Крылья истребителя - Александр Покрышкин

— Где увидим, там и бьём! Покою не даём немцу…

Лёгкость суждения штурмовиков несколько озадачила и насторожила командира. Он понял, что они фактически не знали направления отхода главных колонн противника, наносили удары только по случайным группам немцев. Оказалось, что штурмовики действительно «где видели — там и били», причиняя врагу малый ущерб. А в это время густая неприятельская колонна в стороне безнаказанно и относительно организованно уходила на тыловой оборонительный рубеж. Только после перенацеливания и уяснения своей ошибки штурмовики ударили там, где это было существенно необходимым.

Разборы и анализ прошлых ошибок, твёрдое уяснение новых задач значительно обогатили теоретический багаж командиров. В последние дни нашей учёбы происходила проверка личной подготовленности каждого из нас. На учебном полигоне командиры-бомбардировщики бомбардировали тактические цели; штурмовики — штурмовали; а мы, истребители, вели показные учебные воздушные бои, демонстрировали своё умение поражать наземные цели.

Лучше всех бомбил генерал, дважды Герой Советского Союза Иван Полбин. Лётчик подлинной чкаловской хватки, он во всей нашей бомбардировочной авиации считался непревзойдённым мастером пикирующих ударов. Отважному пилоту, талантливому командиру не удалось увидеть день нашей победы. Операция Висла — Одер была его последней операцией. Возглавив группу пикирующих бомбардировщиков, генерал Полбин повёл её для. удара по окружённому немецкому гарнизону в городе-крепости Бреслау. Прямое попадание вражеского зенитного снаряда в самолёт генерала оборвало его жизнь.

Мне на учебном полигоне удалось продемонстрировать свой, неоднократно проверенный в боевой практике, способ поражения наземных объектов. В прошлом таким образом я взорвал около десятка вражеских паровозов, уничтожил немало неприятельских автомашин. В чём соль этого способа?

На полигоне надо было атакой с воздуха поджечь две бочки, заполненные тряпками, смоченными бензином. Некоторые лётчики атаковывали эту цель обычным порядком — не очень крутым и энергичным пикированием. Огонь они открывали с большой дистанции и, опасаясь «просадки» самолёта, рано выводили машину из пике.

Мой расчёт строился как раз на том, чтобы открыть стрельбу по цели с возможно более близкой дистанции и так, чтобы всё время маневрировать в воображаемой зоне зенитного огня противника. Собственно, расчёт этот был точно таким же, каким он был и в действительной боевой обстановке.

Подойдя к полигону на положенной заданием высоте и обнаружив цель, я энергично ввёл самолёт в разворот, перекладывая его в момент пикирования на спину. Перевёрнутое положение машины не мешало прицеливанию. Тем более, что избранная мною условная точка прицеливания находилась на определённом расстоянии впереди, то-есть ближе ко мне, от мишеней. Хорошо отработанная координация движений, как и прежде, позволила мне быстро возвратить самолёт из перевёрнутого положения в нормальное и начать крутое пикирование с газом. На небольшой высоте я быстро вывел самолёт в пологое пикирование и поймал мишень в прицел. Теперь мишень, а ведь она была объёмной, как и всякая настоящая боевая цель, проектировалась в прицеле под сравнительно небольшим углом. Уточнив наводку и выждав ещё секунду-полторы, я нажал на гашетку. Трасса буквально впилась в бочку. Самолёт пронёсся над ней в тот момент, когда из неё полыхнуло пламя. Вторым таким же заходом была поражена и другая мишень.

Главный удар войска нашего фронта должны были наносить с сандомирского плацдарма, отвоёванного у немцев ещё в августе. Прорыв стабильной германской обороны здесь, как потом выяснилось, был первым звеном гигантского плана разлома всего немецкого фронта протяжением более чем в тысячу километров, от Балтийского моря до Карпат, плана общего наступления, блестяще разработанного Ставкой Верховного Командования.

Плановое начало лежало в основе организации прорыва. Черновая работа переплеталась с творчеством. В этой большой подготовительной работе и лежал ключ будущего успеха. Для того чтобы стало возможным обрушить на противника огонь тысяч и тысяч артиллерийских стволов, поднять в воздух массы самолётов, двинуть в бой соединения пехоты и танков, чтобы сокрушить вражескую оборону, в короткие сроки рассечь оборонительные рубежи немцев, нужен был точный замысел.

Основой наступательного плана на нашем участке фронта была стремительность. Это касалось действий всех родов войск и в первую очередь пехоты и танков, которые, заняв первые траншеи противника, должны были тотчас двигаться дальше.

Силы немцев, противостоящие войскам нашего фронта, были хорошо известны. Офицеры разведки, работая над отчётными картами о группировке противника, глубоко и полно изучили характер немецкой обороны, её 14 000 различных инженерных сооружений, расположение 7000 орудий и миномётов, позиции резервного кулака из полутысячи танков и самоходных орудий, вероятное направление флангового контрудара противника. Это, конечно, сыграло большую положительную роль. Командир танкового соединения, которое прикрывали с воздуха лётчики нашей части, рассказывал мне на своём командном пункте, что когда после первых же часов прорыва захваченного в плен командира немецкого полка подвели к карте, рисующей положение немецкой обороны, тот был изумлён — настолько полны и точны были наши данные о противнике.

Сейчас, не раскрывая военной тайны, можно сказать здесь, что наше наступление предполагалось начать несколько позднее, нежели это было сделано на самом деле. Мы ещё только готовились к операции, когда немецкое командование, собрав значительные силы, прорвало ими западный фронт в районе Арденн и поставило действовавшие там англо-американские войска в тяжёлое положение. Оттуда, с запада, радио принесло просьбу о немедленной помощи, и в частности просьбу о нашем крупном наступлении в районе Вислы.

Прогнозы погоды были неутешительными. Чтобы хорошо использовать наше превосходство в артиллерии и авиации, нужны были более или менее ясные дни, отсутствие туманов, мешавших вести прицельный огонь. Однако, учитывая положение войск союзников, наша Ставка Верховного Главнокомандования решила закончить подготовку к операции усиленным темпом и, не считаясь с погодой, как можно скорее открыть широкие наступательные действия по всему фронту.

Так, ещё за много дней до намеченного ранее срока начала операции мы перелетели на Сандомирский плацдарм. Наше перебазирование следовало сделать незаметным для противника. Мы перелетали на бреющем. Как только машина садилась на новом полевом аэродроме, её тотчас тщательно маскировали. Пока не была спрятана от глаз врага одна машина, другой не разрешалось итти на посадку. Так же скрытно сосредоточивались на плацдарме части и соединения других родов войск.

Наша ударная группировка превратилась в своего рода туго сжатую пружину. В назначенный Верховной Ставкой час, развернувшись, она должна была ударить по противнику с огромной силой. Самой острой была ночь перед прорывом. Грандиозный размах наступления, который ощущался всеми, от генералов до рядовых бойцов, повышал чувство ответственности, вызывал творческую заботу и тревогу за исход прорыва. Многие из нас не спали. В душе каждого солдата, лётчика, офицера, генерала жил Сталин. Имя вождя повторялось в солдатских беседах, звало к победе, внушало уверенность в успехе наступления.

Метеорологи принесли ко мне в землянку последнюю синоптическую карту. Циклон бушевал на всём фронте. Замысловатые значки снегопадов, туманов, низкой облачности и самого худшего, что может быть в полёте, — обледенения, — рисовали завтрашний день, как день совершенно нелётный. Но всё же техникам было отдано распоряжение прогреть моторы, проверить оружие, подготовить машины к вылету. Из наиболее опытных лётчиков, мастеров слепого полёта, были составлены группы охотников. Мы не могли безучастно сидеть на своей площадке и дожидаться, пока выглянет солнышко, а ветер развеет нависшую над Вислой муть, в то время как наша артиллерия, пехота и танки будут биться с врагом. Мы обязаны были помочь им всем, что только в наших силах. Так повелевал воинский устав, присяга, долг каждого лётчика.

В пять часов утра 12 января, когда ещё было совсем темно, заговорила наша артиллерия. Линия вражеских позиций осветилась вспышками разрывов снарядов и мин. С нашего аэродрома на низком, тёмном небе были видны отблески сильного артиллерийского огня.

— Начали, — торжественно сказал кто-то из штабных офицеров, всматриваясь в сторону фронта.

Вражеские позиции накрыл огненный смерч. Прорываясь через облачность, в войсковые тылы противника проникали мелкие группы наших штурмовиков и бомбардировщиков. А затем, когда тому пришло время, на штурм неприятельской обороны устремились танки и героическая советская пехота.