немного «подсушиться», чтобы скорость на льду не пропала.

- Может Тамаре сказать? – Заволновался мой юный друг. – Пусть вколет тебе витаминов. Как ты в таком виде завтра играть будешь?

- Всё нормально, - пробормотал я. – Отлежусь часок, другой и всё пройдёт. Бобров же домой к жене уехал, вот и славненько. Никому ни слова.

«Малыш» пожал плечами, зачем-то потрогал мой лоб и пошёл в ресторан, ведь он от больного на всю голову голоса в голове не страдал, а вот аппетит в последние дни у Борьки разыгрался, что надо. Как признался он - от волнения из-за скорого выезда в капиталистические страны: Финляндию и Швецию, о которых даже в газетах ничего не читал.

«Что же это со мной? – подумал я, переворачиваясь с боку на бок. – Температуры нет, озноба, что бывает при гриппе, тоже. В голове полная тишина, хотя вчера перед сном специально никаких статей этих ленинских не читал. Откуда же головокружение и слабость? Неужто помираю в самом рассвете лет и хоккейной формы? Кстати о форме, я же в гонке бомбардиров, после четырёх шайб «Локомотиву» вышел на третье место. Первый на сегодня Харламов, у него 21 шайба и 12 результативных передач, второй Викулов, у него 24 шайбы + 6 ассистов, а у меня 21 + 9 и ещё целых три игры в запасе. С ума сойти, о чём я перед смертью думаю!»

И вдруг я провалился в глубокий и странный сон. Первое что увидел, это свои маленькие детские ручки, которыми я мну пластилин. Соединил все брусочки синий, зелёный, белый, чёрный и жёлтый, и перемешиваю их в однородную серую массу. Нелёгкое это занятие даже для подростка, а я, сидя на полу, упрямо мну и слышу за спиной разговор своего деда с соседом, который жил через забор.

- Никогда я особо ни во что не верил, - говорит дед. – Нет, на фронте, конечно, случалось всякое, и люди умирали от простой царапины и наоборот выживали после страшных ранений. Но чтоб совсем чудо какое произошло, такого не встречал.

- Давай по маленькой, за то, что живы остались, - предложил сосед, когда я повернул своё детское личико и увидел за столом двух крепких не совсем ещё старых мужчин, комнату, в которой прошло моё детство, часы ходики с кукушкой на стене.

«Сколько же мне сейчас во сне лет? – прилетела сразу мысль. – Пять или шесть? Помню, был какой-то пластилин, потому что других игрушек не было. Обалдеть».

Мужики же в это время закусили чем-то, мне, мелкому, из угла комнаты, сидя на полу, не разглядеть и