Зеркальное отражение : Стальные пещеры. Ночь,которая умирает - Айзек Азимов

— Я потерял сознание? — спросил Бейли.

— Что-то в этом роде, — сказал Фастольф. — Боюсь, что вы пережили сильное потрясение.

И тут Бейли все вспомнил. Он схватил Р. Дэниела за руку, задрав рукав рубашки как можно выше. На ощупь рука казалась мягкой, как у человека, но под верхним слоем прощупывалось что-то более твердое, нежели кость.

Р. Дэниел спокойно реагировал на действия детектива. А Бейли оглядывал его руку со всех сторон, ощупывал там, где у человека проходит срединная артерия. Вероятно, здесь должен быть незаметный шов.

Логично предположить, что он должен проходить именно здесь. Такого робота, с искусственным кожным покровом и настолько похожего на человека, нельзя ремонтировать обычным способом. Нагрудная плита не может держаться у него на заклепках. И вряд ли его черепная коробка укреплена на обычных шарнирах. Вероятнее всего, различные части его механического тела соединяются по линии микромагнитных полей. Рука, голова, все тело его, должно быть, распадаются надвое в нужном месте и соединяются от прикосновения в другом.

Бейли бросил взгляд на экран.

— Где комиссар? — пробормотал он, сгорая от стыда.

— Неотложные дела, — ответил доктор Фастольф. — К сожалению, я посоветовал ему оставить нас и пообещал, что позабочусь о вас.

— Вы и так уже отлично обо мне позаботились, благодарю вас, — мрачно отозвался Бейли. — С этим покончено.

Он устало выпрямился, внезапно почувствовав себя очень старым. Слишком старым, чтобы начинать все сначала. Не надо обладать большой проницательностью, чтобы угадать, что его ждет впереди.

Комиссар в одинаковой степени и напуган и разгневан. Он холодно встретит Бейли и каждые пятнадцать секунд будет протирать свои очки. Тихим голосом — Джулиус Эндерби почти никогда не повышает голос на подчиненных — он будет втолковывать ему, как смертельно оскорблены космониты.

«С космонитами так разговаривать нельзя, Лайдж. Они этого не любят. — Голос Эндерби звучал у него в ушах со всеми оттенками интонации. — Я предупреждал вас. Ясно без слов, какой огромный ущерб вы нанесли нам. Но учтите, я вас понимаю. Мне ясно, чего вы добивались. Будь это земляне — тогда другое дело. Я бы сказал; да, попытайтесь. Рискните. Выкурите их. Но космониты! Лайдж, надо было сказать мне. Посоветоваться со мной. Ведь я знаю их. Я вижу их насквозь».

А что Бейли ответит на это? Что как раз ему он и не хотел доверить свой план? Что риск был слишком велик, тогда как комиссар — человек слишком осторожный. Что именно Эндерби подчеркивал невероятную опасность как полного провала, так и нерассчитанного успеха. Что избежать деклассирования можно было, лишь доказав вину космонитов…

Тогда комиссар скажет;

«Придется написать рапорт, Лайдж. Будут всякие неприятности. Я знаю космонитов. Они потребуют вашего отстранения, и мне придется подчиниться. Вы ведь понимаете, в чем дело, Лайдж, верно? Я постараюсь облегчить вашу участь. Можете рассчитывать на меня. Я как смогу буду отстаивать вас, Лайдж».

Именно так оно и будет. Комиссар выступит в его защиту., но лишь в известных пределах. Он побоится, например, навлечь на себя гнев мэра.

«Черт побери, Эндерби! — раскричится мэр. — Что за безобразие! Почему не посоветовались со мной? Кто в конце концов хозяин в городе? Кто разрешил этому Бейли…»

И если положение самого комиссара окажется под угрозой, то ему будет не до Бейли. Собственно, Эндерби тут ни при чем.

Лучшее, на что Бейли может теперь рассчитывать, — это разжалование — вещь довольно отвратительная. Условия жизни в современном городе таковы, что даже полностью деклассированным обеспечен прожиточный минимум. Но он слишком хорошо знает, как низок этот минимум.

Лишь занимаемая должность обеспечивает скрашивавшие жизнь мелочи: будь то удобное место в экспрессе, лучшее блюдо в столовой или более короткая очередь еще где-нибудь. Можно подумать, что философскому уму присуще пренебрегать подобными мелочами.

Но ни один человек, как бы философски настроен он ни был, не может без боли отказаться от привилегий, когда-то прежде им полученных. В этом все дело.

Какое ничтожное бытовое удобство представляет собой индивидуальный умывальник, если учесть, что целых тридцать лет Бейли пользовался общими душевыми и это не казалось ему обременительным. Но если бы он лишился его, как унизительно и невыносимо стало бы снова ходить в душевые! С какой сладостной тоской вспоминал бы он о бритье у себя в спальне, как жалел бы об утраченной роскоши!

Среди современных публицистов стало модно с высокомерным осуждением толковать о меркантилизме прежних времен, когда экономикой правили деньги. Конкурентная борьба за существование, утверждают они, жестока. Ни одно по-настоящему сложное общество не может существовать из-за напряженных усилий, вызванных вечной борьбой за «чистоган». (Ученые по-разному толкуют слово «чистоган», однако общий его смысл сомнений не вызывает.)

И наоборот, они высоко превозносят современный «коллективизм», как наиболее продуктивную и просвещенную форму общества.

Может, это и так. Одни произведения романтизируют прошлое, другие — полны сенсации. Медиевисты же считают, что индивидуализм и инициатива расцвели благодаря именно меркантилизму.

Как бы то ни было, сейчас Бейли терзала одна мысль: «Действительно, доставался ли когда-то человеку этот „чистоган“, что бы он ни означал, тяжелее, чем жителю города достается его право съесть на воскресный ужин куриную ножку — мясистую ножку некогда живой птицы».

«За себя я не боюсь, — подумал Бейли. — Вот как быть с Джесси и Беном?».

В его мысли ворвался голос доктора Фастольфа:

— Мистер Бейли, вы меня слышите?

Бейли вздрогнул:

— Да.

Как долго стоял он, застыв как истукан?

— Прошу вас присесть, сэр. Теперь, когда вы обдумали свои проблемы, быть может, вы пожелаете посмотреть пленку, снятую нами на месте преступления?

— Нет, благодарю вас. У меня дела в городе.

— Но ведь дело доктора Сартона важнее.

— Не для меня. Я уже, наверное, отстранен. — Тут он внезапно взорвался: — Черт возьми, если вы могли доказать, что Р. Дэниел робот, почему вы сразу этого не сделали? Зачем было устраивать какой-то фарс?

— Дорогой мистер Бейли, меня очень интересовали ваши выводы. Что касается отстранения, то я в этом сомневаюсь. Я уже просил комиссара оставить вас. Полагаю, что он согласится.

Бейли с неохотой опустился на стул.

— Чем вызвана ваша просьба? — спросил он недружелюбно.

Доктор Фастольф забросил ногу на ногу и вздохнул.