Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы - Владимир Свинцов

— Пошла вон! — взвизгнула Мария Васильевна. Не любит она попрошаек. Собак тем более. Развели, понимаешь, демократический зверинец. Пройти нельзя.

— Пошла-а! — замахнулась Мария Васильевна на полном серьезе. Собачонка испугалась, рванулась назад на дорогу и попала под машину.

— Шофер — раззява! Куда смотришь, гад! Все гады, начиная с президента!

Еще пуще распалилась Мария Васильевна. Плюнула в сердцах и хотела продолжить свой путь. Надо же добраться до клятого ЖЭУ. Оглянулась на собачонку, та голову подняла, язык высунула, подняться хочет, а видать — не может. Что-то с задними лапами… Передними скребет по асфальту. И смотрит на Марию Васильевну виновато.

— Ах ты ж, боже мой! Ползи сюда! Сейчас еще какой раздолбай поедет — додавит!

Собака и ползти не может. Только передними лапами скребет и слюну глотает. А слюна катится, катится…

Выскочила Мария Васильевна на дорогу. Чуть «Жигуленка» не сшибла. Едет, понимаешь, зенки залил, не смотрит. Подбежала к собаке, подняла на руки, а та:

— Ма-а! — сказала. Честное слово.

— Ма-а! — и лизнула в щеку.

Ах ты! Развернулась Мария Васильевна от ЖЭУ да домой. Как влетела на третий этаж, не помнит. Положила собаку на коврик и так ей ее жалко стало… Так жалко! А та все слюну глотает и стонет. Как человек. Тяжко так:

— У-ух! У-ух!

Чем помочь? Что делать?

Достала из холодильника Мария Васильевна пакет с молоком, разорвала его, налила в миску. Подвинула к морде. Не пьет! Видать, совсем плохо…

Выскочила Мария Васильевна на лестничную площадку. Ульяна Никитична со своей клюкой этажи приступом берет.

— Что случилось? — спрашивает.

— Подь ты… — в сердцах воскликнула Мария Васильевна и вдруг вспомнила, рассказывала Ульяна Никитична, что сорок лет зоотехником проработала в колхозе. Это сын ее в город перетащил, а сам в тюрьму за пьяную драку сел. Непутевый!

— Ульяна, зайди! Собака тут у меня…

— Щеночка купила?

— Дура! Ох, дура! На кой мне щенок, сама хуже зверя.

— Это точно. Злобы у тебя на весь белый свет…

— Ты меня еще учить?! — задохнулась Мария Васильевна и хотела выдать, да вспомнила, зачем звала. — Зайди, глянь, прошу…

— Иду-иду! — шарашится Ульяна Никитична со своей клюкой. Одна нога у нее с детства короче…

— Быстрее можешь? — не выдержала Мария Васильевна.

— Да иду-иду! Тьфу! Черепаха!

— Что с собакой? — клюку Ульяна Никитична к стене прислонила, наклонилась, затем совсем на пол села.

— Машина сбила. Летят, как оглашенные, ни хрена на дорогу не смотрят. Да и эта… — кивнула Мария Васильевна на собаку. — Лезет ко всем, как падла… — завелась, а потом вспомнила — это же она собаку шуганула. — Посмотри, Ульяна, может, вылечить можно?

— Подержи за голову, чтобы не укусила, — Ульяна Никитична осторожно дотронулась до задних лап собаки. — Лежи, милая. Лежи, хорошая…

Мария Васильевна тоже на пол села. Придвинулась. Собака свою уродливую морду не к Ульяне Никитичне, к ней повернула и руку лизнула, слюнявя.

— Подь ты вся… — ругнулась Мария Васильевна.

— На кого ты? — не поняла Ульяна Никитична, а сама лапу заднюю собачью тихонечко поднимает.

Не стала отвечать Мария Васильевна. Пусть делом занимается. А собака вдруг ка-ак вздрогнет и взвизгнула тонко.

— Осторожней не можешь?! — вскрикнула Мария Васильевна.

— Больно тебе, собачка моя бедненькая, — запричитала Ульяна Никитична и, глянув на Марию Васильевну, сказала: — Обе задние лапы сломаны.

— Ну?! — не поняла та.

— Чья собака? — вопросом на вопрос ответила Ульяна Никитична.

— Хрен ее знает, — закипела злость у Марии Васильевны, теперь на хозяев. — Бросили, понимаешь. Может, сама потерялась, шалавая…

— Тогда давай укол поставим. Усыпим, чтобы не мучилась.

— И долго она спать будет? — поинтересовалась Мария Васильевна, так — бабье любопытство.

— Ты чего?! — удивилась Ульяна Никитична. — От злости совсем плохая стала. Усыпить, это значит — умертвить.

— Умертвить?! — ахнула Мария Васильевна. — Да кто ж тебе позволит?! Живое существо…

— А кто за ней ухаживать будет? Кормить? Поить? Лечить?

— Лечить? А тебя на что государство учило? Деньги тратило? Аль зря деньги палило…

— Ладно-ладно, — не дала ругаться Ульяна Никитична. — Где она жить будет?

— Ей что, здесь места мало?

— Ты же собак не любишь. Ненавидишь! И собак, и людей! — не удержалась, съязвила Ульяна Никитична.

— Людей не люблю, особенно таких, как ты, — парировала Мария Васильевна. — А собак… Чего уж… Только шибко морда у нее уродливая.

— Порода такая. Боксер, — пояснила Ульяна Никитична, тяжело поднимаясь.

— Сильно ударена по морде, — согласилась Мария Васильевна и встревожилась: — Ты куда?

— Домой.

— Эт-та что же получается?! Собака болеет, а ты…

— За бинтом. Шины нужно наложить на переломы. Укол обезболивающий поставить, — пояснила Ульяна Никитична.

— Бинт у меня ест. Полежи, милая, я сейчас, — обратилась Мария Васильевна к собаке и по-молодому поднялась. Не то, что каракатица эта… Глянула, в дверях мужик с чемоданчиком. «Вот он — хозяин! Ну, счас я ему… — задохнулась негодованием Мария Васильевна. — Бросил собаку, а сам поди водку халкает…» — Чего надо?

— Слесаря вызывали?

— Кого? Слесаря? Завтра приходи. Некогда сейчас, — Мария Васильевна вздохнула облегченно и выдвинула ящик тумбочки.

— У меня что, одна ты, что ли…

— Ты мне «тыкать»?! — словно вихрь подхватил Марию Васильевну. — Да я тебя вместе с твоим начальником и со всем ЖЭУ… Сказала — некогда. Значит, некогда. Видишь, собака травмирована. Завтра приходи, — и так решительно пошла на слесаря, что тот поспешно ретировался за дверь.

Целый час возились женщины с раненой собакой. Наложили шины. Сделали укол…

— А чего она не рычит, не кусает? — удивилась Мария Васильевна. — Или не больно ей?

— Как не больно. Терпит, понимает, что добро ей делают, — пояснила Ульяна Никитична.

— Бедненькая, как тебя звать? — погладила собаку по голове Мария Васильевна.

— Ма-а! — открыла та пасть.

— Видела?! Разговаривает, — поразилась Мария Васильевна. — Мамой меня называет.

— Это у нее нервная зевота. От шока еще не отошла. От удара…

— Кого?! Понимала б ты… — фыркнула Мария Васильевна. — Говорит она.

— Собаки не разговаривают, — сердито возразила Ульяна Никитична, с трудом поднимаясь с пола.

— Хоть и ученая ты… — начала Мария Васильевна, но воздержалась, чтобы не обидеть. Все-таки помогла собаке, да и дальше лечить будет, куда денется… — Не уходи, подружка, чайку попьем.

— С удовольствием, — подставила под кран руки Ульяна Никитична. — Я ж у тебя в квартире впервые. Хотя живем по соседству пять лет.

— Заходи, не стесняйся. Сейчас я… — захлопотала у плиты Мария Васильевна.

— Зря ты слесаря так грубо, — с опозданием заметила Ульяна Никитична, усаживаясь за стол.

— Не в себе была. Точно. У него тоже жизнь не сладкая, — Мария Васильевна достала конфеты, варенье, печенье, не замечая удивленного взгляда Ульяны Никитичны. — Если завтра придет, задобрю. Если не придет, и так сойдет. Кран не сильно бежит. Потуже закручивать буду, — и вдруг, заметив, что собака пошевелилась, кинулась к ней: — Больно, милая?

Собака тихонько заскулила.

— Конечно, больно, — подтвердила Ульяна Никитична. — Дня три особенно. Потом полегчает. Через недельки две начнет подниматься. Ты хоть с собаками умеешь обращаться?

— Что ж, у меня детей не было?! — обиделась Мария Васильевна и погладила рыжую голову. — Уродина ты моя горемычная.

— Ма-а! — сказала та.

— Вот! — торжествующе воскликнула Мария Васильевна. — От шока она уже… это… отошла. И не зевает вовсе. «Ма-ма!» говорит, — стала на колени и поцеловала: — Поспи, маленькая, я рядышком посижу. Тебе укольчик сделали. Поспи, доченька.

Хотела Ульяна Никитична сказать, что это не «доченька», а он — кобель, но, пораженная необычной нежностью Марии Васильевны, передумала. Взялась за чайник.

— Наливать тебе чаю? — спросила.

— Пей сама. Я тут посижу. Глазки она закрыла, — прошептала Мария Васильевна еле слышно и улыбнулась неумело. Улыбнулась…

МУДРОЕ РЕШЕНИЕ

Они оба уходили от нее. Уходили в разные стороны.

У мальчика шаги были неровные. Он то замедлял, то ускорял их. Спину держал прямо, напряженно, а голова круглая, с выгоревшими до бела вихрами и оттопыренными ушами, подергивалась в такт шагам.

Старик уходил тяжелой ровной походкой. Сгорбленная спина его наклонялась при каждом шаге и вновь выпрямлялась. Одной рукой он слабо взмахивал, другую держал на пояснице.