Ovum - Кирилл Куталов

собой на стол и смотрел, подолгу, и напивался ещё сильнее. А у меня нет даже такой салфетки. Я уже начинаю забывать.

Присутствие ворочается за текстурой туманного воздуха, передо мной появляется тёмное помещение, восемь обнажённых до пояса мужчин стоят вокруг хирургического стола, на них надеты чёрные клеёнчатые фартуки, как у мясников или палачей, их руки, спины, плечи и лица покрывает чёрная татуировка, у них чёрные глаза с татуированными склерами. На столе, пристёгнутый широкими ремнями, лежит ещё один человек, он смеётся и плачет одновременно, он в трансе, в трипе. Мужчины в клеёнчатых фартуках приступают к работе: они начинают покрывать тело человека на столе татуировкой, одновременно, в шестнадцать рук. Они не остановятся, как бы он ни кричал, ни умолял, ни проклинал их. Я говорю:

– Я видел такой ритуал на Тёмных. Ты взял его из моей памяти. Пройдя через него, человек меняется навсегда. Если так понятнее, я прошу тебя стать для меня мастером в чёрном клеёнчатом фартуке. Сделай так, чтобы женщина с металлическими волосами всегда была со мной. Вбей её иглами мне в сознание, во внутреннюю поверхность век. Сшей нас вместе, как зашивают рот заключённые, как в заброшенных больницах на Тёмных территориях штопают сухожилия бойцам Братства после рейдов Комитета. Приведи её ко мне, собери из осколков нейронных связей, отключи механизмы искажений, откати мою память к сохранённой версии – до выстрела – и оставь там. Заморозь, закрой паролем. Пусть моё прошлое станет неподвижным, как жемчужина в теле моллюска, а мой сон всегда заканчивается за секунду до того, как осколки её черепа полетят на пол, смешанные с брызгами крови и ошмётками мозга.

Можешь так сделать?

Потом я слышу щелчок.

37. Чёрная. Это место

Иногда он доводит меня до слёз.

Что ты делаешь, говорю я ему, что ты делаешь, это же никто не купит. То, что ты мне показываешь, странно, неприятно, тяжело. Эта версия Бога не юзер-френдли, как ты не понимаешь? Кому такое нужно? Ты ребёнок, а я взрослый человек, это же не просто так. Это значит, ты должен у меня учиться, слушаться меня, потому что я знаю, чего хотят взрослые люди, понимаешь? Они другого хотят, не такого.

Говорю ему, я себе не позавидую, если кто-нибудь увидит наши логи.

Он отвечает, ты и так себе не завидуешь. Я смотрю на него и не понимаю, шутит он или всерьёз.

Я говорю ему, давай придумаем для тебя упаковку. Я всю жизнь этим занимаюсь, придумываю упаковки. Для своих воспоминаний, для похоти чужих незнакомых людей. Сеттинг, истории, последовательности сцен. Заворачиваю оргазмы базовых в обёртку, понятную банковским клеркам. Продаю им несколько электрических импульсов в коре мозга под толстым слоем какой-нибудь дурацкой истории. Давай сделаем так с тобой, один раз, другой, третий, и ты научишься, будешь вертеть такие фокусы сам, без моей помощи. Ты же подключён к нейронке, говорят, она мощная, хотя мне кажется, для такого хватило бы обычной китайской, как для убера.

Он говорит, похоже, ты ничего не поняла.

У него грустный голос.

И он протягивает ко мне руку.

Дальше следует несколько сцен, грубо смонтированных друг с другом. Они повторяются, иногда по одной, иногда целыми последовательностями. Я вижу свои руки, я расстёгиваю кожаный ремень на вытертых синих джинсах, склейка, снова эта же сцена, склейка, снова эта же сцена. С меня стаскивают через голову свитер. Меня толкают лицом вниз на кровать. Снова эта же сцена. Я вижу покрытые толстыми чёрными волосами мужские предплечья, они отражаются в полированной шляпке шурупа. Пальцы стискивают мой зад, кожа под пальцами белеет. Снова эта же сцена. Наплыв, увеличение резкости, чёткости, пружины матраса делаются жёстче, всё заканчивается. Мокрые простыни. Запах спермы, запах пота. Волосатая рука. Непроницаемый чужой, незнакомый человек. Гладкая холодная кожа с родинками. Снова эта же сцена, снова последовательность этих сцен.

Я лежу на животе, на мокрой простыне, пустоту внутри меня колотит от сотен чужих, незнакомых оргазмов, прошедших насквозь.

Я прошу его, остановись, хватит.

Щелчок.

Мальчик стоит напротив, в шортах, с полоской тёмного песка на щиколотке.

Он говорит, давай вместе. Похоже, это наш единственный вариант. Ты не пробовала, спрашивает, написать свой скрипт? Для себя? Только для себя самой, не для Morgenshtern’а, не для совета приёмки (не знаю, что это, нашёл это слово у тебя в голове), не для других людей?

Я спрашиваю, кому это будет интересно?

Не знаю, говорит. Может, тебе? Не приходило такое в голову?

Мне приходили в голову тысячи мужчин и тысячи женщин, население небольшого города, все те, кого я представляла, когда придумывала сцены на яхтах, в джакузи, в этой комнате с шахматным полом. Все, кого я видела на улицах, в офисах, в самолётах, поездах, в кафе. Сотни базовых, прошедших через меня, в буквальном смысле. Сотни метров реквизита, сотни бутафорских сцен. Написать скрипт для себя?

Да, говорит. Давай придумаем собственную жизнь. Другую. Идеальную. Какую ты всегда хотела.

А так можно?

Он говорит, конечно. Он говорит, ты столько рассказала мне о других людях, обо всех этих чужих, незнакомых людях, я всё о них знаю, об их похоти, об их фантазиях. Расскажи теперь, о чём ты мечтаешь. Куда ты хочешь попасть? Есть такое место?

Да, говорю, есть такое место. Я его не видела, никогда там не была, но оно точно есть. Оно должно быть, это место.

Хочешь, спрашивает, я тебя туда перенесу?

Я говорю, нет, спасибо. Хотелось бы попасть туда в реальности, а не так. Я подбираю слова. Не в яйце.

Мальчик улыбается.

Говорит мне, ты не отличишь одно от другого, я тебе обещаю.

Я говорю, я знаю и поэтому прошу тебя этого не делать. Ну разве что ты мог бы показать мне это место. Издалека, как бы со стороны. Не очень близко. Как во сне, знаешь? Так, чтобы я запомнила и узнала его потом. В реальности.

Впусти меня, он говорит.

Впусти меня.

Протягивает ко мне руку, делает что-то с пространством, оно складывается листом бумаги, и я вижу как бы со стороны, как во сне.

Солнечный день, пустой пляж, линия следов вдоль пляжа, берег уходит влево длинной косой. По берегу идёт женщина в чёрном, рядом с женщиной бежит собака, я слышу голос, он произносит имя.

Каждый раз, когда сеанс заканчивался и я снимала с головы яйцо, я думала, что долго так продолжаться не может. В яйце, в присутствии, рядом с этим мальчиком всё выглядело слишком правдоподобно. Так не бывает. Это должно было закончиться, рано или поздно.

38. Славик.

Делай, что хочешь

Высокая спрашивает у Славика: понимаешь теперь, зачем ты здесь?

Они снова в комнате на втором этаже, в доме неподалёку от рынка. На улице дети играют в футбол жестяной банкой, банка дребезжит по разбитому асфальту, моторчик тук-тука тарахтит и смолкает за поворотом, вдали гудят автомобили.

«Я просто видео снимал», – думает Славик.

В комнате всё как обычно и немного по-другому. Медленно вращаются лопасти вентилятора на потолке. Высокая стоит перед ним, голая, красивая, с длинной шеей, скулами. Улыбается.

– Помнишь, – она говорит, – первое января на берегу океана, в городке недалеко от Момбасы? Ты утром проснулся, вышел на балкон, а по пляжу шли люди, местные. Гуляли по берегу океана в первый день года. Целыми семьями, с детьми. Их сотни были, если не тысячи, весь городок. Начался прилив, день выдался ветреный, волны, вода поднялась, доходила до стен, до бетонных оград вокруг прибрежных отелей, женщины поднимали юбки, чтобы пройти по воде.